Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не сообщил ничего такого, что ему стало известно о Флоренском со слов Макарова, поделился лишь собственными предположениями и наблюдениями. При этом, возможно, допустил из-за сильного волнения одну-две маленькие неточности. Возможно…
34 Из письма Юлии Николаевны Тихомировой, артистки Москонцерта:«После кончины мужа я старалась избегать встреч с Владимиром Степановичем. Поэтому в конце 1920 и начале 1921 г., приблизительно с того времени, как он стал работать в управлении железной дороги, мы с ним долгое время совсем не виделись. Но однажды — кажется, это было в конце января 1921 г. — он пришел ко мне домой под предлогом, что должен выехать в служебную командировку на ст. Маньчжурия и хотел бы посоветоваться, как ему поступить. Помнится, он мне сказал, что больше не в состоянии вести двойную жизнь, но открыть свое настоящее имя не может: его немедленно арестуют, как бывшего министра. При этом Владимир Степанович дал мне понять, что окончательно еще ничего не решил и ждет моего слова. При этом даже пошутил: «Если вы, Юленька, согласитесь приходить ко мне в тюрьму на свидания, я хоть сегодня готов предать себя в руки правосудия».
Порою мне кажется, что это не было шуткой. Во всяком случае, я знала, что он никуда бы не уехал, попроси я его остаться…»
Из письма Павла Семеновича Сушкова, бывшего управляющего Забайкальской железной дорогой:«…Для меня до сих пор остается загадкой: что толкнуло его на этот необдуманный шаг? У нас было много вполне доверительных разговоров, Тихомиров (Флоренский) казался мне порядочным человеком…»
35 Из протокола допроса свидетельницы Козловской Зинаиды Григорьевны:«В о п р о с: Вам знаком Селезнев Иван Евграфович?
О т в е т: Такого человека я не знаю.
В о п р о с: Вам знакома гражданка Селезнева Мария Александровна?
О т в е т: Гражданки Селезневой Марии Александровны я не знаю.
В о п р о с: Следствие располагает сведениями о том, что оба названных лица вам знакомы (свидетельнице Козловской зачитывается выдержка из протокола допроса свидетельницы Селезневой)».
— Так это вы про Марию Березкину! Ну, знаю я ее. Только по прежней фамилии. Слыхала, что она замуж вышла за какого-то приезжего. И будто он в заводской бухгалтерии работает. А как его звать-величать — этого не знаю.
— Вам было известно, что Селезнев ходит на охоту?
— Слыхала об этом.
— От кого именно?
— Я ж в больнице работаю. Там каких только разговоров не наслушаешься. А кто что говорит — разве упомнишь!
— В тот вечер, когда вы приходили на квартиру к Селезневым, у вас были основания предполагать, что ваш муж Козловский Федор Артурович мог пойти на охоту вместе с Селезневым?
— Да ведь я пришла только спросить. Время позднее, а Федора все нет и нет. Вот и забеспокоилась.
— Но к Селезневым идти от вашего дома неблизко, в то время как по соседству с вами проживают два гражданина, систематически занимающиеся охотой…
— Так я и их пытала про Федора. Как же!..
— А когда в этот вечер ваш муж вернулся домой, вы спросили его, один он был на охоте или с кем-то еще?
— По правде сказать, я его про другое спрашивала…
— А именно?
— Не завернул ли он, случаем, к какой женщине. После охоты-то…
Зинаида подробно пересказала мужу, как ее допрашивал следователь и как она ловко вывернулась с этим бухгалтером. Она, разумеется, знала, что муж Марии арестован, И за что — тоже знала.
Козловский не мог не обратить внимания на промашку Зинаиды. Ни от кого, кроме как от своего мужа, не могла она услышать о том, что «бухгалтер» балуется охотой. Мария Селезнева не могла ей об этом сказать — не те между ними отношения..
Но более всего Козловского убило другое. Ни одного вопроса не задал Зинаиде следователь о Флоренском. Интересовался только Макаровым. Только Макаровым и им, Козловским…
36Возвращаясь с обеденного перерыва, уже перед самой проходной Козловский увидел впереди знакомую широкоплечую длиннорукую фигуру. Решил: кто-то очень похожий. Но в проходной, показывая вахтеру пропуск, Флоренский повернул голову, и Федор Артурович, прижмурив глаза, остановился как вкопанный. В голову толчками, мутя сознание, прихлынула кровь. В грудь изнутри били молотком.
Кое-как взял себя в руки. Когда открыл глаза, Флоренского уже не было видно ни в проходной, ни по ту ее сторону.
Оказывается, еще до перерыва руководителей цехов и отделов вызвали в партком завода и довели до их сведения, что с Флоренского сняты выдвигавшиеся против него обвинения, в связи с чем следователь лично принес ему свои извинения. За то время, что Флоренский находился под арестом, ему будет полностью выплачена зарплата. Было также сказано, что бывший работник заводской бухгалтерии Селезнев (он же Макаров), обвинявшийся в кровавых преступлениях, совершенных в годы гражданской войны, оказался к тому же еще и агентом иностранной разведки.
…Козловский сидел за своим столом, тупо уставившись в разложенные чертежи. Кто-то подходил к нему, о чем-то спрашивал, но он словно бы не понимал, чего от него хотят.
Сотрудники, сидевшие с ним в одной комнате, рассказывали потом, как тяжело поднялся он из-за стола и нетвердой походкой — его шатало из стороны в сторону — направился к двери. Остановившись на пороге, словно в полном изнеможении привалился плечом к косяку, немного постоял так, затем выпрямился, обернулся к сидевшим в комнате и с какой-то бессмысленной, а скорее, даже безумной улыбкой проговорил: «Я всё… Пошел…»
Утром следующего дня он сидел перед Белобородовым и, торопясь, нервничая, давал показания, то и дело спрашивая, зачтется ли ему добровольная явка и исключительная ценность сведений, которые он может сообщить.
Ничего не утаивая, он рассказал о своем участии в контрреволюционном заговоре в Торске, и как воевал за «освобождение России», и как после ранения попал в тифозный барак, где ему открылась «вся тщета его жертвенности» и где он понял, что белое движение обречено…
Здесь следователь прервал его:
— Скажите, Козловский, вы сами пришли к этому выводу или кто-то помог вам разобраться в происходящем?
— Да, разумеется, — спохватился тот. — Рядом со мной оказался именно такой человек. Поручик Бородин. Он понимал, что состояние его безнадежно, и потому вслух говорил такие вещи, за которые при иных обстоятельствах мог бы угодить под расстрел. Колчака он называл ничтожеством, совершенно неспособным держать в своих руках бразды правления. Должен заметить, что в то время армия Колчака еще оказывала красным войскам упорное сопротивление, поэтому обличительные речи поручика Бородина вызывали со стороны большинства офицеров, которые находились с ним в одной палате, весьма, я бы сказал, решительный протест. Доходило, знаете, даже до оскорбительных выкриков. А затем кто-то предложил подать рапорт начальству, и под ним подписалась вся палата…
— Вы тоже?
— Как ни прискорбно… Однако дать делу ход не успели. Наутро я проснулся и увидел…
— Широко раскрытые голубые, уже остекленевшие глаза поручика?
— Вы смеетесь… — подавленно проговорил Козловский. — Но это действительно так было!..
— Вы еще кому-нибудь рассказывали о поручике Бородине?
— Н-нет… Впрочем, да. Одному человеку. Совсем недавно…
— Назовите фамилию этого человека.
— Настоящую? Дело в том, что… Впрочем, вы, несомненно, знаете, что он не Селезнев, а Макаров, бывший белогвардейский офицер. Но вам, возможно, не все известно из того, что знаю я…
…Козловский продиктовал следователю точный текст письма, которое Макаров поручил отправить в Хабаровск до востребования некоему Фирсову Николаю Герасимовичу. Своей лаконичностью письмо это больше походило на телеграмму:
«Милый Колечка, вышла замуж не по своей воле. Твоя по-прежнему Валя».
При написании письма Козловский должен был сделать в тексте несколько орфографических ошибок, имитирующих малограмотность этой самой «Вали».
Как и следовало ожидать, почтовый адрес для связи, сообщенный следователю самим Макаровым, уже не функционировал, А возможно, что был чистейшей липой. Теперь надо было выходить на «Фирсова». Надо было немедленно информировать о нем хабаровских товарищей…
— А ты задавался вопросом, станет ли Макаров с нами сотрудничать, — говорил Белобородов Леониду после допроса Козловского. — Вот тебе и ответ!
— Одного не могу взять в толк: на кой леший ему понадобилось приплетать сюда Флоренского? — в голосе Леонида чувствовалась неприкрытая досада. — Ну, допустим, рассчитывал заслужить нашу признательность за «разоблачение японского шпиона». Но неужели он не понимал, что если мы установим непричастность Флоренского…
- Протестное движение в СССР (1922-1931 гг.). Монархические, националистические и контрреволюционные партии и организации в СССР: их деятельность и отношения с властью - Татьяна Бушуева - Прочая документальная литература
- «И на Тихом океане…». К 100-летию завершения Гражданской войны в России - Александр Борисович Широкорад - Прочая документальная литература / История / О войне
- Революция 1917. Октябрь. Хроника событий - К. Рябинский - Прочая документальная литература
- Красный шторм. Октябрьская революция глазами российских историков - Егор Яковлев - Прочая документальная литература
- «Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Чекисты, оккультисты и Шамбала - Александр Иванович Андреев - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Исторические приключения / Путешествия и география
- Неизвестный Ленин - Владлен Логинов - Прочая документальная литература
- Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II - Евгений Ежуков - Прочая документальная литература
- Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов - Юрий Георгиевич Фельштинский - Прочая документальная литература / История / Политика