Механизм пространства - Генри Олди

Анри следил за инженером от острова Святого Людовика – начиная от дома № 12 по Сен-Луи-ан-Л'иль, где инженер снимал квартиру. Погода была скверная, то и дело срывался дождь, и Анри намаялся, ожидая у перил моста, пока объект наблюдения соизволит выйти. Заказанное дельце, с точки зрения парня, было бы удобней провернуть у подъезда – вместо того, чтобы тащиться через весь город, прячась за углами и столбами. Никого нет, занавески на окнах задернуты…

Но Живоглот сказал: «Цыц!» – а с Живоглотом не спорят.

Атаман шайки, к которой имел честь принадлежать Анри Бюжо, был прав. Остров Святого Людовика считался местом тихим, а главное, «нравственным». Здесь жили приличные, благонадежные люди. Они редко выезжали в «свет» – так обитатели Сен-Луи называли остальной Париж; спать ложились рано, и с заходом солнца жизнь на острове замирала. Затевать шум на Сен-Луи-ан-Л'иль – верный шанс нарваться на полицию. Если инженер, как предупредил атамана заказчик, и впрямь собирается в военное министерство, не смущаясь поздним часом, – по дороге найдется сотня уютных местечек, чтобы потолковать без свидетелей.

Инженер вышел, закутанный в плащ с пелериной, но без зонтика. Шляпу он низко надвинул на брови. В сумерках он выглядел достойно, но от острого глаза Анри не укрылась штопка на плаще и потрепанные края шляпы. Последнюю неделю, хвостом сопровождая инженера в его скитаниях от одного ведомства к другому, парень убедился: этот мсье бедней церковной мыши.

Грабить такого – позор и дурная трата времени.

«Наверное, он у заказчика девку увел, – размышлял Анри, пытаясь найти объяснение сегодняшнему дельцу. – Тот и решил припугнуть, без лишней резни. Или они – родственники? Богатый дядюшка хочет силой забрать у бедного племянника…»

Фантазия отказывала. Парень, как ни тужился, не мог вообразить: что хочет забрать богач-дядюшка у бедняка-племянника? От мертвого осла уши? Прошлогодний снег?

Перейдя Сену по мосту Понт-Мари, инженер двинулся в сторону сада Тюильри. Прячась, Анри следовал за ним. Все шло по плану. В случае, если бы инженер уклонился от маршрута, предсказанного заказчиком, в обязанности Анри входило удрать вперед и предупредить Живоглота. Но клиент сам шел в лапы шайки, смело и беззаботно. Обогнув Тюильри с северо-запада, он свернул на Елисейские поля – неспокойное, опасное место.

Здесь не было даже газовых фонарей. Район напоминал чахлый лес, кое-где изъязвленный цветущими лужайками. То тут, то там стояли лачуги, в которых случайный гость мог найти кофейню, лавку или бандитский притон и нож под ребро. По воскресеньям здешний Элизиум оживал, превращаясь в нищую, болезненную копию рая.[56] Изнуренные шестью днями тяжкой работы, неимущие парижане валялись на свежей траве, пили вино и распевали песни под гармонику, глядя, как пляшут их жены и дочери.

Анри не знал, что триста лет назад на месте Елисейских полей лежали болота, где короли, случалось, устраивали охоту на уток. А знал бы – ухмыльнулся. Давай, селезень, шевели лапками…

– Далеко собрался, дружок?

Когда Живоглот вышел из-за могучего вяза, преградив дорогу, инженер не растерялся. Быстро отступив к другому дереву, он встал к нему спиной и сунул руку под плащ, как если бы прятал оружие. «Пугает, – рассудил Анри, не спеша присоединиться к атаману. – Пистолеты он еще во вторник заложил у ростовщика…»

– Тихо, дружок! Мы ведь не хотим, чтобы нас пощекотали перышком?

– Я не хочу неприятностей, – без дрожи в голосе ответил инженер.

– А кто хочет? Показывай, что несешь, и проваливай…

Живоглот продемонстрировал инженеру нож: вот, мол, брат – последний довод королей! И, понимая, что жертве деться некуда, шагнул вперед. За спиной атамана, уже не скрываясь, посмеивались трое-четверо громил. Дельце – плюнь-выкуси, барыш со вчера звенит в карманах. А если у инженеришки найдется франк-другой или полезная вещица – лишний навар никому не в тягость.

– В последний раз предупреждаю…

– Захлопни пасть!

Анри запомнил этот момент на всю жизнь, сколько ему ни отвел Господь. Пистолет, который инженер вытащил из-под плаща, не был похож на обычное оружие. Громоздкий, странной формы – обрезанный мушкет? – он пугал одним своим видом. В качестве приклада к пистолету крепился сосуд из металла. Казенная часть выпячивалась уродливым горбом; между ней и стволом торчал рычаг – и странная трубка, направленная вверх.

Конструкция напоминала хищное насекомое.

– Где ты взял эту штуку, дружок?

Вместо ответа инженер выстрелил. Звук получился громкий, но не резкий. Казалось, в пистолете разом хлопнул в ладоши целый зал публики. Из ствола ударил сноп огня – не менее двух локтей в длину. Пламя не коснулось Живоглота, но атаман схватился за живот. Огненный фейерверк произвел такое впечатление, что о пуле никто сперва и не подумал.

– Ты!.. ах ты…

– Я предупреждал!

Инженер торопливо дернул рычаг. Перезаряжать пистолет обычным способом он не собирался. У Анри не возникло и тени сомнения, что сейчас прогремит второй выстрел. Плохо соображая, что делает, он заорал во всю глотку – и прыгнул на спину инженеру, выхватывая кинжал. Упали оба: инженер – хрипя и дергаясь, Анри – бранясь и тыча клинком наугад, в мягкое и брызжущее теплым.

Пистолет, придавлен двумя телами, выстрелил еще раз. Огонь больно обжег Анри левое плечо. Вопя, парень откатился в сторону. Опомнившись, громилы обступили инженера – крича, они полосовали ножами тело, бьющееся в агонии. Позже врач, приглашенный в полицейский участок, куда доставят труп Филиппа Лебона, зафиксирует тринадцать ранений. У страха глаза велики – каждый норовил нанести удар покойнику, словно мстя за Живоглота.

– Уходим!

Подхватив бесчувственного атамана, шайка растворилась в темноте. Последним скрылся Анри. Повинуясь любопытству, жгучему, как факел, вырвавшийся из ствола, он обернулся – и увидел, что над инженером, взявшись не пойми откуда, стоит заказчик.

Человек в сером, с орденом на груди.

– Жаль, – сказал серый. – Я просил не убивать. С другой стороны, тоже метод…

Двумя пальцами, брезгливо, как дохлую саранчу, он поднял пистолет. Анри не знал, можно ли удержать этакую тяжесть иначе, чем двумя руками, и знать не хотел. Серый приводил его в ужас. Ноги приросли к земле. Кинуться прочь он сумел лишь тогда, когда заказчик ушел с места убийства, направляясь к Сене.

Анри не видел, как серый человек выбросил пистолет в реку. Но не сомневался, что заказчик поступит именно так. Лично он, Анри Бюжо, еще бы и молитву прочитал.

На всякий случай.

* * *

– Пистолет Вольта,[57] – сказал Торвен, прерывая молчание, повисшее после рассказа кабатчика. – Хотел бы я знать, что там Лебон усовершенствовал. Святой Кнуд – тридцать лет назад!..

Глядя на папашу Бюжо, угрюмого и расстроенного, он подумал, что юный бандит Анри вполне мог и не умереть на каторге. Что, если вот он – Анри Бюжо – убийца инженера Лебона? Раскаяние, муки совести – в итоге состарившийся кабатчик, ускользнув от внимания полиции, рассказывает страшную историю любому желающему. Не потому, что этого хочет архивариус, любитель выпить на дармовщинку. Каждый платит долги по-своему. Например, исповедуясь раз за разом перед чужими людьми, воскрешая в памяти страшный вечер и напоминая себе – есть высший суд…

– Заявки не поступало, – хихикнул старичок, беря очередную колбаску. – Говорите, Вольта? Нет, итальянцев мы не регистрируем. Своих умников больше, чем надо…

– Это правда, – согласился Зануда. – Своих умников везде хватает.

Стало ясно, на что намекал Карно, поминая несчастного Лебона. К армии надо обращаться вовремя. Бедняга-инженер не дошел до военного министерства. Зато Николя Карно не только дошел, но и вернулся на службу. Теперь он если и гуляет по Елисейским полям – к сегодняшнему дню там зажгли столько фонарей Лебона, что можно ночью смело пускать девиц с мешками золота! – то в сопровождении бравых сержантов.

Но и Эминент за четверть века изменился.

В частности, убедился, что убийство – тоже метод.

4

– Как синели мундиры, когда батальоныНашей гвардии шли, наступая с холма!Там обломки цепей и обломки короныЗамешала с картечью свобода сама!

Вечером в «Крите» царило веселье. Все столики были заняты. Катаясь в проходах на своей тележке, безногий инвалид Мерсье дымил трубкой, словно крошечный паровозик, горланил песни и искал, к кому бы присоседиться. Переборчивый, Мерсье не спешил откликнуться на зов. Ему предлагали вина и еды – он гордо отказывался.

Инвалиду требовался собеседник.

– Ты воевал? – спросили его.

Мерсье поднял голову. И все ужасы прошлого, терзавшие инвалида по ночам, все страхи, от которых он прятался за хмелем, которые выпевал из себя, немузыкально деря глотку, объявились перед ним, равнодушно улыбнулись и присели на шаткий стул.