Секреты, скрытые в шрамах - Estrella Rose

задаюсь этим вопросом… — Ракель с тихим выдохом отрывает взгляд от ноутбука и переводит его на Терренса. — Зачем надо было устраивать все это? Не проще ли было просто подойти к нам, объяснить ситуацию и попросить о помощи?

— Меня это тоже удивляет, — задумчиво отвечает Терренс. — Эдвард мог бы спокойно подойти к нам и попросить поговорить с Наталией, чтобы мы узнали у нее все, что ему нужно знать. Что в этом сложного?

— И то, что он так плохо притворялся, определенно могло быть преднамеренным действием. Если дедушка Фредерик прав, то Эдвард специально делал вид, что все хорошо.

— Неужели Эдвард не доверял нам? Или боялся?

— Хороший вопрос… Я бы могла понять то, что он промолчал про Майкла или свой арест, ибо об этом и правда неприятно говорить. Тем более, что у него остались просто ужасные воспоминания после того периода… Но с какой целью ему понадобилось молчать о расставании Наталии? Я знаю, это больно и неприятно — чувствовать себя преданным. Однако какой смысл делать вид, что все хорошо, когда все уже кончено?

— Боюсь, мы никогда это не поймем, — медленно выдыхает Терренс, приложив руку ко лбу и все еще держа в руках iPad. — У этого парня слишком много странностей. Эдвард на самом деле не такой простой, как кажется. Да, он кажется милым невинным ангелочком, который и мухи не обидит. Но это всего лишь маска.

— Скорее он не странный, а слишком скрытный. О многом умалчивает и рассказывает обо всем лишь тогда, когда его прижимают к стене. Эдвард и дальше молчал бы об истории с Майклом. Но поскольку его окружили со всех сторон, то пришлось признаваться во всем.

— Может быть, Эдвард — неплохой человек, но есть еще очень многое, что нам нужно понять. — Терренс качает головой. — Не знаю… Лично для меня это непросто. Я думал, что знаю о своем брате все, но на самом деле не знаю о нем ничего.

— Зато дедушка определенно о чем-то догадывается… — слегка хмурится Ракель. — Он предположил, что Эдвард мог успокаиваться, все хорошенько обдумывать и понимать, что в этой истории что-то не так, пока Наталии не было рядом с ним.

— Да, и именно поэтому Эдвард не придумал ничего лучше, кроме как попытаться выяснить все с нашей помощью.

— Ты думаешь, это может быть правдой?

— Зная своего братца, я бы не удивился. — Терренс тихо усмехается. — У малого богатая фантазия. Он может такое придумать, чего мне бы и во сне не приснилось.

— Да, только все равно получилось так, что Наталия сама обо всем рассказала Эдварду, и ему не понадобилась наша помощь.

— Верно. Зря только устраивал весь этот концерт.

— Если бы она рассказала всю правду намного раньше, ничего бы не случилось. В первую очередь об этом должны были узнать ее родители и сам Эдвард. Да, я понимаю, что ей было страшно и стыдно говорить, что тот подонок раздел ее до нижнего белья. Но лучше пусть близкие знают всю правду, чем переживают и гадают, что же произошло. Наталию никто не заставлял говорить, как именно ее пытались изнасиловать. Достаточно самого факта!

— То, что с ней произошло, никому не пожелаешь пережить, — с грустью во взгляде отвечает Терренс. — Все это слишком ужасно… У меня сердце сжимается, когда я думаю о том, что ей пришлось пережить в тот момент.

— У меня тоже… — тяжело вздыхает Ракель. — Бедная Наталия… Бедная…

— Любая девчонка могла бы быть на ее месте. И одно дело, если она уже совершеннолетняя. А если бы жертвой того подонка стала совсем маленькая девочка?

— Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что Наталия — не первая его жертва. И не удивлюсь, если среди них есть и несовершеннолетние.

— Ничего, суд разберется со всеми его делишками, и он обязательно отправится за решетку. За попытку изнасилования, за сообщничество с дядей Майклом, за участие в попытке убийства отца… Уэйнрайт за все ответит.

— То, что он сейчас находится за решеткой, меня определенно успокаивает.

— Меня тоже… — задумчиво отмечает Терренс и что-то пролистывает на своем iPad. — И я также рад, что теперь нам известно почти все, что мы хотели знать… И все, что не очень хотели знать… Ответы почти на все наши вопросы были найдены.

— Твой дядя сам на них ответил.

— Теперь осталось только лишь разобраться с оставшимися проблемами. А уже потом мы все сможет вздохнуть с облегчением и заняться своими делами.

— Ах, Терренс, тебе-то уж точно не удастся окончательно успокоиться в ближайшее время, — с грустью во взгляде вздыхает Ракель и набирает что-то на клавиатуре ноутбука. — После всего пережитого ты еще не скоро сможешь отойти от потрясений. Ведь все произошло почти одновременно… А когда что-то одно наслаивается на другое, то это может сильно расшатать нервы и оставить после себя полную опустошенность.

— Ты права, все это и правда выбило меня из колеи. Но конкретно сейчас мне стало немного легче. Я не могу сказать, что окончательно пришел в себя, но небольшое облегчение у меня точно есть. — Терренс пожимает плечами. — Не знаю… Может быть, я так чувствую себя из-за того, что теперь знаю правду об отце и жизни родителей… Да и с Эдвардом стало многое ясно, и я понял, что в принципе он не такой уж ужасный. Да, эта правда оказалась не самой приятной, но я рад, что теперь мне все известно.

— И ты уже принял эту правду?

— Да, принял. Не сразу. Но я сумел найти в себе силы осознать, что буду жить с тем, что узнал. Наверное, именно из-за этого мне и стало намного легче… Хотя я уже испытал огромное облегчение после того ночного разговора.

— Это определенно будет уроком. Мы все убедились в том, что не стоит скрывать то, что с тобой происходит. Это может плохо кончиться не только для тебя, но и для других. Мы увидели уже столько примеров… И прочувствовали это на своей шкуре…

— Ну… Я-то молчал о своем секрете, потому что боялся показаться слабым и хотел поддерживать статус непоколебимого, уверенного в себе мужчины. Наталия молчала, потому что ей было страшно и стыдно говорить о том, что с ней произошло, и ее также сильно запугали… Ну а Эдвард… — Терренс задумывается на пару секунд, слегка прикусив губу. — Эдвард молчал, потому что говорить о своем аресте не каждому хочется. Да и дядя сильно давил на него… Настраивал против нас и находил то, что могло бы изменить его отношение к семье.

— Это верно. Но главное,