Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945 - Сабуро Сакаи

Слухи полностью подтвердились. «Реппу» оказался просто поразительным самолетом, самым быстрым из всех, на которых мне приходилось летать. У меня захватывало дух от огромной скорости, а скорость подъема просто изумляла. С мощным двигателем, четырехлопастным воздушным винтом и новыми компрессорами наддува «реппу» был способен обогнать любой из японских и американских самолетов. Он мог набирать высоту, опережая и истребитель «хеллкэт», и «мустанг», и, по словам инженеров, был способен вести бой на высоте более 40 000 футов.

К сожалению, заводы «Мицубиси», которым предстояло производить эти самолеты, были разрушены бомбежками, так и не успев начать серийное производство. Они успели выпустить всего семь машин. Один из уцелевших самолетов, на котором после войны летали американские пилоты, поразил их своими великолепными летными качествами.

До моего отъезда в Нагою Хацуо заставила меня пообещать, что я куплю ей кинжал. Город славился производством великолепных мечей и кинжалов, и моя жена настаивала, чтобы я приобрел для нее кинжал, изготовленный знаменитыми мастерами. Когда, выполнив ее просьбу, я вернулся домой, Хацуо молча осмотрела сверкающий клинок, коснувшись пальцем лезвия.

– Сабуро, он тупой, – посмотрев на меня, сказала она. – Завтра, когда окажешься в городе, наточи его.

Ее серьезный тон насторожил меня.

– Зачем тебе вдруг понадобился кинжал? – спросил я.

Она взяла меня за руку и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты моя жизнь, Сабуро, – тихо произнесла она. – В этом мире для меня есть только ты. И если тебя убьют, мне останется сделать только одно.

Она больше ничего не сказала, и я не стал продолжать этот разговор. На следующий день я наточил лезвие, ставшее острым как бритва. Вечером Хацуо проверила сталь, легко разрезая кинжалом тонкие листы бумаги.

– Вот теперь хорошо, – заявила она, сунув кинжал за пояс кимоно.

Больше мы не возвращались к этой теме.

После нашего отъезда из Мацуямы Хацуо ни разу не садилась за пианино. Я понимал, что ей очень хочется играть, она прекрасно чувствовала музыку и могла часами сидеть за пианино, дожидаясь меня. Она отказалась от моего предложения привезти пианино из офицерской столовой. «Пока продолжаются тяжелые бои, – заявила она, – я не имею права наслаждаться музыкой». Я с пониманием отнесся к ее словам. Вся Япония страдала от боли и ужаса, вызванного бомбежками. Наша страну разрывали на куски, горящие города лежали в руинах. Никто не сомневался, что конец близок и что скоро бои начнутся на нашей земле. Но о капитуляции не могло быть и речи. Мы были намерены сражаться до последнего человека.

Появившиеся 6 августа сообщения о страшном взрыве в Хиросиме, оказавшемся, как позднее выяснилось, взрывом атомной бомбы, потрясли всех находящихся в Оппаме летчиков. С трудом верилось, что такое количество жертв и ужасные разрушения повлек за собой прилет всего одного самолета.

Страшным ударом стало последовавшее почти сразу вслед за бомбардировкой вторжение советских войск в Маньчжурию. Теперь это касалось каждого и влекло за собой непредсказуемые последствия.

За первой атомной бомбой последовала вторая, сброшенная на Нагасаки. Мое сознание не воспринимало казавшегося невероятным страшного опустошения, произведенного американцами. Во все это было невозможно поверить. Это не могло быть правдой, и, тем не менее, все обстояло именно так.

13 августа в три часа дня всех офицеров авиабазы в Оппаме спешно вызвали на секретное совещание в кабинете командира базы. Наш командир был бледен и явно потрясен. Едва держась на ногах, он опирался на стол. Когда он заговорил, голос его дрожал.

– То, что я собираюсь вам сообщить, является чрезвычайно важным, – начал он, – и должно рассматриваться, как совершенно секретные сведения. Я полагаюсь на вашу честь офицеров Императорского военно-морского флота и надеюсь, что вы сохраните в тайне полученную информацию. Япония, – голос его дрогнул, – решила принять условия противника. Мы будем выполнять решения Потсдамской конференции. – Он посмотрел на нас пустыми глазами. – Приказ о капитуляции может поступить с минуты на минуту. Мне требуется содействие всех офицеров. Необходимо сохранить порядок на нашей базе. Могут найтись горячие головы, которые откажутся смириться с решением о капитуляции. Нам нельзя допустить, чтобы наши подчиненные нарушили условия, принятые нашей страной. Помните, что приказы его императорского величества превыше всего.

Прозвучи сейчас взрыв бомбы, никто из нас не пошевелился бы. Мы словно приросли к полу, не веря своим ушам. Все знали, что конец неминуем, но подобного не мог предвидеть никто. Собравшиеся стали медленно расходиться, многие были так ошеломлены, что тупо смотрели перед собой или, не поднимая глаз, уставились в пол.

Сам я утратил способность соображать и говорить. Словно в тумане, я брел по летному полю, не глядя по сторонам. Мне вдруг почему-то захотелось оказаться рядом со своим самолетом, и я обессиленно прижался к Зеро.

Ко мне подошел один из моих близких друзей, Дзиро Кавати. Несколько минут мы стояли рядом не в состоянии произнести ни слова.

Все было кончено.

Мы потерпели поражение.

Япония собиралась капитулировать.

– Сакаи.

Я поднял на него глаза.

– Сабуро, это… это, похоже, конец, – произнес Кавати. – У нас осталось очень мало времени. Давай вместе устроим еще один бой, последний бой. – Он топнул ногой. – Мы не можем так просто сдаться. Мы должны еще раз пустить кровь врагу.

Я кивнул. Он был прав. Мы приказали авиатехникам вывести два наших Зеро на взлетную полосу и подготовить их к полету. Нам было известно, что вечером ожидается налет «B-29». Прогноз погоды был благоприятным, а бомбардировщики прилетали обычно в таких количествах, что их можно было встретить где угодно. Долгое время, не встречая никакого сопротивления, они летали над Оппамой, превратив наш аэродром в одну из своих постоянных целей. Сегодня они тоже не будут ждать встречи с истребителями.

Мы с Кавати не стали делиться своими планами ни с кем из летчиков. Осмотрев свои истребители, мы подошли к башне диспетчерского пункта и, усевшись на землю, стали ждать. Мы молча просидели несколько часов. Каждый был погружен в свои мысли, вспоминая пройденный боевой путь, начавшийся в Китае.

Наступили сумерки, а мы продолжали сидеть. Незадолго до полуночи из репродуктора на башне диспетчерского пункта послышалось: «Тревога. Тревога. Эскадрилья „B-29“ приближается к району Токио – Йокосука».

Мы вскочили на ноги и бросились к своим самолетам. Авиабаза была погружена в темноту, не видно было ни одного огонька. Путь нам освещал только свет звезд. Оказавшись рядом со своими Зеро, мы обнаружили, что не мы одни решили вылететь на последнее задание. По меньшей мере восемь заправленных истребителей с полным боекомплектом выстроились на краю взлетной полосы.

Опасаясь, что с одним глазом не смогу хорошо ориентироваться в темноте, я попросил Кавати взлететь первым, чтобы последовать за ним. Без лишних слов мы взлетели. Мы понимали, что командир базы мог в любой момент узнать о наших планах и отдать приказ остаться на земле. Оказавшись в воздухе, я сблизился с истребителем Кавати и занял позицию рядом с его крылом. Восемь других Зеро взлетели вслед за нами и образовали два звена. Набрав высоту 10 000 футов, мы стали кружить над Токийским заливом.

Истребитель Кавати сделал крутой вираж и стал уходить к востоку. Я не отставал от него, два других звена следовали за нами.

Какое-то время я не видел в воздухе других самолетов. Но вскоре раздались выстрелы пушки Кавати, и я заметил огромный бомбардировщик, летевший в северном направлении. Теперь я мог четко различить его, он находился у меня в прицеле. Я поравнялся с самолетом Кавати и открыл огонь. У каждого из нас было по четыре пушки, вся их мощь требовалась для борьбы с громадным самолетом. Я никогда не видел самолетов таких гигантских размеров! Развернувшись после выполненного захода, я увидел, как восьмерка Зеро атакует «суперкрепость». Они казались крошечными мошками, вьющимися вокруг огромного быка. Можно ли было надеяться сбить самолет таких невероятных размеров?

Я сделал новый заход и, набрав высоту, открыл огонь по нижней части фюзеляжа «B-29». Ответный огонь оказался ужасным. Трассирующие очереди сразу из нескольких пулеметных турелей замелькали в воздухе, я почувствовал, как мой Зеро несколько раз сильно тряхнуло. Не обращая внимания на огонь, мы продолжали наседать на вражеский бомбардировщик. «Суперкрепость» развернулась и направилась на юг. По всей вероятности, нам удалось повредить огромный самолет, и теперь он пытался скрыться. Я держался рядом с Кавати, заставляя работать двигатель своего самолета на полных оборотах. Восемь других истребителей остались далеко позади, казалось, что нам не удастся удержаться рядом с бомбардировщиком. Он обладал поразительной скоростью.