Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Осенью 1927-го ей было 47 лет.

Гранки «Тихого Дона» ей дала посмотреть «в порядке дружеской нагрузки» руководитель сектора худлита издательства «Московский рабочий» Аня Грудская. Левицкая, взявшись за роман, не смогла уснуть до утра. Написала потом: «Всё было неожиданно, необыкновенно». Какие сильнейшие эмоции стоят за этими простыми словами!

Конечно же, возникло желание увидеть, узнать автора.

Вскоре, как раз вместе с Грудской, он и появился. Невероятно красивый! В кожаной куртке и кубанке, недавних обновах, в которых Шолохов в те же дни сделает едва ли не самую лучшую свою фотографию. Только в первую минуту показался совсем невысоким. Но когда заговорил, когда закурил свою трубку, глядя всё понимающими, улыбающимися глазами – будто бы сразу вырос.

Стоит представить себе Шолохова в ту осень: в самом размахе сил, загоревший после вёшенского лета, дерзкий, очаровательный – с искрами вдруг расцветшей гениальности в ясных глазах.

И совсем ещё молодой.

Левицкая призналась:

– Вот не ожидала. Я думала, вы взрослый.

Он засмеялся:

– А я какой?

– А вы ровесник моего младшего сына.

На самом деле сын её – горячий подросток, убеждённый молодой комсомолец, – был на два года моложе Шолохова. Наверное, она это нарочно сказала, чтоб определить дистанцию между ним и собою.

Левицкая, да поймут нас правильно, сразу влюбилась в Шолохова: в прозу, в дар, в человека – самой высокой человеческой любовью. Безоговорочно честный и последовательный человек, в известном смысле образчик эпохи, Евгения Григорьевна надолго станет своеобразной хранительницей, советчицей и помощницей Шолохова.

В этой истории есть своя подоплёка, о которой странно было бы смолчать. Имевший устойчивую славу антисемита, подчас дававший повод так себя воспринимать, Шолохов именно что дружил – и не какое-то время, а несколько десятилетий подряд – с женщиной, рождённой в крепкой еврейской семье, где говорили на идише, на мове и только потом на русском.

Левицкая, впрочем, никакого значения национальности своей не придавала и ощущала себя советским человеком русской культуры.

* * *

К ноябрю Серафимович уговорил своего комиссара Лузгина.

Не знаем, какие он разыскал слова, но старик смог. Задавил авторитетом, взял ответственность на себя. Пообещал, что Шолохов выправит в следующих томах ситуацию и большевистская правда станет всем очевидна.

Первые части «Тихого Дона» пошли на вёрстку в журнале «Октябрь».

В «Роман-газете» отдельным выпуском вышли «Донские рассказы»: всё прибыток семье.

Дело пошло на лад!

Съездив в Вёшенскую, Шолохов вернулся в Москву с женой, дочкой и Лидой Громославской – младшей сестре жены пришло время определяться с работой и учёбой.

Шолоховы снова сняли дачу на подмосковной Клязьме: две комнаты с отдельным входом, нижняя – с террасой и балконом.

Всякий свободный час, но чаще всего ночами он продолжал работу над «Тихим Доном». Используя черновики и написанные уже ранее главы, посвящённые корниловскому мятежу, он собирал и дописывал второй том романа.

Чудесная Клязьма – лес, зелень, тишь – впору бы влюбиться в подмосковную природу, но Шолохов вдруг раз и навсегда понял одно. Не только город его тяготит – увы, всякая природа, помимо степи, утомляет слишком скоро. Хочется простора и необъятного неба – как в том эпизоде, когда Гришка Мелехов, спрятавшись от разозлённого Пантелея Прокофьевича за повозку, вслух считает облака. Так много облаков только на Дону.

Неспешный паровичок катал Шолохова туда-сюда, когда в Москве назревали дела. 7 ноября 1927 года Серафимович пригласил в гости Шолохова. Тот приехал, когда уже собрались за столом невиданные знаменитости.

Анри Барбюс – французский писатель, участник Первой мировой, автор военных романов «Огонь» и «Ясность», принесших ему славу. Он воспринял революцию в России как великое мировое свершение и вступил во французскую компартию.

Бела Иллеш – венгерский писатель, тоже участник Первой мировой, состоял в Международной социалистической партии Подкарпатской Руси. Спасаясь от политических преследований, в 1923 году он переехал в СССР. Здесь написал пьесу «Купите револьвер», которую поставили в Театре Революции.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мартин Андерсен-Нексё – датский писатель, один из основателей коммунистической партии Дании, автор популярного в СССР романа «Дитте, дитя человеческое».

В тот день Серафимович скажет:

– Друзья мои! Перед вами – молодой писатель земли русской. Он моложе меня более чем на сорок лет, но я должен признаться, во сто раз талантливее меня. Имя его ещё многим неизвестно, но через год его узнает весь Советский Союз, а через два-три года – и весь мир…

Что называется: как в воду глядел.

Так поэт Некрасов и критик Белинский, прочитав роман «Бедные люди» Достоевского, онемели от восторга: явился новый Гоголь.

Достоевский ведь тоже начал писать в 19 и, немногим позже Шолохова, в 23 года, приступил к роману, спустя год его закончил и – стал мировой величиной.

Серефимович был по-отечески, без малейшей литературной зависти счастлив: явился новый Толстой, из народа, из безвестных татарчуков – и он первый это чудо разглядел!

28 декабря 1927 года в газете «Молот» вышел фрагмент романа.

А в январе 1928-го случилось очередное чудо русской литературы: журнал «Октябрь» начал публиковать «Тихий Дон». Первая книга романа вышла в четырёх номерах подряд, с января по апрель. Он сделал её за десять месяцев: с ноября 1926-го по сентябрь 1927-го. К апрелю 1928-го был уже готов второй том: полгода ушло на его доработку. С учётом первых подступов к теме в те же плюс-минус десять месяцев уместилась работа и над ним тоже.

Щедро, ловко, радостно творилось Шолохову.

Скорости огромные, конечно, – хотя, не аномальные.

Литература знает и куда более радикальные примеры: скажем, всё тот же Достоевский написал роман «Игрок» за 26 дней.

Дмитрий Фурманов немногим ранее выпустил один из первых классических романов советской литературы – «Чапаев»: эта книга тоже, как и в шолоховском случае, была написана менее чем за год.

Когда всё и так хранится в голове – надо только поспешать за собственной пишущей рукою.

Тем не менее это всё равно по сей день кажется обескураживающим. Жил да был паренёк, взял и написал «Илиаду» и «Одиссею».

Ну как так?

* * *

Чего бы ни пообещал Серафимович Лузгину, но второй том никаких послаблений персонажам из числа большевиков не содержал.

Скорее напротив.

Важно осознать саму суть замысла романа «Донщина», в итоге превратившегося из отдельной книги во второй том «Тихого Дона».

Григорий Мелехов в этой книге появляется эпизодически, Аксинья – и того реже. Главные герои здесь – казак, пулемётчик, затем член трибунала, а попросту говоря, расстрельной команды Илья Бунчук и еврейка Анна Погудко – большевистский агитатор и пулемётчица, второй номер Бунчука.

Казак и еврейка – именно эту коллизию совсем ещё молодой Шолохов решил поместить в основу своей первой книги. Заявка нетривиальная и по-своему беспощадная.

Хорунжий Илья Бунчук у Шолохова – изначально славный боец, чистая душа. В отличие от большинства сторонников Советской власти на Дону, он потомственный казак. Но Бунчук давно с Дона съехал, корешки из родной земли вырвал. Много лет проработал рабочим в Санкт-Петербурге. Увлёкся марксизмом, примкнул к РСДРП. Казаком он себя больше не считал.

Помимо еврейки Анны, в пулемётной команде Бунчука также служат армянин Геворкянц, украинец Хвалычко, грек Михалиди, немец Иоганн Ребиндер… На Дону разгорается война – а в пулемётную ростовскую команду родовых казаков не набирается: вместо них – армяне с греками и еврейка на подхвате.

Бунчук прямо говорит Анне: «Видишь ли: за евреями упрочилась слава, и я знаю, что многие рабочие так думают – я ведь сам рабочий, – вскользь заметил он, – что евреи только направляют, а сами под огонь не идут. Это ошибочно, и ты вот блестящим образом опровергаешь это ошибочное мнение».