Алая мантия - Виктория Холт

– Я священник, – ответил Доминго, – а вы говорите о государственных делах.

Следователь постучал по столу пальцем.

– Вы, иезуиты, являетесь сюда с разговорами о вере, но не воображайте, что вам удастся нас обмануть. Мы знаем, что вы шпионы. Отведите его в камеру той же дорогой. Пусть еще раз посмотрит, как мы обходимся со шпионами. Быть может, на следующем допросе он ста нет более разговорчивым.

Стражники положили руки на плечи Доминго, и он поднялся, почти теряя сознание от тошноты и страха.

На улицах Лондона было шумно и радостно. Про цессии двигались через Чипсайд – главную артерию города, неся изображения посягавших на жизнь королевы заговорщиков, чтобы бросить их в горящие на площадях костры.

Повсюду звонили колокола. Торговцы с женами, подмастерья, писцы – все высыпали на улицы, чтобы присоединиться к общему веселью.

Обрадованный спасением королевы мясник зажарил целого быка, чтобы каждому, кто к нему пробьется, досталось по куску вкусного мяса.

Весь Лондон говорил о людях, которые хотели восстановить в Англии папизм. Еще были живы воспоминания о временах Марии Кровавой,[55] когда над Лондоном висел дым от костров в Смитфилде, а в воздухе пахло жареным мясом – только не говяжьим, а человеческим.

От Олдгейта и Бишопсгейта, Криплгейта и Олдерсгейта, Ньюгейта и Ладгейта неслись требования: «Смерть изменникам! Смерть шотландской убийце!» Торговцы тканями из Корнхилла и домашней птицей из Поултри, бакалейщики с Соупер-Лейн и повара из Ист-Чипа требовали свершения правосудия. Шум и веселье достигли Кенсингтона. Жюли слушала и содрогалась, так как ей сообщили, что Бласко арестован, а Доминго в тюрьме. Она часами стояла на коленях, молясь о спасении Бласко.

Семья, в которой жила Жюли, обращалась с ней, как с дочерью. Они заботились о ней, учили ее своему ремеслу, говорили с ней на ее родном языке и читали вместе молитвы. Жюли полюбила их, но не переставала думать о Бласко.

Иногда Жюли просыпалась по ночам в холодном поту и звала мужа. Она помнила, что в минуты опасности первые ее мысли всегда были о Бласко.

Жюли часто вспоминала, как они прятались на крыше в ту страшную ночь, и только Бласко стоял между ней и насильственной смертью, как он держал шпагу у ее горла, думая, что альгвасилы пришли за ней.

Несмотря на то, что Жюли вела спокойную жизнь в доме своих единоверцев, мысли о муже не покидали ее.

А теперь Бласко и Доминго арестованы, и их ждет не минуемая гибель.

Жюли не испытывала к Бласко тех чувств, которые он назвал бы словом «любовь». Она нуждалась не в его объятиях, а в его присутствии, нуждалась в том, чтобы знать, что он жив и находится не слишком далеко, что его можно позвать в случае необходимости. Никто не был в состоянии помочь ей так, как Бласко; никто, кроме Бласко не мог заставить ее чувствовать себя в безопасности в мире, где люди ненавидят и мучают друг друга только потому, что думают по-разному.

Она должна проникнуть в тюрьму, должна увидеть Бласко! Жюли вышла из дому и направилась по берегу реки в сторону бурлящего города. Ей предложили сесть в барку, и она с благодарностью согласилась. Когда барка плыла по реке, Жюли смотрела перед собой, не видя шумных толп, не слыша криков и музыки.

– Сегодня казнят семерых, – сказал мужчина, пригласивший ее в барку.

– Я слышала, что их повезут с Тауэр-Хилл через весь город, – добавила его спутница. – Казнь состоится в поле на краю Холборна, рядом с церковью Святого Джайлса.

– Семерых? – пробормотала Жюли. Будет ли Бласко в их числе? – Как их зовут? – спросила она.

– Бэбингтон, Боллард[56] и еще пятеро. Все молодые люди. Жаль, что они участвовали в заговоре против королевы.

– Такой конец ждет всех изменников, – добавил мужчина.

Жюли попросила перевезти ее на южный берег и высадить там. Они удивленно посмотрели на нее, но им было не до печальных иностранок – нужно поспеть в Холборн, чтобы занять удобное место.

На южном берегу толпился народ. Все шли в одном направлении – противоположном тому, куда двигалась Жюли. Толпа напирала на нее. От запаха жареного мяса, которое торговцы пытались всучить прохожим, у нее закружилась голова. Ребенок шевельнулся в ее чреве. Голубое небо словно опускалось на нее, становясь темно-синим; она чувствовала жаркое дыхание надвигающихся на нее людей и опустилась на землю.

Боль пронизала ее распростертое тело, оказавшееся под ногами у толпы.

Тюремщик вошел в камеру. Доминго потерял счет времени, проведенному здесь. Он все время молился, отвлекаясь, только чтобы съесть кусок хлеба и запить его водой, – из этого состоял тюремный рацион.

Ему ничего не удалось узнать. Доминго не знал, что произошло с Бласко. Тюремщик, входя в камеру, ничего ему не говорил, но бросал на него странные взгляды.

При его появлении Доминго каждый раз вздрагивал, не сомневаясь, что его сейчас отведут на допрос и будут пытать. Во сне он видел двух человек, подвешенных к потолку. Ему казалось, что один из них – Бласко и его пересохшие губы шепчут: «Я страдаю из-за тебя!» Иногда ему снилось, что Бласко распяли. Он просыпался и смотрел на крест, который носил под рубашкой. Ему чудилось, что лицо распятого изменилось и приобрело черты Бласко.

В полубреду Доминго воображал, что предал Христа, что стал одним из народа, отвергнувшего Бога. Домин го ощущал тяжкое бремя своего греха и был бессилен избавиться от него.

Он чувствовал, что должен пойти к следователю и сказать: «Я повинен в том, в чем вы обвиняете моего брата. Я священник и приехал сюда, чтобы участвовать в свержении королевы. Пытайте меня, казните, но отпустите моего брата, ибо он прибыл сюда только ради меня и не питает особой любви к нашей вере».

Но Доминго не мог заставить себя попросить, чтобы его отвели к следователю. Он боялся темных подвалов и того, что может там произойти.

Даже сейчас он задрожал, когда тюремщик вошел в камеру.

– Готовьтесь к выходу, – предупредил он Доминго. – За вами придут.

– Меня освободят?

– Я этого не сказал. Вы отсюда выйдете, но я должен держать камеру наготове на случай вашего возвращения.

Доминго подумал, что тюремщик насмехается над ним. Но вскоре высокий мужчина, которого он раньше не видел, вошел в камеру и сказал:

– Вы готовы? Тогда следуйте за мной, сеньор Каррамадино.

Они вышли из тюрьмы, и никто не пытался остановить их. На берегу их ожидала барка, в которой они переправились через реку.

– Куда мы направляемся? – спросил Доминго.

– На окраину Холборна – в поле. Вы все поймете, когда мы туда доберемся.

Доминго стоял рядом с эшафотом, а провожатый крепко держал его за руку. Он ощущал пожатие стальных пальцев, делавшее невозможной малейшую мысль о по пытке к бегству.