На грани счастья (СИ) - "Miss Spring"

— Будем надеяться. Операция прошла хорошо, но вы же понимаете…

— Понимаю. Шансы не велики. Когда вы меня осмотрите?

— Сейчас. — принял решение Гурьев.

Осмотр дал неутешительный результат: у Леры отсутствовала чувствительность ног.

Вся ночь прошла совершенно беспокойно для Истомина. Вилен Андреевич, очевидно, окончательно вымотавшись, крепко заснул в своём люксе по соседству, а Игорю долго не спалось. Хотелось туда, в больницу, к ней, к Лере. К единственной на свете женщине, которую он чуть не потерял.

Когда сон, наконец, одолел, почти к утру, бизнесмен забылся им, пребывал будто в дурмане. Сколько проспал, он не знал, но проснулся резко. Очень резко сел в кровати, будто на нём только что опробовали электрошокер. Сердце отбивало нервный такт, а внутри вдруг снова всё сжалось от дикого страха за Леру. Почему это состояние наступило так внезапно, объяснить мужчина не мог. Но тревога, которая им овладела, была даже сильнее, чем раньше. Душу раздирало ощущение, что что-то случилось, а он не знает — не информирован.

Он схватил телефон и набрал Гурьева — тот не отвечал. Позвонил на пост, где должна была сидеть медсестра, но там тоже никто не взял трубку.

Растревоженный тяжёлыми мыслями, Игорь встал и намеревался немедленно ехать в больницу, но у выхода его остановил Ростовцев, который настоял на том, чтобы пасынок позавтракал и категорически не отпускал его ни под какими предлогами. Пришлось смириться и не чувствуя вкуса еды, быстро, — мыслями полностью находясь там, с Калерией, — поесть.

В коридоре больницы, Истомин сразу же столкнулся с хирургом.

— Ростислав Робертович, доброе утро! — поздоровался он.

— Доброе, Игорь Максимович, доброе. — не особо радостно ответил тот.

— Как Лера? Она пришла в себя? — тут же перешёл к делу бизнесмен.

— Лера пришла в себя, правда, при не самых лучших обстоятельствах.

— Что вы имеете ввиду? — насторожился он.

— Рано утром у неё была остановка сердца. Чуть не умерла. Мы с трудом её вытащили. — признался врач, а Игорь стал белее стен, которые их окружали.

— Как она?

— Сильный болевой синдром, купировать который полностью, не удаётся. Но хуже всего то, что при осмотре мы выявили отсутствие чувствительности ног. Полное. — скрепя сердце сообщил Гурьев.

— Это значит…

— Это значит, что если в ближайшие двое суток эта чувствительность не вернётся, можно говорить о неблагоприятном исходе операции и как следствие- инвалидности.

— Почему двое суток? — с трудом уточнил мужчина.

— Потому что сейчас так может отыгрывать нервная система. Эта потеря чувствительности может быть разновидностью защитной реакции. А может и нет. Спино-мозговой канал не был задет и это хорошо, но могли быть задеты отростки, перебито нервное окончание и тогда ситуация более плачевная.

— Пропустите меня к ней, я должен быть рядом. — опустошённым голосом попросил Истомин.

— Она в палате интенсивной терапии, но я вас пропущу. Главное, постарайтесь не ухудшать её моральное состояние. Она и так уже на себе поставила крест. — ответил врач.

Игорь вошёл в палату, где лежала Калерия. Он тут же столкнулся с её бледным, почти безжизненным лицом, повёрнутым налево. Девушка лежала на животе, что явно осложняло и без того нелёгкую ситуацию и в упор смотрела на стену.

Бизнесмен взял стул, поднёс его к кровати и сел рядом, осторожно взяв её за руку, на которой был прикреплён датчик и катетер для капельницы.

— Привет. — начал он, не зная, как вообще заводить разговор. Видеть её оказалось очень тяжело, хоть и безумно хотелось.

— Откуда ты здесь? — глухим, упавшим голосом спросила Лера.

— Ну уж, не с неба свалился. — грустно усмехнулся мужчина.

— Значит, там, на Ближнем Востоке и правда был ты… — сделала выводы она.

— Правда я. Узнал, что ты пропала и приехал. Хотелось помочь найти тебя.

— Нашёл? Теперь можешь быть спокоен. Я жива. — полумёртвым голосом заметила Лаврова.

— Лер, зачем ты так? Я же всё равно не уйду и буду рядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не надо подвигов, Истомин. У тебя семья. В суде, при разводе, тебя не обязывали под подпись брать ответственность, за жизнь и дальнейшую судьбу бывшей жены.

— Да ты моя семья! — не выдержал Игорь. — Ты! Всегда была и будешь. А ответственность за тебя, я взял ещё когда сам этого не знал, — познакомившись с Сашей. Потому что, ты моя судьба. И она теперь у нас одна на двоих.

— Истомин, — простонала девушка. — слишком много пафоса. Сбавь обороты. У нас ничего не получилось. Только, как в той песне: «Мы странно встретились и странно разойдёмся».

— Лер, зачем ты сейчас пытаешься быть грубой? — пытался достучаться до неё бизнесмен.

— Имею право. Мне больно, я лежу на этой дурацкой кровати и ничего не могу сделать самостоятельно, даже в туалет сходить. Я могу только пялиться на эту стенку, потому что меня так положили! Мне не хочется жить. Поэтому я имею право на всё, ясно? — срывающимся голосом, с отчаянием, ответила Калерия.

— Лера… — начал было он, но Лаврова сорвалась на крик и перебила его:

— Уходи! Не надо меня жалеть! Уходи! — она заплакала и всё кричала, выгоняя бывшего мужа, а Истомин, будто оцепенел.

Не мог ничего ей сказать, потому что и любовь, и боль за неё душили горло. Через несколько минут, в палате появился Ростислав Робертович и вытолкал его, будто обезволенного в коридор.

— Игорь Максимович, — процедил хирург. — я же просил без ущерба моральному состоянию! У неё и так все признаки начинающейся депрессии!

— Простите… — помотав головой и избавляясь от навязчивых воспоминаний, пробормотал Игорь. — Я просто пытался её поддержать, но…

— Но она не хочет, чтобы её жалели. — продолжил за него врач.

— Да.

— Я это слышу так часто, что могу заранее предсказать почти весь ход разговора таких вот пациентов с их родственниками. И пусть говорят, что мужчины гораздо острее реагируют на подобное, потому что чувствуют свою уязвимость… Пусть. Я скажу, что женщины реагируют не менее остро. Им неудобно, что мужчины видят их такими, что они уже непривлекательны… Невероятно тяжело с подобными пациентами. И нам, врачам, и их родным. — вздохнул Гурьев.

— И что теперь делать? — озадаченно спросил бизнесмен, как будто очутился перед древнегреческим оракулом, знающим ответ на все вопросы.

— Не знаю. — пожал плечами хирург. — Кто-то упорно ходит к своим родным-любимым, доказывает им свою любовь и верность, терпит все их истерики, заставляет верить в чудо, либо привыкать к новой реальности, а кто-то просто оставляет человека одного, чтобы не нарываться. Приходят через время, когда тот сам свыкнется с мыслью о собственной беспомощности.

— Вы меня пустите, если я буду приходить? — тут же спросил Истомин.

— Пущу. Главное, чтобы Лера, наконец, поняла, что вы ей не враг.

Игорь горько усмехнулся. Всё было очень непросто. Она то и до этого бегала от него, от себя, все эти два с половиной года. А теперь? Он знал, что Калерия имеет гордость. Именно эта гордость не позволила ей остаться после его предательства, именно она сейчас заставляет её выгонять бывшего мужа из палаты.

На следующий день, Истомин вновь пришёл к Лере. Пришёл, будто ни в чём не бывало сел к её кровати и спросил:

— Как ты сегодня?

Девушка смерила его каким-то непонятным взглядом.

Когда Игорь появился в её палате первый раз, Калерия думала, что сумеет превратить этот раз в единственный. Ей было очень плохо. Она лежала тогда, думая о том, что лучше бы её тоже убили вместе с Лизой. А так, судьба уготовила ей гораздо более мучительные испытания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Боль которую не удавалось до конца обуздать сильными препаратами, разливалась по телу. Врач приободрял, замечая, что на самом деле это далеко не полный объем боли, в основном, она убирается анальгетиками, но это не особо утешало. Страшно было представить, какой силы была бы та боль, которую она не ощущала. Лаврова впервые слишком хорошо поняла все чувства обездвиженных людей и удивлялась, как вообще они могут жить дальше. Убеждать себя расхожими фразами: «Хорошо что вообще жива», «У других бывает похуже» — не получалось. Да и она не стала. Жить не хотелось. Хотелось упросить врачей вколоть ей слишком большую дозу какого-нибудь препарата, от которой она бы не проснулась и всё.