Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке - Альберт Мифтахутдинов

Натали покраснела:

— Совсем вы тут в жаре чокнулись, мальчики!

И, не допив кофе, она встала из-за стола.

— Ну зачем вы ее так? — укоризненно прошептала Ирина Павловна.

— Левочкин просто не в духе…

На Стаса накатила черная меланхолия, дом вспомнился, дети, далекая северная бухта, темно там сейчас, электрический свет круглые сутки, шапки тяжелых туманов надеты на сопки, только не видно их, туманов, ничего отсюда не видно, одно знают друзья — темно там сейчас, дует ветер, идут дожди, льды забили бухту, светятся огоньки домов, огоньки карабкаются по сопкам, тепло там дома, уютно.

— Скоро уедем, — успокаивает его Левочкин. Идут они по бульвару Мескини.

«Сейчас дойдем до площади Объединенных Наций, затем свернем — и назад, к себе, в отель «Вашингтон», а то совсем раскис Стас», — думает Левочкин.

Красивые пальмы на площади, и все тут прекрасно. Хороша Касабланка и днем и особенно вечером. Ах, Касабланка, Касабланка! Чего ж глаза на нее не глядят и хочется в чукотскую ночь?

— Домой хочу, — бурчит Стас. Он идет тяжело, устремив взгляд под ноги.

На площади Объединенных Наций катаются дети на роликовых коньках.

— Каково им, бедным, без снега-то, а? — сочувствует Левочкин.

— Давай присядем…

— Тут нет скамеек, видишь? У них не принято…

— Ну вот тут давай… на оградке… она овальная.

— Лучше здесь, — повел Левочкин Стаса.

— Давай под пальмой… ни разу в жизни не сидел под пальмой!

— Хорошо, что еще ни разу не сидел, — к Левочкину возвратилось хорошее настроение.

— Я серьезно, — обиделся Стас. — Скоро сорок, через месяц, а я под пальмой не сидел. И ни разу не катался на роликовых коньках! Ты только представь — жизнь прошла, а я ни разу не катался на роликовых коньках! Что я видел? Только Чукотку! Что я знаю? Жизнь прошла мимо… На роликовых… ни разу!

— Не хнычь… дались тебе эти коньки!.. Ты все-таки видный человек в районе…

— Да у нас… во всем районе… никто ни разу на роликовых коньках!

Они сидели под пальмой, и никто на них не обращал внимания. Стас тяжело вздохнул.

— Да куплю я тебе коньки, куплю! — не выдержал Левочкин.

— Снегурки?

— Канады!

— На черта мне твои канады! Что я с ними в Африке буду делать?

— Да не в Африке, на Чукотке!

— На Чукотке?! Я сам тебе на Чукотке куплю! Хоть сто! И подарю! Сколько хочешь! На Чукотке… — передразнил он Левочкина — …канады… тоже мне, Харламов нашелся… Бобби Орр!

Прошел полицейский, посмотрел на них, отвернулся.

— Ося, если нас возьмут, скажи, что мы не здешние, — слезно попросил Стас.

— Непременно. Скажу, что мы с Атласских гор. Потеряли четырех толстушек из ресторана «Дамаск».

— Не-е-т! Это было в Танжере… — встрепенулся Стас.

— Все равно в Африке… тут поймут…

— Скоро ужин… ночная жизнь… живут же люди!.. — Стас вздохнул.

— А тут хоть помри — жизнь проходит, мимо, — подогревал его Левочкин, — а что мы кроме снега видели? Ничего! А уж и сорок стучится в двери!

— Ты это брось! — рявкнул Стас.

— Как это? — оторопел Левочкин.

— Так это! — передразнил его Стас. — А они что видели?! — взорвался он. — Вон, посмотри! — он махнул рукой в сторону уличной толпы. — Что они видели? Ставлю один к тысяче — никто из них, ни один, ни разу не был на Северном полюсе! А моржа живого они видели? Вот ты успел на верблюде покататься и льва ихнего живого погладить! Кто из них белую медведицу в ее берлоге гладил? Кто?! Кто из них бифштекс из китятины ел? Кто белухе помогал разродиться на берегу Ледовитого? Кто из них сайку черпал на берегу? Да вяленой кеты они ни разу не пробовали! Черного хлеба у них даже нет! Где мы живем — и то не знают, не ведают!

— Знают, — сказал Левочкин, — в России…

— А где это? Где?

— Им и этого хватит. Излишняя информация вредна.

— А почему, Ося, ты знаешь и их коран, и про Хасана Второго, и про свару с Мавританией… а почему им все равно? Вчера, помнишь, Ахмеду металлический рубль подарили с изображением Ленина. Сувенир, так сказать… Знаешь, он потом мне сказал, что это тот вождь, который принимал участие в Ялтинской конференции! Каково?! Человек с высшим образованием! Четыре языка! Учился в Париже! Чего же от остальных требовать, Ося? Чего? Куда идти?

— Чего ты на меня напал? Сам же плакал, — оборонялся Левочкин.

— Когда? — взревел Стас.

— Пять минут назад… говорил, жизнь прошла… ничего не видел… фигурным катанием решил заниматься… С Крэнстоном, говорил, рассчитаешься… вот похудеешь килограммов на двадцать — и привет! Плакали мировые рекорды по катанию. Твой район всех побеждает. Бобби Орра приглашаешь в гости за счет райисполкома…

— Ты что, озверел?!

— А ты, видел, чтоб я когда-нибудь шутил? — проникновенно спросил Левочкин, обнимая Стаса.

В последний день посетили знаменитый океанариум. В открытых бассейнах резвились морские черепахи, в бетонной яме, едва прикрытые водой, уныло лежали две нерпы. А в самом здании любопытные могли вдоволь насмотреться на диковинных рыб, крабов и прочую океанскую живность в здоровенных аквариумах.

После осмотра хотели сходить на пляж, но пляжи оказались платными, частная собственность. Ахмед переживал и наконец, поговорив о чем-то с шофером, махнул рукой, дав команду садиться. И высадились где-то за маяком, на пустынном месте. Дикий пляж. Пацаны — белые, черные, мулаты — гоняли мяч. Кому же не достался мяч, осваивали серфинг, было несколько самодельных досок. Серфинг сразу же привлек внимание наших друзей, они мигом разделись и, одолжив у мальчишек доски, ринулись в высокие волны Атлантики.

Накупавшись до одури, обсыхали на свежем сильном ветру, заходящее солнце грело еле-еле, и совсем не чувствовалось, что это Африка.

Поздним вечером после ужина, лениво расположившись в мягких креслах холла, они слушали мелодии из портативного комбайна Ахмеда, Левочкин покуривал «Кент», забытый на столике Натали, Стас попивал кока-колу, и настроение у всех было благодушное, еще бы — завтра домой.

— Слушай, Ося! — Стаса потянуло на откровенность. — Сколько тут красавиц, а? А я к Маше хочу, домой…

— К какой, к черту, Маше? Ты, часом, не перегрелся? До Маши тринадцать тысяч километров, если по прямой… А в обход? А на современном транспорте с остановками и пересадками? А тут марокканки, негритянки, мавританки, берберки, испанки, алжирки, ливийки, еврейки, туниски, мулатки разные. Вот Ахмед появится — я ему растолкую твою проблему!

— Отстань!

— Стас, ты простудился! Раз, шуток не понимаешь — поверь мне, ты простудился. У тебя, случаем, не ангина?

— Я домой хочу, вот смотри, — Стас высунул язык, — нет никакой ангины.

Ночью Стас не спал, часто бегал в туалет, Левочкин беспрестанно кипятил ему в кружке чай, маленький кипятильник был всегда с собой, друзья не могли без чая. По старой тундровой привычке Левочкин всюду возил с собой аптечку, суеверно придерживаясь правил: если взял аптечку, ничего с тобой не будет, а забыл прихватить — непременно заболеешь. Раз в полгода он заменял лекарства. И сейчас он пичкает Стаса таблетками, отпаивает крепким чаем. Поставил градусник — тридцать девять. Лоб Стаса покрыла испарина, губы запеклись.

«Где ж его прихватило?»

Версия с питанием отпала сразу — ели все одинаковое, пили тоже.

Левочкин дал ему тройную дозу аспирина, чтобы сбить температуру, а для укрепления желудка такую же дозу в два приема левомицетина и фталазола. Потом крепкий чай, почти одну заварку. Потом через каждые два часа антибиотики с чаем.

— Не трусь, я в поле всегда был медиком, у меня самый лучший результат: еще никто не умер.

К утру температура спала — тридцать восемь, желудок окреп, завтракать Левочкин Стасу не рекомендовал. «Потерпи уж, скоро улетаем, шоколад и московские хлебцы у меня остались, не умрешь».

— Вот, — обнадеживал он Стаса. — Эта таблетка для сна, поспи немного. А эта утром — если проснешься, конечно.

Стас терпел.

«А ведь это простуда, — подумал Ося. — После неумеренного купания, да на ветру… да после жары… бодрились, полярники, черт возьми, ведь никто из наших не купался… вот тебе и серфинг! Странно, конечно… В Арктике из бани — в сугроб, — и хоть бы один чих, а тут в жаре — и прихватило! Не наш климат, сплошные микробы…» — позднее раскаяние овладевало Левочкиным.

— Слышь, Стас?

Стас открыл глаза.

— Панику поднимать не будем. Доктор тут на валюту…

— Да знаю…

— Наше посольство в Рабате… пилить до него и пилить… А в Мадриде, там сразу… первый визит… врежет тамошний доктор тебе укольчик и по чарке спирта, мне — в знак солидарности… Опять же проконсультируюсь… как коллега с коллегой.