Город падающих ангелов - Берендт Джон

– Но тогда почему вы не уходите в отставку? – спросил я.

– Мы с Беа были готовы это сделать. Мы уже написали письма об отставке, когда пошли слухи о наших финансовых нарушениях. Это была большая ошибка диссидентов, потому что мы вынуждены были остаться. Мы не могли все бросить в такое ненастье. Нам пришлось остаться и очистить наши имена от грязи.

Пройдя мост Риальто, мы свернули в боковой канал. Гатри сбавил скорость, проходя повороты и огибая проплывающие мимо моторные лодки и гондолы. Через несколько минут мы нырнули под маленький мост, а когда вышли из-под него, нашему взору открылась церковь Мираколи. Шелковисто-мраморный фасад сиял в лучах послеполуденного солнца.

– Вот для чего все это делается, – сказал Гатри. – Мы даем званые обеды и вечера, чтобы находить деньги для реставрации таких зданий.

– Я думаю, все с этим согласны, – предположил я.

– Отнюдь, – возразил Гатри. – Диссиденты думают по-другому. Они полагают, что мы занимаемся ресторанным бизнесом и наше дело давать обеды и якшаться с аристократами.

Когда я в тот же день процитировал слова Гатри Ларри Ловетту, тот с чувством воскликнул: «Это абсолютный вздор!»

Через неделю после гала, утром ясного сентябрьского дня, обе стороны, вооруженные доверенностями на голосование, прибыли в венецианский отель «Монако» на заседание совета директоров. С самого начала сторонники Ловетта были настроены весьма агрессивно, потому что Гатри отказался выполнить их просьбу о переносе встречи на вторую половину дня, чтобы три члена совета, находившиеся в Нью-Йорке, могли проголосовать по телефону. Когда встреча началась, в Нью-Йорке было четыре утра.

Надо было заполнить десять вакансий, и номинантов рассматривали одного за другим. Как только началось голосование, фракция Ловетта стала ему мешать своими криками. Гатри проголосовал за человека, покинувшего совет несколько месяцев назад. Когда возмущенные крики стихли, Гатри объяснил, что убедил того человека отозвать прошение об отставке, подписать доверенность и разрешить Гатри принять его отставку в надлежащее время. Это надлежащее время пока не наступило. Ловетт обратился к Джеку Вассерману, который знал правила лучше, чем кто-либо другой, так как сам помогал составлять их новый вариант. Вассерман признал правомерность голосования по этой доверенности.

Крик снова поднялся, когда Гатри достал из рукава еще две подписанные доверенности от лица людей, которых избрали в члены совета директоров всего несколько минут назад. Гатри утверждал, что, хотя эти люди подписали доверенности, когда еще не были членами совета, их доверенности не использовались до того момента, когда они стали таковыми. Вассерман признал правомерность и этих документов.

Доверенности Ловетта тоже оказались небезупречными. Одна доверенность была подписана графиней Анной Марией Чиконья, дочерью Джузеппе Вольпи, министра финансов в правительстве Муссолини, и сводной сестрой Джованни Вольпи. Ей было уже за девяносто, и ее умственные способности давно оставляли желать лучшего. Тем не менее это был уже третий раз за два года, когда пожилая леди по доверенности голосовала на выборах в фонде «Спасти Венецию». В первый раз ее доверенность вызвала вопросы, когда Барбара Берлингьери предъявила ее от имени Ловетта полутора годами ранее. Когда об этом спросили графиню Чиконья, та не смогла вспомнить, что подписывала какую-то доверенность, и сомневалась, что это ее подпись. К следующей встрече, чтобы не быть обойденными, супруги Гатри добрались до нее первыми. Они нашли ее в больнице, где она лечилась от гриппа. Весть об этом дошла до сторонников Ловетта, которые бросились к графине и нашли ее столь же обескураженной, как и в момент, когда ее спрашивали о доверенности, которую она подписала для них. Они убедили графиню написать письмо Беа Гатри с просьбой показать ей копию подписанного ею документа. «Как вы знаете, память моя сильно ухудшилась, – писала графиня Чиконья. – Я не могу припомнить, какой документ подписала в больнице или кому выдала свою доверенность». Со времени написания того письма прошел еще год, и, несмотря на печальное признание графини Чиконья в своей ментальной дряхлости, ее снова убедили поставить подпись под третьей доверенностью. На этот раз она расписалась для Ловетта, вероятно, не имея ни малейшего представления о том, что и для кого она подписывала.

Однако, несмотря на доверенность графини Чиконья, Ловетт смог обеспечить себе всего двенадцать голосов. Гатри получил семнадцать, включая доверенности человека, готового к отставке, двух новоиспеченных членов совета и трех отсутствующих, которые в это время мирно спали в Нью-Йорке и чьи доверенности Вассерман счел действительными. Гатри выиграл перевыборы, а проигравшие выместили обиду на Вассермане. Они говорили, что голосование было извращено и что все это дело было просто грубым и насильственным захватом власти. Алексис Грегори допустил выпады против Вассермана, употребив такие слова, как «подлец» и «бандит».

– Если вы еще раз это скажете, я дам вам в морду, – огрызнулся Вассерман.

Терри Стенфилл, переизбранная в совет вопреки возражениям Ловетта, покинула помещение в слезах, говоря, что не сможет работать с людьми, так грубо разговаривающими в ее присутствии.

В этот момент Алексис Грегори вскочил на ноги и заявил: «Мы все уходим!» Он тотчас подал прошение об отставке – своей и восьми других директоров, удивив всех в зале, включая и тех директоров, об отставке которых он только что заявил. Эти директора были, похоже, просто ошарашены столь внезапной развязкой. Они нерешительно встали и робко вышли из зала. Все они сели в лодку и отправились в «Чип», новый ресторан в отеле «Чиприани», чтобы собраться с мыслями, спланировать дальнейшую стратегию и насладиться долгим, четырехчасовым, четырехзвездным обедом в зале с видом на площадь Сан-Марко, отражавшуюся в сверкающей в лучах полуденного солнца воде.

Все, что оставалось прессе, – это воспользоваться демонстративным уходом и получить максимум удовольствия. Заголовок в «Иль Газеттино» гласил: «”Спасти Венецию”: бегство аристократов». В изложении газеты дело выглядело так, будто ссора стала апофеозом битвы между венецианцами и американцами, хотя только четверо из девяти покинувших зал были венецианцами (один был французом, остальные американцами). «Это была трехчасовая встреча за одним столом людей с совершенно разными, диаметрально противоположными позициями, – писала газета, – американцы занимали одну, а венецианские аристократы – другую. Руководство фонда «Спасти Венецию» было обвинено в том, что занимается больше вечеринками, а не реставрацией произведений искусства. Уход небольшой группы именитых венецианцев расколол организацию, как яблоко».

По мнению «Иль Газеттино», диссиденты обвинили руководство в «использовании города, как средства приобретения престижа и как сцены, на которой можно покрасоваться. «Фонд “Спасти Венецию”, – утверждали журналисты, – стал клубом, ограниченным “сливками общества”».

«Боже мой! Это как раз то, что я бы сказал о них самих! – сказал историк Роджер Ририк, один из оставшихся членов совета директоров, в интервью «Иль Газеттино». – Смотрите, именно те люди, которые ушли, именно они думают только о фешенебельных вечерах и ВИП-обедах. Истина заключается в том, что их мало интересует реставрация. Они ушли в надежде уничтожить фонд «Спасти Венецию», но лишь надули самих себя. «Спасти Венецию» будет работать и без них».

К тому моменту, когда было подано последнее прошение об отставке, в совете директоров фонда «Спасти Венецию» не осталось ни одного венецианца, его покинули пятнадцать человек. Говорили, что Ларри Ловетт занялся учреждением своей собственной благотворительной организации, и диссиденты предрекали, что двери венецианских дворцов закроются перед супругами Гатри и фондом «Спасти Венецию». Как писала по этому поводу «Нью-Йорк таймс», «доступ в дома титулованных итальянцев был обеспечен Лоуренсом Ловеттом, которому, в первую очередь, мы обязаны тем, что ворота Венеции оказались распахнуты перед американцами; это ценно в социальном плане. Но теперь эти ворота могут захлопнуться».