Властелин мира - Адольф Мютцельбург

Лучшим учителем оказалась для него нужда. Простой солдат африканского экспедиционного корпуса, а затем офицер, получавший скудное жалованье, половину которого он откладывал для матери, был лишен тех соблазнов, что окружали Альбера в Париже.

Так что, каким бы странным это ни показалось, за все время пребывания лейтенанта Эрреры в Алжире — а оно исчислялось уже годами — он ни разу не взглянул на женщин, ни разу не почувствовал хотя бы мимолетного влечения. Его жизнь сводилась к тому, чтобы добиваться признания и наград на военном поприще, совершенствоваться в изучении наук и набираться житейского опыта. Год шел за годом, а он так и не коснулся руки ни одной женщины.

Тем опаснее стала для Альбера эта встреча. Он забыл о своем былом пренебрежении к женщинам, ведь Юдифь, казалось, просто создана, чтобы пробудить в нем интерес, которого он никогда до того не ощущал, в нем с новой силой вспыхнула так долго подавлявшаяся чувственность. Все, чего только может желать мужчина: физическое совершенство, разумность суждений, глубина чувств, — все эти достоинства счастливо сочетались в этой девушке, которая находилась всего в двух шагах от Альбера, под сенью пальм, одна в далекой пустыне, бесконечно оторванная от мира, от постороннего взгляда. Альбера охватило возбуждение. Сладкая дрожь, какую он ощутил, впервые прижав Юдифь к своей груди, вновь теперь овладела им, и, не сознавая, что делает, он сел рядом с ней и взял ее руку в свою.

Она не уклонилась, не отняла руки, но на мгновение опустила глаза и, казалось, застыла.

— Юдифь! — прошептал глубоко взволнованный Альбер, — вы сказали, что еще не испытывали любви! Неужели вы никогда не смогли бы полюбить?

— Полюбить? Не знаю! — пролепетала Юдифь каким-то неестественным, дрожащим голосом.

— Разве вы не могли бы полюбить меня, Юдифь? Судьба свела нас, мы одни в этой пустыне. Мы избежали смерти, почему бы нам не жить друг для друга? Наше счастье зависит только от вас!

Он еще ближе привлек ее к себе. Она не противилась. Он видел, как ее щеки постепенно наливаются румянцем, как участилось ее дыхание. Его губы коснулись ее лба, и он заключил ее в крепкие объятия.

Внезапно яркий румянец на щеках Юдифи сменился смертельной бледностью. Лоб ее под его поцелуями сделался холодным как лед, веки опустились, по губам пробежала дрожь.

— Юдифь! — в испуге вскричал Альбер. — Вы вся трепещете, что с вами — вы не любите меня?

— Я ваша рабыня, вы мой господин, мой спаситель. Я доверила вам все, свою жизнь, свою честь! Я не смею желать иного, чем вы!

Голос ее звучал невнятно, глухо, Альбер едва различал, что она говорит. Вдруг она зарыдала и закрыла лицо руками.

Руки Альбера соскользнули с ее плеч, он почти с ужасом глядел на нее. Потом вскочил, в душе проклиная себя.

Что он наделал! Эта девушка, прекраснее, лучше, чище, достойнее которой он никогда не встречал, целиком доверилась его чести, его покровительству, его порядочности. Возможно, она не любит его, но не смеет ни в чем отказать из-за чрезмерной преданности и ложно понятого чувства благодарности. И эту девушку, которую он, может быть, столь же мало любит, — эту девушку он собирался сделать игрушкой своего мимолетного порыва! Где же его честь, что он так ревностно берег? Где же его благородство, что он стремился исповедовать и собирался вновь сделать отличительной чертой своей фамилии, хотя его отец и покончил счеты с жизнью опозоренным?

— Юдифь, — сказал он сдавленным голосом, — я негодяй! Как я посмел? Я должен просить у вас прощения! Клянусь, пока судьба не разлучит нас, я сделаю все, чтобы заставить вас забыть об этой минуте!

И он бросился перед ней на колени. В глазах у него стояли слезы. Ее взгляд прояснился, и она с признательностью посмотрела на молодого человека.

— Я не ослышалась? — воскликнула она, не в силах скрыть волнение. — Вы оберегаете меня, оберегаете единственное, что у меня осталось на этом свете, — мою честь и мою беспомощность? О, благодарю вас, благодарю от всей души! Вы доказали мне, что я достойна лучшей судьбы, чем я ожидала! О мой господин, прежде я уважала и любила вас как своего спасителя. Но вы сделали больше любого другого мужчины. Я обожаю вас, преклоняюсь перед вами!

* * *

Прошло шесть дней.

На седьмой день, вечером, когда их лошади стали терять силы, Альбер заметил на горизонте голубоватое пятнышко — примету оазиса. Однако, приблизившись, Альбер был неприятно удивлен — это оказался тот самый оазис, который они с Юдифью покинули неделю назад. Выходит, они сбились с пути и ехали по кругу. Впрочем, на этот раз оазис не был пуст. Здесь остановился большой караван, направлявшийся, как выяснил Альбер, в Центральную Африку. Если они не хотели опять безрезультатно блуждать по пустыне, им следовало присоединиться к этому каравану, пока они не доберутся до места, откуда пролегает надежная дорога на морское побережье или в обжитые края.

X. АЛИ БЕН МОХАММЕД

После долгого и трудного пути — долгого, потому что продолжался несколько недель, трудного, так как караванщикам приходилось противостоять безжалостному африканскому солнцу, — пустыня стала постепенно меняться. Чаще начали попадаться оазисы, синеющие на горизонте полоски предвещали близость гор или лесов, а нагретый воздух сделался не столь обжигающим.

Альбер стремился, чтобы его по-прежнему принимали за правоверного, поэтому ему весьма пригодился опыт, приобретенный в Алжире, и ему удавалось и здесь сходить за чистокровного араба. Он был молчалив, сдержан с участниками каравана, и никто не ставил ему это в вину. Юдифь он выдавал за свою родственницу, и арабы, которые никогда не проявляют интереса к жене другого и вообще мало интересуются женщинами, сразу же приняли все за чистую монету. К сожалению, говорить с ней по-французски — на языке, которым она владела в совершенстве, — Альбер мог позволить себе лишь в тех случаях, когда поблизости никого не было. Все остальное время им приходилось пользоваться арабским языком. Впрочем, с караванщиками он редко заговаривал — только когда покупал у них съестное. Вечерами он разбивал свою палатку в отдалении от них, рядом с палаткой для Юдифи. Караван состоял исключительно из купцов, направлявшихся отчасти из Марокко, отчасти из западных районов Африки для обмена своих товаров на товары Судана и на рабов.

В караване находился один человек, которого Альбер наметанным глазом сразу же выделил из купцов. И цветом кожи с оливковым оттенком, и одеждой он отличался от остальных арабов, недостаточно свободно говорил на их языке. К нему, однако, относились с величайшей почтительностью, и постепенно Альбер узнал, что он был послан в Западную Африку могущественным властителем с деликатным поручением. Ему предстояло обсудить с тамошними султанами возможность захвата далекой страны с негритянским населением: для ее завоевания в одиночку у его владыки не хватало сил. Выполнив поручение, посланец возвращался с этим караваном в родные края. Альбер заметил, как он бросил быстрый внимательный взгляд на Юдифь, когда порыв ветра случайно открыл ее лицо. Французу показалось, что с той минуты посланец стал искать второго такого же случая. Что-то похожее на ревность шевельнулось в душе Альбера и заставило его сторониться Али Бен Мохаммеда, как звали этого человека.