БЕЛЫЙ РАБ - РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ

Позади этой кавалькады шел пешком негр, ведя на поводке несколько огромных, свирепого вида псов, в которых нетрудно было узнать собак, специально натасканных на беглых рабов. Рядом с этим негром ехал, не спуская с него глаз, вооруженный до зубов белый.

Самое сильное впечатление, однако, во всей этой процессии произвел на меня труп белого человека, лицо которого еще не утратило выражения неукротимой ярости, странно не соответствующей холодной неподвижности смерти. Забрызганная грязью и порванная, словно в пылу бешеной схватки, одежда мертвеца была вся в крови, которая, казалось, и сейчас еще продолжала сочиться из глубокой раны на груди. Мертвец был уложен поперек седла и крепко привязан к нему. Лошадь вел под уздцы негр, в глазах которого, как мне показалось, сверкали искорки удовлетворения; подобное же выражение я уловил на лице негра, который вел собак. Зато глаза белых всадников горели бешенством и негодованием, и лица их выражали угрозу.

Бок о бок с лошадью, на которой везли мертвеца, шла вторая лошадь, на которой сидел пойманный негр, тяжело раненный и истекающий кровью. Ноги его были связаны под брюхом коня, а руки заложены за спину и стянуты ремнем.

Это был человек атлетического сложения, уже пожилой, с огромной, густой бородой, настолько ослабевший от полученных ран, что он, видимо, лишь с величайшим трудом держался в седле.

И все же, несмотря на слабость и безнадежность своего положения, несмотря на враждебные взгляды и ругательства, которыми осыпали его люди, в руки которых он попал, он сохранял на своем лице выражение гордого вызова, выдававшее в нем человека, давно успевшего привыкнуть к свободе.

Немного позади вели другого пленника; на шею ему была накинута веревочная петля, а конец этой веревки был прикреплен к седлу одного из белых. Цвет кожи у второго пленника был светлее, чем у негра, ехавшего верхом; он был бос, с обнаженной головой (как и тот, который сидел на лошади) и одет в отрепья. Он, повидимому, не был ранен, но на его окровавленных бедрах, покрытых багровыми полосами, ясно виднелись следы бича. Его покорный, молящий о пощаде взгляд еще больше подчеркивал мрачный взгляд и гордую осанку его товарища, ехавшего верхом.

Поровнявшись с владельцем собак, который замыкал эту странную кавалькаду, я придержал лошадь и поехал с ним рядом.

- Что, собственно, произошло? - спросил я его.

Внешность этого всадника, его манера выражаться обличали в нем, несмотря на грубую компанию, окружавшую его, человека цивилизованного и даже получившего образование.

Он сообщил мне, что владеет одной из соседних плантаций и сейчас возвращается с охоты на беглых рабов, в которой вместе с ним участвовали его друзья и соседи, а также и несколько других, специально приглашенных для этой цели лиц. Убитый, которого они везут с собой, не кто иной, как его собственный управляющий.

Этот управляющий, по его словам, был чистокровный американец, северянин, или "янки", как их здесь зовут. Это был человек умный и решительный, когда-то изъездивший всю страну в качестве странствующего торговца, затем ставший школьным учителем и, наконец, избравший себе профессию управляющего.

Всем хорошо известно, что янки славятся своим умением выжать из рабов все, что только можно. Мой собеседник пригласил его к себе на службу, так как у него накопилось некоторое количество долгов, разделаться с которыми он мог, только поприжав своих рабов.

Мистер Джонатан Снапдрагон, как звали почтенного управляющего, постарался не уронить своей репутации, но при этом, как видно, немножко перетянул струну. Цена на хлопок в этот год сильно поднялась, и управляющий решил добиться неслыханного урожая, заставив для этого каждого раба обработать на несколько акров больше, чем обычно. Но это еще не все: кукуруза, которая в предыдущем году дала уже неважный урожай, в этом году вовсе не уродилась, - пришлось вдвое уменьшить ежедневный рацион рабов, одновременно увеличив ежедневное задание. Несмотря, однако, ни на что, управляющий при помощи плети, к которой он любил прибегать при всяком удобном случае, поддерживал порядок, и все шло благополучно почти до самого конца полевых работ, вернее, до того момента, когда из полях решался вопрос, что возьмет верх - хлопок или бурно разраставшиеся сорняки, грозившие заглушить его.

И вот именно в этот критический момент, как с возмущением повествовал мои спутник, именно тогда, когда руки их были особенно нужны, все лучшие рабы мужчины подло бежали в лес. Это случилось несколько дней тому назад. Они бежали, предоставив управляющему бороться с неудержимым нашествием диких трав при помощи одних только женщин, детей и больных.

- И это, - закончил мой словоохотливый собеседник, явно не сомневавшийся в моем полном сочувствии, - в такое время, когда цена на хлопок достигла шестнадцати центов за фунт и обещала подняться еще выше, раньше чем закончится уборка.

Далее разговор коснулся происходивших здесь событий, которыми все были напуганы.

- Уже очень давно, лет, пожалуй, около двадцати тому назад, - сообщил мне мой собеседник, - в здешних окрестностях, на беду всех соседних плантаций, появился беглый негр, который среди местных жителей носит кличку Том Дикарь.

"Предполагают, что этот негр когда-то принадлежал старому генералу Картеру, богатому плантатору из-под Чарльстона. Генерал Картер еще в те времена, когда этот Том бежал от него, обещал награду в тысячу долларов тому, кто доставит беглеца живым или мертвым. Этот раб бежал с одной из рисовых плантаций, принадлежавших генералу, расположенной немного к югу отсюда. И бежал он, убив управляющего плантацией во время ссоры, которую этот негодяй затеял по поводу того, что управляющий выдрал плетью его жену. Вслед за побегом этого Дикаря на генерала посыпались всякие беды: не то пять, не то шесть раз вспыхивали пожары на его великолепных механических рисовых мельницах, сгоревших дотла. Говорили, что мельницы, несомненно, были подожжены и что поджог - акт мести этого негра Тома.

"Не раз делались попытки поймать этого опасного бродягу. С этой целью составлялись самые хитроумные и сложные планы; но все попытки кончались неудачей и обходились очень дорого: бог весть, сколько людей было тяжело ранено в бешеных схватках с этим страшным противником. У него, повидимому, было несколько убежищ, разбросанных на большом пространстве. Он перебирался из одного в другое, в зависимости от условий, и выпутывался из любых расставленных ему сетей.

"Случалось, что после очень уж настойчивых преследований он исчезал на несколько месяцев, иногда даже на год или два, затем вдруг появлялся снова, когда его не ждали.

"Если б он ограничивался хищением того небольшого количества продовольствия, которое могло понадобиться на поддержание жизни его и его сообщников, это не имело бы особого значения. Но он поддерживал тайную связь чуть ли не со всеми окрестными плантациями, его считали виновником всех крупных грабежей, всех бунтовщических действий и восстаний рабов, он оказывал поддержку и помощь всем беглым неграм, давал им приют и спасал от преследований".

Тома Дикаря недавно видели в окрестностях плантации моего собеседника, и все считали, что массовый побег рабов в самое горячее время состоялся не без его деятельной помощи. Обсудив положение, решили, что захватить Тома в компании дюжины-другой неопытных и еще не обученных им новых членов его шайки будет много легче, чем в тот момент, когда его сопровождают только двое или трое его старых и проверенных соратников.

Для моего нового знакомца - плантатора, сообщившего мне все эти подробности, которые с той минуты, как было произнесено имя Тома Дикаря, пробудили во мне самый горячий интерес, поимка бежавших от него рабов была чуть ли не вопросом жизни и смерти, с материальной точки зрения, разумеется. Если ему не удастся изловить их, весь его урожай хлопка пойдет к чорту, и это в такое время, когда цена на него стоит шестнадцать центов за фунт и обещает подняться еще выше. В этих краях свободных рабочих не существовало, а на то, чтобы удалось получить в наем у кого-нибудь из соседних плантаторов принадлежавших им рабов, рассчитывать было нечего: все были поглощены борьбой с сорными травами. Да и кроме того, в это время года требовалось особое напряжение всех сил, так как именно в этот период с каждой плантации исчезало известное число неисправимых негодяев, готовых рискнуть чем угодно, как объяснил мой собеседник, лишь бы доставить себе удовольствие провести летние месяцы в лесу. Их не способен был удержать даже страх перед самыми жестокими наказаниями в том случае, если они будут пойманы.

- Надо признать, - добавил мой собеседник со вздохом, - что они в этом отношении следовали примеру большинства хозяев, которые, как только начиналась сильная жара, покидали свои плантации и отправлялись разыгрывать миллионеров в Саратогу, в Филадельфию или в Нью-Йорк, где ослепляли своим блеском скромных янки. Они сорили там деньгами, зная, что по возвращении будут обречены до самого конца года влачить у себя дома жалкое существование, спасаясь от посещения назойливых кредиторов, от судебных повесток и описей, - совсем так же, как их жалкие рабы были обречены за свое бродяжничество поплатиться тюрьмой и плетью.