Новеллы - Франко Саккетти

Император ответил ему, как подобало, а мессер Дольчибене продолжал: «Клянусь святым венцом, у меня еще нет пристанища и я хочу пойти поискать, не смогу ли я где приютиться, а после этого вернусь к вашему величеству».

Итак, он ушел и, вскочив на лошадь, стал разъезжать по городу, расспрашивая, где бы ему остановиться с пятью лошадьми, которые находились при нем. Коротко говоря, не найдя приюта в Ферраре, он выехал за город и стал держать путь на Франколлино,[437] спрашивая в каждом доме, нельзя ли ему здесь устроиться? Он проехал таким образом несколько миль и в конце концов попал в дом по сю сторону моста Лаго Скуро.[438] Увидя там у входа в дом женщину, с виду очень несчастную, он спросил: «Как вас зовут, мадонна?»

Та ответила ему: «Почему вы так спрашиваете? Меня зовут донной Марготтой».

А мессер Дольчибене снова спросил: «А как зовут вашего мужа?»

На это она ответила: «Его зовут Сализин».

Когда мессер Дольчибене продолжал: «Мадонна, не можете ли вы приютить меня на эту ночь с этими лошадьми? Я уплачу вам столько, сколько вы потребуете».

На что женщина ответила: «Мессер, у меня столько неприятностей, что сердце мое разрывается».

Тогда Дольчибене спросил ее: «Что с вами?»

И она рассказала, что ее четырнадцатилетняя дочь (притом единственная) вывихнула себе руку и кисть руки, упав только что со смоковницы, и теперь она все время плачет и жалуется.

Мессер Дольчибене сказал на это: «Я, вероятно, ангел божий, посланный сюда к вам и вашей дочке, потому что я лучший врач-костоправ, какой только имеется в Италии и Тревизской марке. Я вылечу вам эту девочку, если бы даже у нее были не только вывихнуты, но и переломаны все кости».

Услышав мессера Дольчибене и поверив по его виду тому, что он говорил, женщина приняла его очень любезно. Устроив лошадей и свернув шеи своим курицам, она приготовила все так, как если бы он был императором. В это время вернулся Сализин, ходивший ловить рыбу, и принес двух маленьких осетров, а Марготта, встречая его, рассказала ему с печалью о том, что дочь их упала, и с радостью о том, что к ним в дом приехал столь доблестный врач. Муж почтительно приветствовал мессера Дольчибене, принял его как гостя и приказал сварить осетров, а потом поручил его попечению свою дочь. После этого мессера Дольчибене привели к кровати девочки, которая была хороша собой по феррарским условиям, и он осмотрел кисть руки, вывихнутую при падении и загнувшуюся вверх в виде крючка. Мессер Дольчибене стал требовать разных вещей и, в конце концов, не найдя их там и желая в то же время применить хорошее лекарство, приготовил много тряпок, порвал их на куски и, наделав из этого тряпья обмоток и повязок, намазал кисть руки и самую руку девочки так, чтобы их как следует размягчить. Сделав все это, он велел девочке оставаться в таком виде целый час, а сам пошел позаботиться о лошадях, отведать вина и исследовать курицу и осетров. Через некоторое время он вернулся к своей ученой работе и развязал девочке повязку. Так как она стала громко кричать от боли, то отец и мать, испугавшись как бы она от сильных страданий не умерла, стали просить его, чтобы он, бога ради, не касался ее грубо руками. Мессер Дольчибене сказал на это: «Я, право, не стану трогать ее», и он велел принести побольше пакли и два больших деревянных блюда. Положив руку искривленной частью кисти кверху и положив и снизу и сверху большое количество пакли, он покрыл ее затем вторым блюдом так, что вывихнутая кисть могла стать под этим прессом на место.

После объяснений и приготовлений он, приложив руки к груди, сказал: «Не бойтесь, я не трону ее рукой», – и, повернувшись к девочке спиной, попросил: «Держите крепко руку, как я ее приладил», и затем сел на нее с такой силой, что, наверно, смог бы выпрямить согнутый железный стержень.

Затем он вдруг повернулся, поднял руку вместе с блюдами, со всеми мазями и повязками, которыми обмотал ее, и брызнул водой в лицо девочке, громко кричавшей от сильной боли. Однако через час после этого она успокоилась, и рука ее вместе с кистью оказались выпрямленными и каждая на своем месте. Обратившись к Сализину и мадонне Марготте, мессер Дольчибене сказал: «Ну, как, по-вашему, все это вышло?»

Не ответили: «Отлично, маэстро, пошли вам бог прекрасную жизнь!»

Тогда мессер Дольчибене, хвастаясь, сказал: «Вот и подумайте, что бы я сделал с помощью руки, если я своим задом проделал такой замечательный опыт».

После этого все в очень веселом настроении пошли обедать; с Дольчибене обращались, как с папой, и он не уплатил за угощение ни гроша. Поднявшись рано утром, он распрощался с хозяевами и, садясь на коня, увидел двух крупных зарезанных каплунов, привязанных к луке седла. Хозяева же обещали дать ему еще больше, если он когда-нибудь вернется в эти места. Возвратившись в Феррару с рассказом об этом происшествии, он в течение нескольких дней развлекал ими императорский двор и предлагал всем военным людям не бояться вывихивать себе кости, потому что он тотчас же их вправит при помощи своего зада лучше, чем иной человек сделает это рукой. На этот раз он поднялся в цене больше, чем любой знаменитый медик, излечивший от подобного недуга какого-нибудь знатного синьора.

Новелла 160

Один мул, тащивший вьюки по Старому рынку, обращает в бегство всех находившихся на площади, приводит в негодность мясо, а также то сукно, которым был нагружен, доводит до тяжбы суконщиков и мясников, и чем все это после многих необыкновенных происшествий закончилось

Содержание предыдущей новеллы напоминает мне один случай, коего некогда я был свидетелем. Не так много лет тому назад на Старом рынке завелся ворон, такой любитель злых проделок, какого никогда не бывало. Как-то в страстную субботу, когда мясной ряд был полон товара и множество горожан покупало его, к заваленному бараниной полку подошел некий человек с двумя мулами, нагруженными сукном, которое он вез с сукновален. Поставив мулов в стороне, он стал торговать баранину; в это время ворон, принявшийся летать, уселся на шею одного из мулов, повернулся хвостом к его крупу и, наклонив голову к его заднему проходу, опустил в него свой клюв. Мул, почувствовав, что его клюют в то место, которое большинству внушает отвращение, стал, как это каждый может себе легко представить, так брыкаться и бушевать на разные лады, что ударил копытами по висевшим на крюках бараньим тушам, которые от ударов попадали, и понесся между полков и торговцев. Второй мул, хотя ворон и не трогал его, разъярившись, пустился вскачь за товарищем, прыгая и лягаясь не меньше первого.

Оставив полки, торговцы и горожане бросились в ближайшие лавки. Мулы же словно сказали себе: «Давай, сделаем так, чтобы хуже быть не могло». И, прыгая по полкам и брыкаясь, они стали разбрасывать все, что там находилось, и не малому числу торговцев и горожан наделали всяких бед. На площади не осталось никого, кроме двух живых животных и мертвых туш. Весь народ разбежался по соседним лавкам, и большинство смеялось. Но торговцам было не до смеха. Когда мулы расшвыряли все мясо, им захотелось сделать то же и с фруктами; они направились к торговке Лизе и опрокинули ударами копыт почти все корзины других торговок, так что те едва могли защититься от них. Все сукно с сукновален, которым мулы были навьючены, они сбросили на землю, часть же его очутилась на полках, а баранина валялась на земле. Набедокурив вволю, мулы отправились освежиться к монне Менте[439] и съели у нее весь салат и овощи.

Наконец, тот погонщик, который вел мулов, выйдя из себя и рискуя жизнью, отправился их ловить. Увидя, что мулы пойманы, торговцы вышли из лавок, и те, кто понес убыток, направились к погонщику с криком: «Мерзкий негодяй, гнусный предатель, ты нас разорил!» И они хотели даже убить его и убили бы, если бы подле них не стояло достаточного количества горожан, которые, чтоб успокоить их, посоветовали им: «Отведите-ка его к подеста; он накажет его и заставит возместить все ваши убытки!»

Тогда все их бешенство обратилось на то, чтобы схватить погонщика и отвести к подеста; так и не пришлось бедняге подобрать свое сукно и увести с собой мулов, которых торговцы привязали за ноги к одному из полков. Он едва только мог выговорить: «Господи, помоги мне!» – потому что они тащили его с такой яростью, словно он перебил всех мясников. Кое-кто из торговцев остался подбирать мясо, валявшееся на земле, но, увидя, что все оно в грязи и попорчено, они как бешеные бросились с ножами и железными палками к мулам, точно им приходилось колоть боровов. Своими резаками и палками они так обработали мулов, что те оказались почти искалеченными. Несколько ремесленников, находившихся тут же, подобрали сукно, привезенное с сукновален, которое было совершенно затоптано, частью продрано копытами в то время, когда мулы носились по полкам, и сложили его в кучу.

Тем временем подеста допрашивал торговцев, приведших схваченного ими беднягу, о том, что он натворил. Они ответили, что погонщик должен возместить им мясо и убытки, что составляло большую сумму, не говоря уже о том, что он поднял на ноги всю округу. Схваченный ответил подеста: «Синьор, я не виноват; я перевозил сукно с сукновален неким суконщикам на Винье;[440] прогоняя мулов рынком, я поставил их в стороне и стал покупать баранину. Не знаю, что случилось с мулами, но только из-за них вся площадь оказалась в опасности. Я очень огорчен этим; только вина здесь не моя».