Рыбкина на мою голову - Алекс Коваль

делай этого. Не глупи, – охнула Степанида. – Не ломай  девочке жизнь!

– Ты ведь понимаешь, что если сейчас ты ей позвонишь, то потеряешь дочь? – спросил я, заламывая бровь, кивая в сторону телефона Рыбкина. – Давай, набирай. Но это будет начало конца, Стас. Помяни мое слово.

– Да кто ты такой, чтобы меня учить? У тебя в жизни не было своих детей или семьи! Как бы ты отнесся к тому, если бы я заявился к тебе, сорокалетний пень, и заявил бы, что люблю твою дочь? Как, Жаров?!

– В точности как ты. И ровно как ты, я бы врезал тебе. Сначала. А уже потом выслушал. Включил мозг и задумался, что для меня важнее: дурацкие предрассудки и принципы или счастье собственного ребенка! И да, ты прав. Я тебе никто, – развел я руками, – совершенно. Но я достаточно хорошо знаю Владу, чтобы понимать, что такого она тебе не простит. А ты слишком хорошо знаешь меня, чтобы не признаться хотя бы самому себе, что я никогда не посмею обидеть любимую женщину!

– Да мне плевать! Ты вдвое, вдвое ее старше, Жаров!

– Да какая, на хер, разница!

– Мальчики, сядьте, – потянула нас за руки Степанида. – Вдох-выдох, и оба успокоились.

Со спокойствием за столом явно было туго. Но сесть мы умудрились. Усмирив своих зверей, рвущихся наружу. Пропустили еще по “соточке”, пребывая все в той же гнетущей тишине.

– Почему она сама мне не рассказала? – немного погодя пробурчал Стас.

– Потому что это не телефонный разговор, – вздохнул я, облокачиваясь на стол. – И Влада переживает. За тебя, за меня, за то, как ты на такие новости отреагируешь. Как раз то, о чем я тебе говорил, она не хочет оказаться перед выбором: отец или любимый мужчина. И ты не будь дураком, не доводи ее до такого.

– Она знает, что ты приехал ко мне?

– Нет, и пока, думаю, не стоит.

– Моя дочь и ты. С ума сойти просто! – схватился Рыбкин за голову, неодобрительно цокнув. – Дожились, млять.

– Еще раз повторю: мне твое одобрение не нужно, Стас. А вот Владе… – сказал я, снова поднимаясь из-за стола. – Подумай. У тебя есть время, пока она сама не решится приехать и поговорить с тобой. Пока же я буду молчать о нашем разговоре и очень надеюсь, что ты примешь правильное решение, – сказал я и, дождавшись обращенного в мою сторону испепеляющего взгляда, поджал губы. Рыбкин такой Рыбкин, упрямство точно родилось раньше этой семьи.

– Мне очень жаль будет потерять такого друга, Рыбкин. Но потерять твою дочь я просто не имею права, – поставил я бокал на стол и, кивнув Степаниде, покинул дом.

Дальше решение всецело за Стасом, который, надеюсь, взглянет на ситуацию с холодной головой и выберет правильную сторону.

Влада

С момента отлета Паши в Москву, я готова была буквально секунды отсчитывать до его возвращения. Заваливала себя учебой, работой, решала вопросы с выставкой и ни на мгновение не выпускала телефон из рук в ожидании его звонка или сообщения.

Надо отдать должное, Жаров писал почти постоянно! Исключая моменты, когда у него были важные встречи или совещания, он всегда был на связи и всегда для меня доступен. Наверное, только благодаря этому я пережила целую неделю нашего расставания.

А вот после его возвращения…

В общем, я была счастлива настолько, что иногда это пугало.

Моя жизнь, или правильней сказать, наша с Пашей жизнь, закрутилась, как цветные картинки в детском калейдоскопе. Пестро, ярко, стремительно и абсолютно головокружительно!

Так как я не могла бросить работу и учебу, Паше приходилось жить на два города. Разрываясь между головным офисом в столице и мной, прочно осевшей в Париже. Да, он хоть и уверял, что четыре часа перелета – это мелочь по сравнению с возможностью быть со мной рядом двадцать четыре на семь, но все равно мне было неспокойно и тревожно за него. Самолеты выматывали, как ни крути. А так как у Паши намечается расширение бизнеса, то встречи и совещания проходят все чаще, и, соответственно, перелеты между двумя столицами участились вдвое, и теперь мой любимый Жаров мог за неделю летать в Россию по три-четыре раза. Внушитльно? Более чем.

Однажды я, даже набравшись решимости, завела разговор о том, чтобы перевестись обратно в Москву и переехать к Жарову. Скрепя сердце я была готова ради любимого мужчины и будущего с ним отказаться от своей мечты. На что мне категорически запретили даже думать о том, чтобы бросить любимое дело и любимый вуз. Заявив:

– Ты столько накрутила ради того, чтобы стать фотографом, и я не прощу себе или тебе такой жертвы, Влада! Доучишься и решишь, где ты хочешь жить. А я подстроюсь. Даже не сомневайся.

Что я испытала в этот момент? Огромный прилив вселенской благодарности за его слова, за его поддержку и просто за его присутствие в моей жизни. Одним словом, любовь к этому мужчине умножилась втрое! И… да, снова отвлекала его от работы, нападая с требовательными поцелуями, ибо мне постоянно их было мало.

Единственное, что мы все-таки поменяли в своей жизни, – это квартиру.

Паша отказался жить в моей скромной, но уютной однушке, и нашел нам небольшой домик за городом. Буквально в десяти минутах езды до моего универа. Ах да, еще он заставил меня пойти и выучиться на права. После получения которых всучил новые ключи от новенькой беленькой машинки, стоимостью, наверное, как весь наш дом. Причем, возможности отказаться от такого дорогого подарка мне не предоставили. Заявив в категоричной форме, что я должна быть всегда “мобильной”. Профессия обязывает.

Мы все еще иногда кусались и, конечно, притирались к друг другу. В плане быта, в плане жизни, а иногда даже некоторых рабоче-учебных вопросов. Иногда спорили, иногда дулись друг на друга, иногда ругались, но все это было такой мелочью! Такой незначительной ерундой, которая рассеивалась как дым, стоило нам только представить, что нас снова друг у друга забрали. Время, расстояние, наше упрямство. Не важно, что послужило бы причиной расставания. От такой мысли неизменно бросало в холод, а от такой перспективы становилось жутко, и мы оба тут же бежали мириться.

Ладно, чаще на примирение первой шла я, просто потому, что дуться не умела. Что поделать? Но вот разум в нашей паре чаще включал Паша. Признаю, тут мало