Новеллы - Франко Саккетти

Бывают и такие, которые с помощью забавных и веселых выдумок добиваются того, что заставляют синьоров и иных лиц дарить им разные платья и почти насильно делать подарки. К таким-то людям принадлежал упомянутый Пополо Анконский, человек веселый и жадный, который, раз забрав себе в голову – получить платье от какого-нибудь синьора с помощью хитрости, насилия или любезности, не успокаивался, пока не добивался исполнения своего намерения.

Итак, этот Пополо, явившись, как я сказал выше, к кардиналу Эгидию и увидя на нем прекрасную кардинальскую мантию, стал рассказывать ему свои шутки и побасенки, а кончил тем, что, приблизившись к кардиналу и взяв его за край мантии, попросил подарить ее ему. Кардинал, видя назойливость шута, обернулся к нему и сказал: «Бери с меня, что хочешь, но только зубами, только зубами; пей и ешь у меня сколько можешь, но большего не жди!»

Пополо спросил тогда: «Синьор, значит вы разрешаете мне взять зубами столько, сколько я хочу?»

Кардинал ответил на это: «Я же сказал тебе, что да!»

После этих слов шут хватает зубами кардинальскую мантию и тянет изо всех сил, не выпуская ее из зубов до тех пор, пока кардинал, видя, что мантия не спадает с него, не поднял руки к шнуру на вороте и не развязал его, затем швырнул мантию на шута со словами: «Убирайся к черту!» И обратившись к своим слугам, он приказал им выгнать шута вон и никогда больше не впускать, потому что он не желает больше, чтобы его кусал такой шут, который оказался хуже бешеной собаки.

Велика была хитрость этого шута, если принять в соображение, что он с помощью зубов раздел важного священнослужителя и кардинала, в особенности потому, что ограбил одного из тех, которые с помощью всяких своих обрядов живут на то, что сняли с чужих плеч.

Новелла 163

Флорентиец сер Бонавере, приглашенный составить завещание, не находит в своем приборе чернил, тогда зовут другого нотариуса; Бонавере же покупает склянку с чернилами, подвешивает ее на боку и обливает ими во дворце одежду судьи

В приходе святого Брэнкация[451] во Флоренции жил некогда нотариус по имени сер Бонавере.[452] Это был человек большого роста, толстый, весь желтый, словно он страдал желтухой, и плохо скроенный, как будто высеченный топором. Он был всегда готов спорить и без конца задавать впопад и не впопад вопросы. Вместе с тем он был так небрежен, что в его письменном приборе, который он носил при себе, не было ни чернильницы, ни пера, ни чернил. Если в то время, когда он проходил по улице, его приглашали заключить контракт, он, поискав в своем приборе, говорил, что по забывчивости оставил дома чернильницу и перо, а потому он предлагал, чтобы сходили к аптекарю за чернильницей и бумагой.

Случилось как-то, что некий богатый человек из этого квартала, находясь при смерти после продолжительной болезни, захотел немедленно составить завещание, ибо его родственники боялись как бы он не умер, не успев этого сделать. Один из них, подойдя к окну и увидя названного сера Бонавере, проходившего по улице, попросил его подняться наверх и, спустившись к нему навстречу до середины лестницы, стал умолять составить, бога ради, завещание, в котором так сильно нуждались. Сер Бонавере поискал в своем приборе и сказал, что у него нет с собой чернил и что он сейчас сходит за ними, и с тем и ушел. Придя домой, он около часа провел в поисках чернил и пера. Те люди, которые хотели, чтобы почтенный человек умер, успев сделать завещание, видя, что сер Бонавере задерживается, пошли тотчас к серу Ниджи[453] из прихода св. Доната и предложили ему написать завещание.

Тем временем сер Бонавере, потрудившись изрядное время над увлажнением своей чернильницы, явился, чтобы составить завещание. Ему было сказано, что он так долго отсутствовал, что это поручили сделать серу Ниджи; тогда совсем пристыженный, сер Бонавере повернул обратно, жестоко сетуя в душе, что причинил себе такой ущерб. Он решил обзавестись, и на долгое время, чернилами, бумагой и перьями, чтобы такая неудача не могла впредь повториться. Он пошел в аптеку, купил десть бумаги и, плотно перевязав ее, положил в сумку; купил склянку с широким дном, наполнил ее чернилами и привесил к кожаному поясу, затем купил не одно перо, а целый пучок перьев и перышек, которых хватило бы на весь день целой бригаде нотариусов и, положив их в кожаный мешочек из-под аптекарских специй, подвесил на боку. Сделав такой запас, он сказал себе: «Теперь посмотрим, буду ли я так же готов составить завещание, как и сер Ниджи?»

Случилось так, что когда сер Бонавере так основательно запасся всем нужным, ему в тот же день пришлось пойти во дворец подеста, чтобы сделать отвод помощнику другого судьи из Монте ди Фалько.[454] Этот помощник, человек преклонного возраста, носил берет, весь отороченный цельными беличьими шкурками из беличьих брюшков и мантию алого сукна. Когда он сидел в таком виде за столом, является названный сер Бонавере со склянкой чернил на боку и с постановлением об отводе в руке. Пробравшись сквозь находившуюся там большую толпу, сер Бонавере встал против судьи; тут же находился защитник противной стороны мессер Кристофано де Риччи[455] и прокурор сер Джованни Фонтано.[456] Увидя сера Бонавере с отводом, пробиравшегося сквозь толпу, и угадывая его намерения, они, продравшись сквозь толпу и растолкав ее, подошли к судье. «Что это за отвод и что это за издевка?» – спросил мессер Кристофано у сера Бонавере. – Придется разрешить это дело силой!»

Пока они теснили друг друга, склянка с чернилами лопнула и большая часть чернил попала на мантию помощника судьи, а некоторое количество обрызгало защитника. Заметив это, помощник защитника, приподняв край мантии, начинает смотреть по сторонам и зовет служителей, чтобы они заперли дворец, дабы узнать, откуда появились эти чернила. Слыша и видя все это, сер Бонавере опускает руку вниз, ощупывает склянку и убеждается, что она лопнула, но большое количество чернил еще находится в ней; он поспешно ныряет в толпу и удирает подобру-поздорову. Тем временем судья, почти с ног до головы облитый чернилами, и мессер Кристофано, забрызганный ими, поглядев на свое платье, в бешенстве смотрят друг на друга. Помощник глядит, не с потолка ли вылились эти чернила, и, не обнаружив, откуда они появились, поворачивается к столу, осматривает его сверху, затем, наклонившись, осматривает его снизу, потом спустившись по ступенькам возвышения, на котором стоял стол, и, осмотрев их, начинает креститься, как будто он сошел с ума. И сер Кристофано и мессер Джованни, чтобы покончить с происшествием, говорят: «О мессер помощник, не прикасайтесь, дайте чернилам высохнуть!»

Одни говорят: «Эх одежда испорчена!», а другие: «Должно быть, это материя такая в разводах».

И пока они смотрели и говорили каждый свое, судья начал подозревать их и, повернувшись к ним, говорит: «А вы знаете тех, кто так опозорил меня!» Кто говорил так, кто эдак.

Тогда, выйдя из себя, он приказал начальнику стражи позвать капеллана для учинения иска, а тот со смехом спрашивает: «А кого, собственно, обвинять, когда вы сами, вы, облитый, не знаете, кто он? Лучшее, что вы можете сделать, это последить, чтобы никто не подходил к столу с чернилами, а кафтан, который вам сделали черным сверху, подрежьте снизу и, если он станет короче – это не беда. Вы в нем будете казаться почти военным человеком».

Выслушав столько мудрых советов, судья, осмеянный со всех сторон, дал убедить себя и принял решение, подсказанное ему начальником стражи. В продолжение добрых двух месяцев он осматривал каждого, приходившего в суд, боясь как бы его вновь не облили чернилами. А из сукна, отрезанного от подола, он наделал чулок и перчаток, сколько смог. Мессер Кристофано со своей стороны, спускаясь по лестнице, поджимал губы от изумления и восклицал вместе с Джованни Фонтани: «Клянусь евангелием Христа, это великое диво!»

Так забылось бы все, если бы в одно прекрасное утро сер Бонавере, который имел всего одну пару белых чулок, не обнаружил, что они совершенно забрызганы чернилами, как счеты школьника. Каждый вымылся и исправил как мог испорченное чернилами, но самым лучшим лекарством было успокоиться, а еще лучше было бы серу Бонавере вообще не быть нотариусом, а уж если он им был, то ходить снабженным всем необходимым для своего ремесла, как это делают его предусмотрительные собратья. Поступай он так, он написал бы завещание, за которое ему хорошо бы заплатили, и не испортил бы одежды ни помощника судьи, ни сера Кристофано, не заставил бы выйти из себя того же помощника и всех, кто там находились, и не облил бы чернилами свой кафтан и чулки, которые были ему всего дороже, и, наконец, сохранил бы склянку и находившиеся в ней чернила! А могло случиться и худшее, если бы помощник судьи обнаружил его и заставил починить испорченное платье.

На том дело и кончилось, оправдав поговорку: после ста лет и ста месяцев вода возвращается туда, откуда вытекла. Так случилось и с мессере Бонавере, который долго, оставаясь сухим, обходился без чернил, а затем так много их на себя привесил, что окрасил ими весь дворец подеста!