Многоцветная Земля - Джулиан Мэй

О, Мерси!

Что они сделали с тобой? Захватили и превратили в одну из них, как они пытаются сейчас сделать с моими друзьями? Тонкое печальное женское лицо с бездонными глазами и улыбкой, которая безудержно влечет меня вопреки всем доводам рассудка. Я никогда больше не услышу, как ты играешь на арфе и поешь, но в душе моей сами собой возникают строки когда-то слышанного стихотворения:

Я встретил девушку…

Глубокий басовый звук вырвал Брайана из размышлений. Это был удар гонга, доносившийся от городских ворот. Ворота отворились, словно впуская в спящий город восходящее Солнце.

– О Боже! – прошептал Брайан. Как зачарованный, он смотрел на открывшееся ему сказочное зрелище: Охота вступила в городские пределы.

Радуга текла по главной улице города, повторяя тот же маршрут, по которому незадолго до того проследовал отряд с пленниками. Сверкающая и переливающаяся всеми цветами радуги процессия красочно разодетых тану вбирала в себя все новых и новых участников. Атмосфера всеобщего ликования и веселья напоминала атмосферу карнавалов в Рио-де-Жанейро или Марди-Грас в Новом Орлеане. И халикотерии, и всадники постоянно меняли свою окраску. Процессия подходила все ближе и наконец прошла почти под окном Брайана. Он видел участников, мужчин и женщин, одетых в причудливые доспехи, по-видимому, из стекла, напоминавшего драгоценные камни и не уступавшего им по блеску и игре. На халиках были попоны из такого же материала, а головы животных украшены драгоценными камнями. И всадники, и пешие участники процессии несли длинные полотнища, разрезанные на концах на ленты, которые искрились и сверкали.

Шум царил небывалый. Мужчины ударяли сверкающими стеклянными мечами о щиты, усыпанные драгоценными камнями, и щиты издавали мелодичный звон. Женщины трубили в причудливо изогнутые стеклянные рожки. Звенели колокольчики на сбруе животных. Часть участниц процессии распевала высокими голосами какие-то песнопения. Замыкали процессию шесть всадников в неоново-красном облачении, по-видимому, герои празднества. В руках у них пики, на которые надеты трофеи.

Шесть отрубленных голов.

Четыре головы принадлежали чудовищам: ужасному зверю с огромными клыками; рептилии с ушами, наподобие крыльев летучей мыши, и щупальцами вокруг рта, которые еще шевелились; какому-то странному существу с ветвистыми рогами и головой хищной птицы; огромной уродливой обезьяне с белоснежной шерстью и все еще моргавшими глазами величиной с большое яблоко.

Две другие головы были поменьше. Брайан разглядел их вполне отчетливо, когда процессия проходила рядом с его окном. Головы принадлежали мужчине и женщине средних лет.

ГЛАВА 11

Неожиданно возникшая старая боль пробудила у Амери воспоминания.

Онемевшие лодыжки неподвижно пристегнуты к высоко подтянутым стременам. Нестерпимо болели растянутые мышцы на внутренней стороне бедер. По спине бегали мурашки. Сильная боль в коленях и икрах. И Амери вспомнила: она уже испытывала нечто подобное двадцать шесть лет назад.

Отец сказал тогда, что спуск на муле в Большой Каньон в Колорадо станет увлекательным путешествием, и им предоставится уникальная возможность заглянуть в историю Земли, которая будет лежать перед ними, словно разрезанный острым ножом многослойный торт. Поначалу все шло превосходно. Спускаясь вниз, Амери, тогда еще девочка, была в восторге при виде разноцветных слоев горных пород, все более древних, пока наконец на самом дне Каньона ей не посчастливилось подобрать кусочек блестевшего, как антрацит, сланца. Возраст обломка достигал двух миллиардов лет, поэтому у юной Амери он вызывал должное почтение.

Но вот начался подъем, и она ощутила боль. Дорога, казалось, никогда не кончится. Боль в ногах становилась все острее и нестерпимее, а потом перешла в судороги, так как маленькая Амери подсознательно пыталась помогать мулу преодолевать подъем. Ее родители, опытные всадники, знали, как следует сидеть в седле при подъеме и спуске; маленькие братья, сидевшие в специальной корзине, наслаждались необычной обстановкой, и только Амери чувствовала угрызения совести при мысли о том, какую тяжелую работу совершает несущий ее мул, и безотчетно пыталась облегчить его ношу. В конце концов она не выдержала и расплакалась, и все остальные члены семьи, разумеется, посочувствовали бедной маленькой Анне-Марии, но все же сочли за благо продолжить путешествие верхом, а не спешиваться и не задерживать остальных экскурсантов. Отец сказал Амери, что он всегда гордился своей храброй девочкой, мать с сочувствием улыбалась, а младшие братья смотрели на нее с нескрываемым превосходством. Когда наконец они достигли гостиницы на верху Каньона, у Амери не было сил даже для того, чтобы слезть с седла. Отец взял ее на руки и отнес в номер, уложил в постель, и она проспала восемнадцать часов подряд. Братья дразнили ее, что она проспала путешествие на летательном аппарате в пустыню, и Амери почувствовала себя виноватой. Вот тогда, с того самого случая все и началось.

Мать, отец и братишки ушли в прошлое. Она давно стала взрослой, большой девочкой, которая по-прежнему пыталась нести свою ношу, не считаясь с собственной болью. Так и сейчас. Только теперь ты начинаешь понимать, почему очутилась здесь, и почему здесь очутились все остальные. Новая боль и воспоминание о старой боли помогли тебе осознать. И подобно тому, как вправление вывиха, удаление больного зуба или наложение шин на переломанные конечности могут положить начало выздоровлению, ты, Амери, можешь исцелиться! Подумать только, какой глупой ты была! Какую непоправимую глупость совершила! Но теперь ты здесь, и озарение снизошло на тебя слишком поздно.

Амери ехала верхом на своем халикотерии. Солнце едва поднялось над горизонтом. Фелиция спала в седле слева, поведав Амери, что езда на халикотериях – сущее удовольствие по сравнению со скачками на полуприрученных веррулах на Акадии. Все вокруг радовалось предстоящему дню, все громче щебетали птицы. А что, если она, Амери, вознесет Господу благодарственный гимн, несмотря на все, что приключилось? Выученные с детства латинские слова приходили на память сами собой.

И Амери тихо запела:

Кор меум контурбатум эст ин ме,

эт формидо мортис кекидит супер ме.

Тимор эт тремор венерунт супер ме,

эт контексерунт ме тенебре.

Эт дикси: «Куис дабит михи пеннас сикут колумбе,

эт волабо, эт реквиескам!»

Голова Амери опустилась на грудь, и слезы полились на белое монашеское одеяние. Всадник, ехавший перед ней, тихо рассмеялся:

– Интересно, что вы молитесь на мертвом языке. Насколько я помню, это фрагмент из Псалма 54.