Варфоломеевская ночь - Проспер Мериме

Помолвка происходила в Лувре 17 августа, а затем дан был роскошный ужин и бал. После бала Маргариту, как принцессу, по обычаю проводили ее два брата с большой свитой во дворец епископа, примыкавший к собору; там она должна была ночевать перед венчанием.

Церемония следующего дня была великолепна.

На возвышении перед собором Богоматери Генрих Наваррский со свитой дворян-гугенотов ожидал невесту, которую сопровождал король и все члены его двора. Церемония была совершена при стечении громадной толпы народа, кардиналом Бурбоном по обряду, на который предварительно согласились обе стороны. Генрих ввел невесту в собор и удалился с протестантами в епископский дворец, так как в соборе совершалась обедня.

По окончании богослужения в том же дворце состоялся официальный обед.

Вечером в Лувре был дан обед парижской знати и потом бал. Три дня продолжались празднества, и все это время король был любезен с адмиралом и гугенотами.

Тем временем план избиения гугенотов в ночь святого Варфоломея был уже решен. К участию в этом привлекли Гизов, герцогов Анжуйского и Омальского, а также герцогиню Немурскую.

Несмотря на небольшое число заговорщиков и осторожность их, слухи об опасности дошли до гугенотов и некоторые из них поспешили оставить Париж. Большинство гугенотов, однако, решило дождаться близкого выезда из Парижа Колиньи.

Франсуа должен был по желанию Генриха Наваррского переехать в Лувр.

Между тем Пьер становился с каждым днем сумрачнее.

— Что ты хмуришься, Пьер, чем ты недоволен? — спросил его Филипп в пятницу утром. — Ведь на будущей неделе мы покинем Париж и поедем на юг.

— Надо надеяться, сударь. Я бы очень хотел сейчас же уехать отсюда.

— Нельзя, Пьер. У меня нет поместий, где требовалось бы мое присутствие и вообще нет никаких оснований для отъезда. Я приехал сюда с моим кузеном и уеду вместе с ним.

— Ну нельзя, так нельзя.

— Да чего же ты трусишь, Пьер?

— Если находишься, сударь, в одном городе с Екатериной Медичи, ее сыном герцогом Анжуйским и Гизами, то всегда есть чего бояться.

— Но в городе войска, Пьер, и король жестоко наказал бы всякого, кто оскорбил бы его гостей.

— Король очень переменчив, сегодня он с адмиралом, а завтра с Гизами. Во всяком случае я принял свои меры предосторожности. Я осмотрел дом и нашел, что из верхнего окна можно выйти на крышу, а потом добраться до квартиры графа де Валькур, в десятом доме отсюда, — там во всяком случае соберутся некоторые из ваших друзей, — или выйти незаметно на улицу через какой-нибудь дом. Я купил для себя лохмотья, а для вас — монашеское платье и клобук и спрятал все это за трубу на нашей крыше. На всякий случай я также купил, сударь, — глаза Пьера блеснули при этих словах, — женское крестьянское платье, думая, что, быть может, найдется дама, которую вы пожелаете спасти.

— Ты пугаешь меня, Пьер, своими крышами и костюмами, — сказал Филипп, взглянув с удивлением на своего слугу. — Это кошмар какой-то, ты бредишь!

— Может быть, сударь. Если и кошмар, так ведь я ничего худого не сделал, напротив, истратил только несколько крон; но если это не кошмар, то вы уже будете наготове, и эти несколько крон спасут нам жизнь.

Филипп прошелся несколько раз молча по комнате.

— Ты поступил разумно, Пьер. Хотя я и не верю твоему кошмару, но знаю, что ты не трус и не из таких людей, которые фантазируют. Ну, допустим, что все это сбудется, и что ты, я и… и одна дама, переодетые, очутимся в буйной толпе. Что мы будем делать? Куда пойдем? Мне кажется, что ты выбрал для меня неудачный наряд. Как могу я, монах, идти с тобою, нищим, и с женщиной?

— Покупая вам рясу, я еще не думал о женщине, сударь. Но ваше замечание верно, я должен достать вам другой костюм. Вам надо одеться мясником или кузнецом.

— Лучше кузнецом, Пьер, это безопаснее. Я запачкаю себе лицо сажей, да и руки у меня будут грязны от лазанья по крышам. Ну, а что мы дальше будем делать, когда очутимся в толпе?

— Это будет зависеть от того, сударь, последует ли войско за Гизами и примет ли участие в мятеже. Если так, то весь Париж, с одного конца до другого, будет в волнении, и все улицы заперты. Я думал об этом много раз и часто слонялся по Парижу в то время, как вы были на празднествах. Если мятеж случится ночью, то, по-моему, лучше всего идти к реке, взять лодку и спуститься по течению или же пробраться к городской стене и спуститься с нее по веревке. Если же несчастие случится днем, то нам нельзя будет выбраться таким способом; тогда мы скроемся в пустой лачужке, которую я нашел близ городских ворот, и обождем там до ночи.

— Ты, наконец, заставишь меня поверить всему, Пьер, — сказал сурово Филипп, нетерпеливо прохаживаясь по комнате. — Если бы у тебя было хоть какое-нибудь основание для подобных опасений, то я тотчас пошел бы к адмиралу. Но как могу я прийти к нему и сказать: «Мой слуга, честный малый, вбил себе в голову, что нам грозит опасность нападения со стороны черни». Как ты думаешь, что ответил бы мне адмирал?..

Дверь отворилась, и Франсуа де Лаваль быстро вошел, бледный и взволнованный.

— Что с тобою, Франсуа? — воскликнул Филипп.

— Ты не слышал новость? В адмирала стреляли…

Филипп замер в испуге.

— Стреляли два раза из окна одного дома, — продолжал Франсуа, — первая пуля оторвала адмиралу палец на правой руке, а другая попала в левую руку. Он шел с несколькими дворянами от короля; из них двое отвели адмирала домой, а другие ворвались в дом, из которого стреляли, но нашли там только женщину да слугу, — убийца скрылся через заднюю часть дома, где его ожидала лошадь. Говорят, что дом этот принадлежит старой герцогине Гиз. Полчаса тому назад об этом узнали во дворце, и ты можешь вообразить себе, как все ужаснулись. Король заперся в своей комнате, принцы Наваррский и Конде в глубоком горе; они любят адмирала, как отца, а остальные наши единоверцы вне себя от негодования. Говорят, что человек, ускакавший от дома, из которого стреляли в адмирала, был тот самый негодяй Муревиль, который изменнически убил де Муя и был за это награжден королем. Говорят также, что, пока убийца находился в доме, лошадь его держал лакей в ливрее Гизов. Принцы Наваррский и Конде отправились к Колиньи, которому королевский хирург перевязывает раны.

Глава XX

Набат

Филипп быстро схватил оружие и вышел вместе с Франсуа.

— Я должен вернуться в Лувр, — сказал Франсуа, — мое место при короле Наваррском. Он пошел к королю просить позволения тотчас выехать из Парижа. Конде и ла Рошфуко сделают то же, вернувшись от адмирала, потому что здесь, очевидно, всем грозит опасность.

Филипп поспешил к дому адмирала. Многие гугеноты-дворяне, вооружившись, спешили туда же. Во дворе и в приемной адмирала быстро собралось около трехсот дворян. Одни молча и серьезно ходили, другие, собравшись в группы, горячо обсуждали происшедшее. Все считали, что то было покушение не на одного адмирала, а на всех гугенотов, и приписывали это злодеяние Гизам. Было очевидно, что все должны покинуть Париж и приготовиться к новой войне; но это можно было сделать лишь после того, как адмирал будет в состоянии уехать.

— Он ужасно страдает, — рассказывал один из дворян. — Хирург не принес инструментов и отрезал палец в три приема кинжалом. Мерлин, его духовник, был при нем с несколькими ближайшими друзьями. Все мы плакали; но он обернулся к нам и сказал: «Друзья мои, о чем вы плачете? Я счастлив, что страдаю за веру». Потом он сказал, что искренно прощает виновного и его подстрекателей.

Через час пришел Франсуа.

— Принц видел короля, Филипп. Король страшно разгневан и поклялся, что подвергнет самому жестокому наказанию подстрекателей и виновников этого преступления. Нам не стоит тут оставаться, Филипп, мы все равно не увидим адмирала.

При выходе на улицу их догнал граф де Валькур.

— Я только что от адмирала, — сказал он, — ему лучше. Хирург надеется, что на следующей неделе он будет уже в состоянии путешествовать на носилках.

— Хорошие вести, — сказал Франсуа. — Чем скорее мы выберемся из Парижа, тем лучше.

— Без сомнения, — согласился граф. — Лишь бы адмирал поправился… Король возмущен, он велел запереть все улицы Парижа, кроме двух, и требовать паспорта у каждого входящего и выходящего из Парижа.

Тем временем они подошли к дому графа.

— Войдите, господа, — сказал он, — моя дочь очень встревожена нападением на адмирала, к которому она питает глубокое уважение.

— Как он себя чувствует? — спросила поспешно Клара, когда они вошли в комнату.

— Ему лучше, Клара.

— Слава Богу! — сказала она с облегчением. — А что король?

— Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.