Терновая цепь - Кассандра Клэр

плакала, хотя ее голос звучал гневно. – Значит, мы должны делиться друг с другом самым сокровенным? Тогда у меня к тебе имеется несколько вопросов относительно того вечера, когда мой брат уехал за мной в Корнуолл, а ты отправилась развлекаться в Париж с его лучшим другом! Ты ни разу не говорила со мной о своих чувствах к Мэтью…

Тон Корделии стал ледяным, как зимний ветер за окном.

– В тот вечер, – произнесла она, – события происходили в несколько ином порядке. И твой брат не является невинной пострадавшей стороной. Но пусть он сам расскажет тебе, что именно послужило причиной моего отъезда.

– Я не знаю, что ты там себе напридумывала, или что тебе наговорили про него, – сказала Люси, смахнув слезы, – но я знаю, как он сейчас выглядит. Как будто жизнь без тебя ему стала не мила. И еще, ты хочешь, чтобы я поверила в то, что вы с Мэтью остались друзьями, что в Париже между вами ничего не произошло?

– А если и произошло, кто дал тебе право упрекать меня? – Корделия ощутила приступ гнева, какое-то стеснение и боль в груди. Ей было трудно дышать. Гнев опалял ее, как белое пламя. – Ты знаешь, что это такое – состоять в фиктивном браке, в котором только ты одна что-то чувствуешь? Для Джеймса я не существовала – он никогда не смотрел на меня так, как Мэтью; о, он был слишком занят, глазел на Грейс, твою новую задушевную подругу. Почему бы тебе не пойти и не спросить у него, целовался ли он с Грейс, пока мы с ним были женаты? Нет, лучше спроси, сколько раз он обнимался и целовался с Грейс за то время, что был моим мужем!

– Вы и сейчас женаты. – Люси качала головой. – И… я не верю тебе.

– Теперь ты называешь меня лгуньей. Возможно, это и есть преграда, которая разделяет нас. Та же самая, что стоит между мной и Джеймсом. У нее есть имя – Грейс Блэкторн.

– Я не знала, что мое вынужденное общение с Грейс так оскорбит тебя, – процедила Люси. – И едва ли Джеймс знал, что ему запрещено даже смотреть на других женщин. Ты ни разу не дала понять, что он интересует тебя как мужчина. Ты… ты слишком гордая, Корделия.

Корделия вздернула подбородок.

– Может быть, и так. Но какое это имеет значение? В конце концов, мы не станем парабатаями, так что нет нужды делиться друг с другом душевными переживаниями. Видно, не судьба.

У Люси перехватило дыхание после этих слов.

– Ты не можешь этого знать. Или ты имеешь в виду, что не хочешь становиться моим парабатаем даже после того, как освободишься от Лилит?

– О, Люси! – В отчаянии воскликнула Корделия. – Спустись на землю. Ты живешь в выдуманном мире, среди своих романтических историй. Прекрасная Корделия, которая может делать все, что ей заблагорассудится. Но в реальном мире человек не получает от жизни все, что желает. Может быть… это и правильно.

В этот момент Люси утратила самообладание. У нее на глазах снова выступили слезы, и она отвернулась, пытаясь скрыть их от Корделии. Но все было понятно по ее вздрагивающим плечам, по тому, как она обняла себя, как будто это могло утишить боль.

– Люс, – голос Корделии дрогнул. – Я не хотела…

Но Люси уже была у окна. Распахнула его и прыгнула вниз. Корделия вскрикнула, выскочила из постели и бросилась за ней. Люси нельзя было бегать по обледеневшим крышам в ее теперешнем состоянии. Но, выглянув в окно, девушка увидела только темноту и снег, кружившийся над деревьями.

Всю обратную дорогу до Института Люси рыдала, поэтому когда она наконец пробралась в дом и поднялась в свою комнату, то обнаружила, что волосы примерзли к щекам и в них поблескивает соль.

Как могла, она привела себя в порядок, надела чистую ночную рубашку и села за письменный стол. Слез больше не было; только ощущение потери и тупая боль после ссоры с Корделией. Ей не давало покоя сознание собственной вины. Да, она скрывала от всех свои отношения с Грейс – дружбу, сговор, неважно, как это называть; она скрывала не только свои чувства к Джессу, но и сам факт его существования.

И все-таки. Корделия тоже не была с ней полностью откровенна. Во-первых, она так и не сказала, что именно испытывает по отношению к Джеймсу. При обычных обстоятельствах Люси охотно согласилась бы, что это ее не касается, но сейчас она не могла оставаться в стороне. Она любила своего брата. И всякий раз, когда Корделия была холодна с ним и Люси видела в глазах Джеймса смертельную тоску, ей хотелось кричать.

Раньше, столкнувшись с проблемами, она хваталась за перо, и творчество помогало ей обрести душевное равновесие. Но после возвращения Джесса в мир живых она не написала ни строчки. Вдохновение покинуло ее. А сегодня ей мешало другое; она снова и снова слышала слова Корделии: «Ты живешь в выдуманном мире, среди своих романтических историй». Как будто это было преступлением.

Люси откинулась на спинку стула.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – произнесла она вслух, ни к кому не обращаясь. – Просто не знаю, и все.

– Можешь вызвать мертвых и приказать им решить твои проблемы, – прошептал знакомый голос. Джессамина, призрак, живущий в Институте, сидела на платяном шкафу Люси, разложив вокруг себя пышные полупрозрачные юбки. – Ты ведь всегда так поступаешь, верно?

Люси негромко застонала от досады.

– Я уже извинилась перед тобой, Джессамина.

Это была правда. Когда Люси, впервые после возвращения из Корнуолла, осталась одна в своей комнате, она произнесла длинную искреннюю речь, в которой просила у призраков прощения за то, что вызывала их к себе против их воли и отдавала им приказания. Когда она закончила, раздалось весьма продолжительное шуршание; она была уверена, что Джессамина все слышала.

Джессамина сложила на коленях полупрозрачные руки.

– Твое могущество слишком опасно, Люси. Даже в руках разумного существа оно способно наделать бед, а ты – наименее разумное существо из всех, кого я знаю.

– Тогда ты будешь рада услышать о том, что я не намерена им больше пользоваться.

– Этого недостаточно, – тряхнула головой Джессамина. – Допустим, ты не планируешь применять его снова, но ведь в этом-то и заключается проблема с могуществом, верно? Всегда найдется причина сделать исключение – всего один разочек, последний. Нет, ты должна от него избавиться.

Люси открыла рот, чтобы спорить, но промолчала. Ей отчего-то стало неприятно, но она подумала, что Джессамина, вероятно, права.

– Я не знаю, как