Один за всех, и стая за одного - Елена Малиновская

— Ну что же, это твое право, — проговорил Норберг, мельком посмотрев на старания Вессы. — Только учти, Марика: обратного хода не будет. Если я сотру твои воспоминания, то ты все забудешь. И про замок, и про Фелана. — Помолчал немного и вкрадчиво добавил: — И про ваши ночи.

— И отлично! — с воодушевлением воскликнула я. — Не могу дождаться, когда это наконец-то произойдет!

Интересно, почему все так уверены, будто я должна переживать по поводу скорого расставания с Феланом? Да, на сердце у меня неспокойно, но горевать по этому поводу я точно не собираюсь.

Норберг несколько раз размеренно ударил пальцами по своему колену, словно еще сомневался. Но вдруг резко кивнул и встал, порывистым движением едва не опрокинув кресло назад.

— Да будет так, — сказал он. — Возможно, ты права. Иногда легче начать все с чистого листа, чем пытаться исправить старое.

Я нахмурилась, поскольку не совсем поняла, о чем он говорит. Что значит — начать все с чистого листа? Но не успела задать вопроса.

Вокруг меня взметнулась метель разноцветного заклинания. В голове вдруг стало легко и пусто. Я покачнулась, ощущая себя так, будто оторвалась от земли. И медленно осела в обморок, в последний момент успев почувствовать, как кто-то подхватил меня на руки, уберегая от падения на пол.

«Вот и все, — промелькнуло в голове финальное. — Прощай, Фелан».

Часть четвертая

ВСПОМНИТЬ ВСЕ

По комнате плыл теплый сытный запах горячего какао и свежеиспеченных булочек с корицей.

Я довольно потянулась, не открывая глаз. Широко улыбнулась, перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Хорошо-то как! Словно вернулась в раннее детство, когда не надо никуда спешить и впереди летний длинный день, наполненный играми и весельем.

В дверь осторожно стукнули. Тут же, скрипнув, она приоткрылась, хотя я не успела вымолвить и слова.

— Марика, ты спишь?

Я узнала голос матери. Поморщилась, благо что по-прежнему лежала, уткнувшись лицом в подушку, поэтому могла не опасаться, что она увидит мою гримасу.

Нет, я всегда рада и счастлива видеть мать. Но в последние дни ее забота начала меня… утомлять. Право слово, уже надоело выслушивать постоянные благодарности небесам и богам за то, что они вернули ей дочь. Ничего страшного со мной не случилось. Наверное…

И я поморщилась опять, почувствовав, как в висках неприятно закололо. Так всегда бывало, когда я пыталась вспомнить события тех двух ночей и дня, которые выпали из моей памяти.

Ничего! Словно черная дыра в моей голове. Я ничего не помнила из тех часов, когда по какой-то причине отсутствовала дома.

Родители рассказали, что подняли тревогу, когда я не вернулась в положенный час из цветочной лавки. Отец сначала убеждал мать не волноваться. Мол, наверняка ко мне заглянул Генрих, и мы потеряли счет времени, принявшись обсуждать предстоящую свадьбу. Ну, или занявшись более приятными делами. Дело-то молодое. Но достаточно скоро ему пришлось переменить свое мнение, поскольку в гости к нам заглянул сам Генрих, которому в тот вечер допоздна пришлось помогать отцу, поэтому он не сумел встретить меня.

Генрих очень удивился, узнав, что я до сих пор не вернулась из лавки. Кинулся проверить, на месте ли я. Возможно, заболталась с какой-нибудь подружкой, заглянувшей на огонек. Благо что идти до лавки всего ничего — лишь овраг пересечь.

На этом месте рассуждений я зябко поежилась. По позвоночнику пробежала быстрая холодная дрожь, как будто ледяной сквозняк пробрался под теплое одеяло и погладил меня своими щупальцами. Однако я знала, что это невозможно, потому что в комнате было тепло, даже жарко.

По какой-то причине мне было очень неприятно вспоминать про овраг, который следует пересечь по дороге от нашего дома к лавке. Словно там случилось что-то очень дурное со мной. Что-то, что я никак не могу вспомнить, хотя и стараюсь изо всех сил.

Впрочем, я отвлеклась. Так или иначе, но родители и Генрих устроили настоящий переполох в Гринауте. Никто не поднял их на смех, поскольку все наши соседи знали, что подобные исчезновения не в моем характере. Вот если бы Алика куда-нибудь запропастилась, то, скорее всего, родители дождались бы утра, а отец загодя приготовил бы хорошую розгу, которой наконец-то выпорол бы своенравную дочурку.

Поиски не увенчались успехом. Я словно сквозь землю провалилась. Ни следов борьбы, ничего. Лишь на траве около оврага кто-то нашел капли крови, и целитель, старик Беннетт, перебудоражил всех пуще прежнего, сказав, что это следы раненого волка.

После этого поиски пошли с удвоенной силой. Злополучный овраг прочесали вдоль и поперек. Изучили каждую травинку. Отец не мог сдержать слез, когда рассказывал, как заглядывал под каждый куст, опасаясь увидеть там мое истерзанное свирепым голодным хищником тело.

Но все оказалось впустую. Меня не было — ни живой, ни мертвой. На следующее утро родители отправились к старосте. Но тот посоветовал им подождать хотя бы сутки, прежде чем отправлять прошение к властям на вызов королевского мага. Мол, молодые девицы склонны куда-нибудь исчезать. Особенно накануне свадьбы. Наверняка мне захотелось глотнуть воздуха свободы напоследок, и я развлекаюсь сейчас на сеновале с каким-нибудь горячим парнем.

Отец после этого не удержался и как следует врезал старосте по носу. Точнее — попытался. Видать, тому было не впервой получать за свой слишком развязный язык, потому что он успел увернуться и стремглав ринулся в дом. А после, запершись на все засовы, из-за закрытой двери милостиво пообещал моему отцу, что отправит прошение завтра же. Однако уверен, что к тому моменту проблема разрешится сама собой, и я благополучно вернусь домой.

К слову, так и случилось. Миновала вторая ночь, наполненная суматошными поисками по окрестностям. Несчастный Генрих, по словам моих родителей, не ложился все это время. Именно он и нашел меня. Я сидела на ступеньках лавки и блаженно улыбалась, уставившись невидящим взглядом на встающее солнце.

Естественно, первым же делом меня отправили к целителю, потому что я не реагировала ни на что в окружающем мире, хотя на мне не было никаких видимых ран, а платье оказалось в полном порядке, что вроде как подтверждало: никакого насилия надо мной не учинили.

Я сдвинула брови, повторив последнее мысленное рассуждение. Платье оказалось в полном порядке… Даже мать не заметила ничего дурного. Однако я пребывала в полнейшей уверенности, что на мне было чужое платье. Да, оно совершенно точно повторяло мое прежнее по цвету и фасону, но все-таки я готова была поклясться, что не в нем вышла из дома перед своим исчезновением. Это тяжело объяснить словами, да что скрывать очевидное, я сама не могла понять, на чем основывается моя уверенность. Но факт оставался фактом. Правда, о нем я не стала никому рассказывать, чтобы не расстраивать сильнее и без того переполошенных родителей. Про Генриха и говорить нечего. Он не отходил от меня ни на миг, даже рвался присутствовать при осмотре целителем, пока старик Беннетт не прикрикнул на него, грубовато пошутив, что, мол, еще успеет полюбоваться на мои прелести и после свадьбы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});