Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Договорились так: жена с дочкой сами доберутся в Вёшенскую, и он тоже, все московские дела сделав за неделю, в первые майские дни приедет домой.

Но судьба распорядится иначе: он останется в столице до конца мая.

Начиналось его время.

Были годы: он приезжал в Москву никому не нужным, лишним. Затем навещал её наездами, как подающий надежды казачок. Теперь – явился как молодой победитель. Все, всюду читали «Тихий Дон». Вмиг ставший почти всеобщим любимцем, он переходил из компании в компанию – завидный товарищ и козырная карта любой литературной партии.

Приглянувшихся ему сам зовёт в гости в станицу Вёшенскую. Он теперь хозяин своего дома и наконец при свободных деньгах. Жене отписывает, что летом к нему в гости собираются Леопольд Авербах, Джек Алтаузен, Марк Колосов, Мате Залка.

Что за причудливая игра теней творилась! После наводящего брезгливый ужас портрета Штокмана, кто к нему стремится в первые товарищи?

Критик Леопольд Леонидович Авербах, при рождении носивший имя Исер-Лейб Меер-Шоломович Авербах. Мать его была родной сестрой виднейшего большевистского деятеля Якова Свердлова. Член РКП(б) с 1920 года, Авербах какое-то время работал за границей в структурах Коминтерна. По возвращении был назначен редактором журнала «Молодая гвардия». Рекомендацию ему дал сам товарищ Троцкий. Будучи всего на два года старше Шолохова, к тому времени Авербах занимал прочнейшее положение в литературной среде, являясь ответственным редактором журнала «На литературном посту». Его соратники-«напостовцы» были оплотом ортодоксального, воинствующего левачества.

Один из основателей Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП), Авербах со временем выдавил своих конкурентов, став главой этой организации. В группу Авербаха входили на первых порах упоминавшийся Лузгин, молодые писатели Фадеев и Юрий Либединский, драматург Владимир Киршон. Бритый наголо, улыбчивый, круглоголовый молодой человек в очках – Авербах был типической фигурой того времени: идейный карьерист, неистовый и безапелляционный.

Поэт Джек – на самом деле Яков Моисеевич – Алтаузен был на два года моложе Шолохова. В детстве некоторое время жил в Китае, служил прислугой на пароходе. Вернулся в Советскую Россию, вступил в комсомол. В 1923-м приехал по комсомольской путёвке в Москву. Достаточно скоро обрёл заметное поэтическое имя. Евреем был и приятель Шолохова, красавец, комсомольский активист, редактор и писатель Марк Колосов.

Венгерского писателя Мате Залку – улыбчивого и добродушного человека, самого старшего в этой компании, 1896-го года рождения, – звали на самом деле Бела Франкль, и он тоже происходил из еврейской семьи. Мате-Бела воевал с 1914 года в составе австро-венгерской армии сначала на итальянском фронте, а затем, против русских, – на Восточном. В 1916 году попал в плен, увлёкся большевистскими идеями, вступил в РКП(б). На фронтах Гражданской воевал за красных. Ни Колосова, ни Залку военная судьба на Дон не заносила. Марк воевал на Западном фронте, а Мате-Бела – сначала в Сибири, а потом на Украине.

Был ли Шолохов расчётлив? Конечно. Но главное состояло в том, что теперь он отвечал за свой роман. За всех там описанных и тем самым сохранённых навек.

Эти люди, – Леопольд, Джек-Яков, Марк и Мате-Бела – роман приняли и готовы были в литературной борьбе стать на шолоховскую сторону.

Чем бы они ни руководствовались – Шолохов был им за то безусловно благодарен. Он только начинал свой путь. Он очень нуждался в поддержке.

Тем летом Шолохов сообщит жене, что хочет вступить в партию, потому что работа его – партийная. В стране, где партия управляла всем, литературная работа неизбежно становилось частью партийной деятельности.

Желал ли Шолохов продать подороже партии своё перо? Нет.

Надеялся ли, что партия позволит ему сказать всю, столь необходимую народу правду? Да.

* * *

Он был хорошо опьянён успехом.

В Москве сначала, по старой традиции, жил у Кудашёва, потом снял комнату. Собирался, прокрутив издательские дела и собрав дань за труды свои, снова поработать на Клязьме, но никак не выходило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Марусёнку докладывал в письме от 13 мая: «…верчусь, как заводной волчок…», – каждый день сидел в корректорской, дома снова правил роман, – «…ни в театре, ни в кино не был ни разу», – зато: «Ты, по всей вероятности, будешь ругать меня, но я признаюсь заранее: хочу купить себе ружьё. (Вру, Маруська! Купил уже! Хотел сбрехать, но не вышло.) Да, милота моя, купил себе чудеснейшую двухстволку, бельгийскую, системы “Пипер”, безкурковку за 175 р. У тебя, небось, волосы дыбом? Ну, ничего, пригладь их и читай дальше. Думаю охотиться, да ещё и с тобой… Заранее “упреждаю”, ежели будешь сильно ворчать – махну прямо из Москвы на Алтай и глаз не покажу».

В начале июня «Тихий Дон» прошёл комиссию Главполитпросвета – учреждения при Наркомпросе РСФСР, которое готовило рекомендательные списки для библиотек и учебных заведений всего СССР. Получив от Главполитпросвета (вот чудеса!) наилучшую рекомендацию, первый том «Тихого Дона» вышел наконец отдельным изданием.

Издательство «Московский рабочий». На форзаце значится: РАПП, «Новинки пролетарской литературы». Тираж: 10 тысяч экземпляров.

Книга – в руках!

Раскрой, запусти веером пахучие страницы – и там навек ожившие Григорий, Петро, Пантелей Прокофьевич, Василиса Ильинична, Наталья, Аксинья…

Московский писатель Пётр Сажин вспоминал: «После выхода “Тихого Дона” Михаил Александрович решил отметить это событие. Мы зашли в проезде Художественного театра в магазин и вынесли оттуда корзину с продуктами и бутылками».

Попутно Шолохов заскочил в магазин «Кавказ», там же располагавшийся, и, пишет Сажин: «…купил там себе каракулевую кубанку, бурку, бешмет с газырями, сапоги, рубаху, застёгивающуюся на множество пуговиц, несколько кинжалов и несколько поясов, отделанных серебром. Один такой пояс получил я в подарок… Потом мы все поднялись к Василию Кудашёву, и началось застолье, пригласили мы в нашу компанию соседку, приятную девушку, пели, танцевали, беседовали до утра…»

* * *

Следом, с июля, «Тихий Дон» начал публиковаться в «Роман-газете» – с предисловием Серафимовича. Первый выпуск вышел тиражом 150 тысяч экземпляров.

В силу того, что роман сразу же произвёл неслыханный фурор – уже летом его рвали из рук в руки по всей стране, – тираж последующих выпусков пришлось увеличить до 250 тысяч экземпляров. Всего на первый том ушло восемь тетрадок «Роман-газеты» – довольно толстого журнала, в котором ежемесячно печатались главные новинки советской литературы.

Что за книга получилась! Как обрадовался ей читатель! Как желал человек первого в мире социалистического государства читать, осознавать, удивляться, верить…

Деньги у Шолохова разом появились в таких количествах, о которых раньше и мечтать не мог. Жене писал: «”Октябрь” мне платит не 125, а 175 р. за лист; по договору за роман-газету 150 р… Так что я своих доходов даже не учту. Что-то много очень. Выхожу я Ротшильдом».

«Московский рабочий», издававший первый том «Тихого Дона» отдельной книгой, платил ещё больше – 200 рублей за лист. «Вчера, – докладывал Шолохов, – вызывают меня в издательство “Пролетарий”, и зав изд-ством Ацеркин предлагает заключить договор на следующую вещь, причём сроками не связывает и даёт 20 % стоимости вещи».

Никакой новой вещи у Шолохова, кажется, и в мыслях ещё не было – зато какое ощущение удачи исходило от него! То за сто рублей неделями бился с редакторами, а то: хотите, Михаил Александрович, выдадим вам, скажем, тысячу – в счёт будущего романа? Вернёте, когда закончите!

Это, между прочим, тот самый 1928 год, когда Сталин писал председателю правления Госиздата Халатову: «Я очень нуждаюсь в деньгах. Не могли бы вы прислать 200 руб. (вместо гонорара) для меня?»

За считаные месяцы перевернулась прежняя шолоховская жизнь и началась совсем иная.

Первыми из зарубежных издателей на появление романа отреагировали немцы – одно из коммунистических, тогда ещё существовавших в Германии издательств. В Москву явились сразу агент и фотограф – заключили с Шолоховым договор. Ещё прибыток!