Злой рок. Политика катастроф - Нил Фергюсон

но я не могу,

В ногах нет силы – и я не побегу,

Надо мною снова властен молодежный ритм,

Лихорадка буги-вуги, рок-н-ролльный грипп.

Хочу кричать…

3 ноября 2020 года Дональд Трамп проиграл президентские выборы – и возможно (пусть даже вероятность этого мала), его будут сравнивать с Вудро Вильсоном, чьи шансы на переизбрание – не говоря уже о здоровье – подорвала роковая пандемия испанского гриппа 1918–1919 гг. Более уместно было бы сравнить его с Дуайтом Эйзенхауэром. 34-й президент США, сделавший образцовую карьеру в системе государственной службы, дважды имел дело с пандемиями. В первый раз, во время «испанки», он командовал танковым корпусом из десяти тысяч человек в Кэмп-Кольте (Геттисберг, штат Пенсильвания) – и за принятые меры его повысили до подполковника. А второй раз – пандемия азиатского гриппа 1957–1958 годов – пришелся уже на годы его президентства. О первом случае писали в книгах и трубили в статьях, и когда комментаторы в 2020 году искали исторические аналогии, они ссылались на 1918–1919 годы чаще, чем на любое другое время. А вот о более позднем эпизоде сейчас почти забыли – и помнят о нем только историки и исторически мыслящие эпидемиологи. Но на самом деле он заслуживает самого пристального внимания – поскольку как кризис общественного здравоохранения он больше похож не на эпидемию 1918–1919 годов (одну из десяти самых смертоносных за всю историю мира), а на нашу пандемию COVID-19[750].

В 2020 году политики отреагировали на пандемию совершенно иначе, чем администрация Эйзенхауэра за шестьдесят три года до этого, – а лучше сказать, с точностью до наоборот. Осенью 1957 года Эйзенхауэр не объявлял никакого чрезвычайного положения. Не было государственных локдаунов. Никто не закрывал школы: заболевшие просто, как обычно, оставались дома. Все работали в более-менее привычном ритме. Администрация Эйзенхауэра не брала запредельного количества займов, из которых гражданам и предприятиям предоставлялись бы трансферты и ссуды. Президент запросил у Конгресса всего 2,5 миллиона долларов (23 миллиона в современных ценах с поправкой на инфляцию, и около 0,0005 % от ВВП 1957 года, который составлял 474 миллиардов), чтобы дополнительно поддержать Службу общественного здравоохранения[751]. Да, в том году была рецессия – но едва ли ее вызвала пандемия. Рейтинг одобрения деятельности Эйзенхауэра действительно ухудшился, упав с 80 до 50 % с января 1957 года по март 1958 года[752], а его партия понесла тяжелые потери на промежуточных выборах 1958-го. Но ни один серьезный историк, изучающий то время, не стал бы связывать эти неудачи с пандемией. Хьюи Смит и The Clowns, похоже, верно оценили беззаботный дух, охвативший нацию и выраженный годом прежде в чеканной формуле: «И мне-то волноваться?»[753]. Болезнь среди подростков

«Азиатский грипп» – в те дни инфекцию, возникшую в Азии, называли только так – в антигенном отношении был новым штаммом (H2N2) гриппа A и походил на штамм, вызвавший пандемию «азиатского» или «русского» гриппа в 1889 году[754]. Тот вирус отличался от коронавируса, вызывающего COVID-19 (оба относятся к РНК-содержащим вирусам, но принадлежат к разным типам). Но его эффект был сопоставимым. Впервые о нем сообщили в Гонконге в апреле 1957 года. Он возник в материковом Китае за два месяца до этого и – как и COVID-19 – быстро распространился по миру. С апреля по июнь он разошелся по всей Восточной Азии и Ближнему Востоку, вызвав вспышки заболевания на американских военных базах в Корее и Японии. К началу июня первые случаи азиатского гриппа были отмечены более чем в двадцати странах, в том числе в континентальной части США. До Южной Америки и Африки вирус добрался в июле и августе, а в сентябре начались эпидемии в Северной Америке и Европе[755]. В отличие от носителей SARS-CoV-2 в наши дни, люди, зараженные H2N2, по большей части путешествовали на кораблях – в то время именно так в основном осуществлялись дальние перевозки, – и тем не менее вирус распространялся стремительно.

Как и COVID-19, азиатский грипп привел к значительной избыточной смертности. Согласно последним данным, во всем мире во время той пандемии умерло около 1,1 миллиона (от 700 тысяч до 1,5 млн) человек[756]. В одном недавнем исследовании пандемии 1957–1958 годов, проведенном еще до появления COVID-19, был сделан такой вывод: если «столь же смертоносный вирус» поразит мир сегодня, то можно ожидать, что он убьет примерно 2,7 миллиона человек[757]. Как и COVID-19, вирус азиатского гриппа ударил по некоторым странам намного сильнее, чем по другим. В странах Латинской Америки, особенно в Чили, избыточная смертность оказалась особенно высокой. Такой же высокой она была и в Финляндии. В США ее уровень составил от 14 тысяч до 115 700 случаев[758]. Если внести поправку на нынешнюю численность населения, мы получим больше – от 26 до 215 тысяч.

Эти сравнения важны, поскольку теперь ясно, что с точки зрения вероятного коэффициента летальности при заражении (IFR) пандемия 2020–2021 годов более сходна с пандемией 1957–1958 годов – а не с гораздо более смертоносной «испанкой», от которой, должно быть, погибло от 2,2 до 2,8 % людей во всем мире и 0,65 % населения США (см. пятую главу)[759]. Пандемия 1918–1919 годов стала одной из самых жутких в истории человечества. По воздействию ее можно было сравнить с эпидемией коколицтли (ряда евразийских заболеваний), погубившей в XVI веке народы Центральной и Южной Америки. В 1918 году ожидаемая продолжительность жизни американцев (и мужчин, и женщин) сократилась на 11,8 года[760]. Одна британская эпидемиологическая модель, влиятельная, но довольно сомнительная, предсказала в марте 2020 года, что при отсутствии социального дистанцирования и экономических ограничений COVID-19 способен привести к смерти до 40 миллионов человек во всем мире, в том числе 2,2 миллиона американцев[761]. Сейчас это кажется неправдоподобным. В США коэффициент летальности испанского гриппа составлял примерно 2 %. А у COVID-19, если судить по опубликованным серологическим данным, этот показатель вряд ли достигнет даже половины такого уровня[762].

Возможно, в 2020–2021 годах избыточная смертность в США окажется выше, чем в 1957–1958 годах. Коэффициент летальности азиатского