Расплата за жизнь - Эльмира Нетесова

— Кто говорит? — насторожился старик.

— И почтальон, и в магазине вашем посоветовали. Все продавцы хвалили…

— Ну ладно, проходи. Коль ты моих друзей знаешь, гляну твою обувь. А то я думал, что тебя подослали ко мне.

— А какой секрет у вас, что меня подсылать станут?

— Налоговые инспекторы нынче объявились. Узнают, что дома обувь ремонтирую, таким налогом обложат, ничему не будешь рад! — сдвинул густые брови на переносице. И провел Вадима в боковую комнатушку, служащую мастерской.

Оглядев полуботинки Соколова, спросил:

— С полчаса подождать сможешь?

— Конечно! — охотно согласился Соколов и присел на стул напротив Иосифа.

Понемногу они разговорились.

К тому времени, пока старик отремонтировал полуботинки, Вадим знал, что Иосиф работал сапожником больше полувека. На свой заработок жил безбедно. Его покойная жена ни одного дня не работала, жила, как птичка, без забот. Только и делов, что по дому управляться. Сына растили. Единственного. Все мечтали выучить его на доктора. Он не хотел. То в летчики пошел, по здоровью забраковали. На инженера-строителя самому через полгода надоело. Бросил на половине. Поступил на экономиста. Отсоветовали друзья. Потом в геологи подался. Но там не смог, жена заявила, что выходила замуж за человека, не за бродягу. Мол, если хочешь семью сохранить, живи дома! И он ее послушал!

— Кем же он стал теперь? — спросил Вадим.

— А никем! На «неотложке» обслуживает вызовы! То рожениц в роддом отвозят, то трупы в морг! Разве это дело?

— Ему повезло! — вздохнул Вадим.

— С чего бы так-то?

— Вы у него есть. Поможете, коль туго будет.

— Куда же деваться? Непутевый, но мой сын.

— Ничего, возьмется за ум, станет постарше!

— Куда уж дольше! Он и так немолодой! Уж за сорок! Вся голова, как колено, лысая. Вот и говорю ему, что умные волосы дурную голову покинули. Все по бабам растерял да по друзьям! А они до хорошего не доведут, — смазал прошитый провощенной суровой ниткой шов и, почистив обувь, отдал Вадиму.

— Носи на здоровье!

— Сколько с меня? — рассчитался тот с Иосифом и спросил, можно ли еще принести в ремонт туфли сына.

— Неси! Теперь уже запросто приходи!

Вадим, проходя следом за сапожником по дому,

заметил, что комнаты неплохо обставлены, прибраны. Словно заботливая хозяйка никогда и не покидала свое жилище. И через пару дней вечером снова завернул к сапожнику.

— А, это ты! Входи, знакомец! А то я все один сижу. Без дела заскучал. Прокисаю! — повел в мастерскую, явно обрадовавшись приходу Соколова.

Иосиф привычно надел фартук, сел напротив Вадима и, осмотрев обувь, попросил:

— С часок займет. Подожди!

— Я не спешу, — отозвался Вадим. И, попросив разрешения, закурил.

— Вот и мой сын курит. Уж много лет. А спроси, с чего? Всегда сытый был, когда жил с нами. Ни горя, ни беды не знал. Но друзья… Они у него всякие. С них пример брал. Они курили. И он не захотел отставать.

— От курения вреда мало. Лишь самому себе. Лишь бы родным плохо не делать да людям. Чтобы никому горя не причинить.

— Э-э-э, Вадим, теперь так жить не получается. Время лихое. Все кровопийцами заделались. Друг дружку сосут. Все друг другу платят. Порой сами не знают за что. Раньше я и за спасибо ремонтировал обувь соседям. Нынче — не могу. Материал больших денег стоит. Да и жить надо на что-то. От прежнего, чистого, ничего не осталось. Только воспоминания.

— У вас хоть есть что вспомнить. У нас и этого скоро не будет. Вон сосед мой живет на одной площадке сколько лет. Вчера пришел ко мне, просит баксы в долг. Мол, через неделю отдам. Импортный видеомагнитофон решил купить, а полета не хватило. Я ему в ответ — нет баксов. Откуда они у меня возьмутся? Сам знаешь, от получки до зарплаты еле дотягиваю. Так он обиделся. Будто не он, а я у него в долг просил. Сегодня встретились, даже не поздоровался. А у него сын — нумизмат. Какие-то монеты собирает. Хвалится, что очень древние, ценные. Чего стоило бы продать какую-нибудь за баксы. И покупай, что хочешь. Так нет, им свое дорого! — внимательно следил Вадим за Иосифом.

— Я тоже не пойму, зачем в долг брать, если свое имеешь. Жизнь одна! В ней копить что-то, да еще в долг, смысла нет! В гроб не заберешь. На том свете не сгодится. А детям это вообще не нужно. У них свои ценности. Нынче каждым прожитым днем дорожат. Жив и хорошо…

— Вот и я так считаю. Что толку иметь монеты, какими кардинал Ришелье расплачивался? Мне за них в нашем магазине буханку хлеба не дадут. Пошлют следом за кардиналом. Еще и психом назовут.

— Те деньги в то время ценились, в своей стране! У нас они хождения не имеют. И спрос на них лишь у коллекционеров. А простому человеку они ни к чему, это верно. Ему дай наши — деревянные. Чтобы отовариться можно было всюду. Но умные люди не перевелись. И кто имеет в заначке, предпочитает вкладывать деньги в беспроигрышное. Не в банк, не в акции, а в то, что со временем ценилось и повышалось в стоимости. Вот возьми, сколько вкладчиков погорело на этих банках? Ограбили людей они. Разве не так?

— Я не клал в банк, поэтому не погорел! — отозвался Вадим.

— Не о тебе речь, о других…

— Слыхал по телевидению…

— Ну вот, на акциях люди теряли. Обанкротились предприятия и все. Пропали деньги, вложенные людьми! Так-то и с ресторанами, магазинами, киосками. Их государство и рэкетиры разоряют. Хотя это одно и то же. Что остается денежным людям? Куда вложить деньги без риска разорения? Сам посуди, — глянул хитровато.

— Мне сдается, нет в Орле таких людей! — ушел Вадим от прямого ответа.

— И зря так думаешь! Есть и даже много! Вот только на нашей улице пятеро таких. Один марки собирает. Филателист. Его альбом великие деньги стоит. Он эти марки с незапамятных времен собирает. Хотя сам на сухом хлебе сидит. И в доме — шаром покати, все голо, хуже, чем у нищего. Поэтому у него даже собака сбежала с голоду. Он ей на Рождество кость не кинул, чтоб подавилась. Сам все жрал. Кому он эти марки собирает? Ведь никого нет во всем свете! Перед смертью гроб ими оклеит! Чтоб на том свете чертям хвалиться. Еще один — мой ровесник, на старости лет с ума спятил. Иконы собирает. Весь дом ими завесил. Всю жизнь в неверующих прожил. А тут вдруг просветлело в голове. По деревням всех старух обобрал. У какой выпросит, у какой за буханку хлеба возьмет. Но берет лишь старинные. И все одна в одну — музейные. Ну ладно бы верующий был! Взял — отдай в церковь, чтобы люди, приходя в храм, представляли Господа и молились ему, прося прощения за грехи. Так нет. Он их у себя на складе держит. И своих домашних молиться заставляет. Знаешь, почему? Иностранцы у него побывали. Как увидели иконы, ошалели. И купили некоторые. За большие деньги. Вот тебе и посуди. Не дурак! Дождался своего часа. Вложил копейки, получил тысячи. Дело не в вере, а в натуре человеческой. Нынче за выгоду что хочешь продадут. Но денежные, — поднял указательный палец Иосиф, подчеркивая важность сказанного.

— Таких единицы. Хорошо, у них семьи нет. А если бы была, чем кормить? Тут уж не до марок с иконами! — играл в простака Соколов.

— Ты знаешь, Вадим, не все те нищие, что христорадничают. Вон бабка, в угловом доме живет, всю жизнь побиралась. На базаре ее не то что торговцы, всякая собака знала. Так и она нашла мозги под старость. Ростовщицей стала и на проценты живет. А какой дом отгрохала — настоящие хоромы. Хотя два года назад из лохмотьев не вылезала. Теперь бы ты на нее глянул! Королева! Правда, не без плесени и нафталина! Но кофе пьет только из английского фарфора. Во, старая кляча!

— Значит, не перевелись Гобсеки у нас? — рассмеялся Вадим, заметив: — Но ведь жизнь у нее прошла. Что видела в ней хорошего? Что вспомнит?

— А что ей тужить? Никто из этих мозолей не набил. Горб не натер! Жили припеваючи! На людях сухой хлеб грызли. А дома при закрытых дверях и ставнях себе ни в чем ни отказывали. Это точно! Наши люди хитрости не потеряли! Чем трудней, тем кусок жирней. Лишь бы соседи не увидали, а стены не выдадут.

— Выходит, мы с вами глупцы, что проглядели, упустили свою удачу. Потому вам сегодня подрабатывать приходится, а и мне на работе крутиться, как белке в колесе. Иначе не дожить до завтрашнего дня.

— Ну, тут уж всяк по-своему, как повезет! — вздохнул Иосиф, окинув Вадима насмешливым взглядом, какой Соколов постарался не заметить.

— Мне, честно говоря, непонятно, как можно всю жизнь ходить в лохмотьях только для того, чтобы в гроб слечь королевой. Какой в том смысл?

— В лохмотьях она ходила лишь на людях! А дома — совсем другое!

— А тот иконщик? Он столько лет ждал иностранцев, чтобы зажить путем. Небось, вся семья от истощения усохла?

— Оно и видно! У всех щеки из-за спины видать! — рассмеялся Иосиф.

— Я слыхал про одного. Он мой сосед, фамилию не помню. Копейки собирал. Так его убили! А у него ни семьи, ни родни! Схоронили, как собаку. Вот для чего он собирал? Для кого? Сам не воспользовался. Верно, украли, а может, государству отошло. Люди говорили, что его монеты уж очень дорого стоили! Может, и так. Но для чего их собирать, если даже передать, завещать их некому?