Завещание императора - Александр Старшинов

Только тогда Приск увидел среди развалин человека. Балка придавила ему ноги. Но, кажется, не убила. Человек лежал лицом вниз, одежда, волосы, припорошенные пылью, придавали неподвижному телу сходство с упавшей статуей. Наконец балку сдвинули и лежащего перевернули. Тиресий плеснул раненому в лицо водой, и тот очнулся. Дернулся. Открыл глаза, серые от пыли веки, даже ресницы в пыли. Парень совсем молодой. Юноша… пушок на щеках, легкие, опять же серые от пыли завитки редкой бороды в мягкой ямочке под нижней губой.

— Марк… — ахнул Приск.

Перед ним на камнях умирал сын Мевии, его брат…

Юноша вцепился в его руку, сжал пальцы…

— Анния…. Где она?

— Сейчас найдем, — пообещал Тиресий.

— Ты ее узнаешь… на пальце кольцо… с изумрудом… найди…

Вдвоем они перетащили раненого на открытое пространство двора, Тиресий напоил юного Марка из своей фляги.

— Ты знаешь, где Анния? Видел ее? — шепотом спросил Приск.

Тиресий отрицательно мотнул головой, потом сказал кратко:

— Сюда…

И указал на проход среди развалин. Он отыскал балку, потом пнул ногой второй обломок, давая понять, что Приск должен его взять. Говорить по-прежнему было почти невозможно — рот тут же забивался пробкой из пыли. Опять же жестом Тиресий указал на каменную плиту, которую друзьям предстояло поднять. Удалось это сделать только с третьей попытки. Когда плиту отвалили, Приск увидел, что, рухнув, она одним краем легла на обломок колонны, и потому под камнем сохранился зазор. В этом зазоре лежали двое. Один, кажется, мертвый. Второй был еще жив. Приск подхватил человека под мышки, Тиресий — за ноги, и они выволокли наружу спасенного. Голова его была разбита, лицо превратилось в жуткую маску — кровь смешалась с пылью.

— Пить… — простонал раненый.

— Скорее, надо уходить на территорию цирка, — приказал Тиресий. — Скоро будет новый толчок. А нам еще надо перенести туда Марка.

— Тирс… ты… — пробормотал раненый.

И тогда только Приск понял, что это Кука.

Глава II

ГИППОДРОМ

Декабрь 868 года от основания Рима

Антиохия

Антиохийский цирк, или как чаще его здесь называли — гипподром, по праву мог называться родным братом Большого цирка в Риме.

Построен он был вплотную к дворцу, оборудован сводчатым переходом, ведущим прямиком в один из перистилей дворца. Переход этот, на удивление и счастье, устоял. Именно сюда устремились люди, когда дворец наместника заходил ходуном от первого толчка. Опять же обитателям острова повезло, что от того первого удара рухнула только часть крыши, а стены выдержали, потому и Адриан, и Зенон, и большая часть тех, кто находился в ту ночь во дворце, спаслись. Час был поздний, но мало кто спал, так что многие успели выбежать наружу. Траян, выпрыгнувший из окна своей комнаты, подвернул ногу, и Адриан самолично помог ему подняться и добраться до гипподрома. Плотину с Матидией вынесли на руках преторианцы. Сюда же, на огромную площадь цирка, устремились и остальные.

И подиум, и оба яруса цирка выдержали толчки. Не рухнула даже построенная над вторым ярусом колоннада из красного гранита. Упали только несколько статуй, что украшали цирк.

Многие раненые лежали прямо на песчаной арене гипподрома. Сюда принесли консула Марка Педона Вергилиана. Ему придавило ноги упавшей колонной, но его сумели вытащить — сам Адриан орудовал рычагом, поднимая колонну. Педон прибыл в Антиохию, поскольку в Риме накопилась масса нерешенных дел. Теперь он лежал подле спины[99], похожей на огромный каменный корабль, навсегда вставший на якорь посреди желтой пены песка, что взметнулся штормовыми волнами в момент первого толчка. Стойка с бронзовыми дельфинами (теми самыми, что отмечают очередной круг, пройденный колесницами в гонке) слетела со спины и оказалась на песке. Ее зачем-то подняли, и умирающий консул смотрел на бронзовых дельфинов, когда открывал глаза. Намеренно или нет, но все дельфины оказались перевернуты — как будто колесницы пошли на последний седьмой круг, и скачка вот-вот должна была завершиться.

Приск с Тиресием отыскали для раненого Марка место поудобнее, но опять же поближе к спине. Уж она-то не рухнет ни за что. Разве что земля разверзнется и поглотит весь город. Кука сумел дойти до цирка сам, несмотря на то что упавшая плита, похоже, сломала ему руку. Приск отыскал Гермогена и привел того Марку.

Врач осмотрел ноги юноши, открыл свой сундучок с инструментами (выбегая из качающегося дворца, медик успел его схватить, как ни странно) и скальпелем сделал два длинных надреза на каждой ноге, после чего из опухших голеней на песок хлынула черная кровь.

Гермоген выдал Приску аккуратно сложенное чистое льняное полотно:

— Перевяжи, мне некогда. Если воспаления не будет, парень выкарабкается.

Однако перевязывать Марка Приску не довелось — его отстранила Плотина. Августа знала толк в ранах — ездила с мужем в Дакию и теперь собиралась отправиться в Парфию. Марк корчил рожи, кусал обломок деревяшки, которую Приск засунул ему в зубы, — но терпел. Юному воину неловко было орать, когда его раны перевязывает жена самого императора.

— Молодец, — похвалил Приск юношу и дал ему напиться. — Теперь тебе никакие испытания не страшны…

— Анния… — напомнил Марк.

— Мы ее обязательно найдем, — пообещал Приск.

Следующим Гермоген осмотрел Педона и велел поить того понемногу водой и следить, чтобы не было рвоты, а если будет, переворачивать раненого.

В пыльном облаке трудно было разобрать, какую мину состроил врач, но Приску, стоявшему рядом, показалось, что грек нахмурился и закусил губу — что означало, что больной, скорее всего, не выживет.

Куке повезло больше: из двух дощечек и кусков ткани Гермоген сделал лубки и поместил в них сломанную руку преторианца.

— Ну вот, теперь у меня точно рука будет кривая, — вздохнул преторианец.

На счастье, в цирке имелась вода, и преторианцы носили ее во флягах и подобранных на развалинах кувшинах.

Песок гипподрома был усыпан какими-то осколками, обрывками папирусов и пергамента, и бродившие как слепые люди порой нагибались их подобрать, пытаясь из обломков ветвей и кусков папируса соорудить что-то вроде костра — зимняя ночь в Антиохии оказалась не такой уж и теплой.

Приск долго искал хоть что-нибудь, чтобы накрыть Марка, но ничего не нашел. Тогда Тиресий снял свой плащ и укутал юношу. Внезапно тот открыл глаза и снова спросил:

— Где Анния?

— Мы сейчас отправляемся ее искать…

Приск поднялся и побрел к выходу из цирка.

Один из центурионов, получив на то приказ императора, строил уцелевших солдат, чтобы вести их разбирать развалины. Однако они так и не вышли через проход во дворец — новый толчок заставил весь отряд опуститься на землю.

Когда земля успокоилась, Адриан выбрал десять человек и отвел их туда, где прежде — он помнил — находились кладовые, чтобы отыскать что-то из еды. К несчастью, многие амфоры с оливковым маслом и вином раскололись, и все припасы буквально плавали в этой жиже, смешавшейся с вездесущей пылью. Все же удалось отыскать несколько не разбившихся амфор, одну с маслом — остальные с вином и бобами.

Приск и Тиресий напрасно бродили среди развалин, расширяя круги поиска от того места, где нашли Марка. Аннии — ни живой, ни мертвой — не было.

Вскоре Тиресий оставил поиски, отправился к кладовым и стал собирать бобы в помятый бронзовый котелок, жестом указав Приску, чтобы тот набрал веток в саду.

Когда они вернулись на гипподром, около Марка сидел Афраний Декстр. Лицо его, покрытое пылью, было воистину каменным, он даже не моргал, так что светлые глаза его казались сделанными из серебра — как у дорогих бронзовых статуй. Марк метался в бреду, звал Аннию.

— Нашли ее? — спросил Афраний.

Тиресий отрицательно покачал головой.

— Она была красивая… — прошептал Декстр.

Глава III

ГИППОДРОМ (продолжение)

Декабрь 868 года от основания Рима

Антиохия

На другой день Адриан сумел из подручных средств соорудить блоки и с их помощью сдвинуть несколько каменных плит, открыв проход на кухню. В каменной ловушке оказался заперт не кто иной, как Калидром, — счастливец-грек в который раз избегнул страшной смерти. С помощью пекаря удалось наладить печь на открытом воздухе. Калидром обладал от природы каким-то внутренним чутьем, почти собачьим, посреди развалин умея отыскать уцелевшие амфоры с мукой и маслом и в самодельной печи испечь лепешки вполне даже съедобные, почти вкусные.

«Рим кончился, — думал Приск, разыскивая на развалинах более или менее пригодные тряпки, чтобы укрыться на ночь и укрыть раненых. — Боги чуть-чуть тряхнули наш корабль, и он опрокинулся».