Злой рок. Политика катастроф - Нил Фергюсон

уберечь ее от военной катастрофы.

«Si vis pacem, para bellum» – хочешь мира, готовься к войне, – так гласит древняя максима[713]. Британская политическая элита, получившая классическое образование, знала, что значат эти слова. Доводы против такой позиции, звучавшие в 1930-х годах, прежде всего касались экономики. Избиратели требовали соблюдать обязательства военных лет и строить «дома, достойные героев». А кроме того, приходилось обслуживать раздутый государственный долг и изо всех сил пытаться вернуть фунт к довоенной стоимости в золотом исчислении. Британские политические деятели сначала пренебрегали защитой империи, а после просто забыли о ней. За десять лет (1922–1932) бюджетные ассигнования на оборону сократились более чем на треть, в то время как расходы итальянцев и французов на вооружение увеличились на 60 и 55 % соответственно. В августе 1919 года на заседании военного кабинета было принято удобное правило:

Следует предположить, что, согласно пересмотренной оценке, Британская империя в следующие десять лет не будет вовлечена ни в одну масштабную войну и что не потребуется снаряжать экспедиционный корпус… Основная функция сухопутных и военно-воздушных сил – это комплектование гарнизонов в Индии, Египте, на новых мандатных территориях и всех территориях, находящихся под британским контролем (кроме самоуправляющихся), а также оказание необходимой поддержки гражданским властям в метрополии[714].

До 1932 года «десятилетнее правило» ежегодно подтверждалось, а новые расходы ежегодно отклонялись. Обоснование было простым. В 1934 году Невилл Чемберлен заявил следующее: «Для нас невозможно помыслить одновременную войну против Японии и Германии. Мы просто не можем позволить себе такие расходы»[715]. Генерал Арчибальд Монтгомери-Массингберд, глава Имперского генштаба в 1928–1940 годах, имел лишь «единственную мысль: отложить войну, не смотреть в будущее»[716]. Следствием стала политика умиротворения: войну все время оттягивали («медлили», как выразился сэр Роберт Ванситтарт, постоянный заместитель министра иностранных дел), делая уступки Германии и другим воинственным государствам. Самой печально известной уступкой стал частичный раздел Чехословакии, на который Чемберлен и его французский коллега Эдуар Даладье согласились в Мюнхене в сентябре 1938 года[717].

5 октября Черчилль выступил с речью в Палате общин – и разнес политику умиротворения в пух и прах:

Я начну с того, о чем всем хотелось бы не вспоминать или даже забыть, но что тем не менее должно быть сказано: дело в том, что мы потерпели полное и ничем не оправданное поражение, и Франция пострадала еще больше нас…

Это лишь печальное последствие наших действий, а вернее, бездействия за последние пять лет – пять лет, исполненных бесплодных благих намерений, пять лет непрерывного отступления британского могущества, пять лет пренебрежения воздушной обороной…

Никогда не может быть дружбы между британской демократией и нацистской властью, той властью, которая попирает христианскую этику, которая сопровождает свое движение проповедью варварского язычества, которая восхваляет дух агрессии и завоеваний, которая черпает силу и извращенную радость в гонениях на людей и которая, как мы это видели, с безжалостной жестокостью прибегает к угрозе кровавого истребления. Такая власть никогда не сможет быть настоящим другом британской демократии[718][719].

Но пусть даже двадцать девять депутатов-консерваторов решили поддержать Черчилля и воздержались от голосования по окончании мюнхенских дебатов, саму речь встретили крайне враждебно. Нэнси Астор, прервав Черчилля, прокричала: «Чушь!» Daily Express назвала выступление «речью паникера, чей разум пропитан завоеваниями Мальборо»[720]. Влиятельный избиратель и бывший сторонник, сэр Гарри Гошен, подал жалобу председателю Консервативной ассоциации в Эппинге – в том самом округе, где избирали Черчилля: «…речь, с которой он выступил, нарушила гармонию в палате… Думаю, было бы намного лучше, если бы он промолчал и вообще ничего не произносил». Тори в Эппинге отреагировали на речь Черчилля с таким неодобрением («издевательство и позор», «угроза для парламента»), что ему вполне могли отказать в выдвижении на повторное избрание задолго до новых выборов, – если бы последующие события не подтвердили его правоту[721].

Морская база в Сингапуре была построена в 20-х годах XX века как ключевое звено британской обороны на Дальнем Востоке. Принятая в межвоенный период стратегия защиты Сингапура состояла в том, чтобы в случае нападения послать туда флот. Однако накануне японского вторжения флот был занят другими делами. В Малайе было всего 158 боевых самолетов вместо необходимой тысячи и три с половиной пехотных дивизии вместо необходимых восьми дивизий и двух бронетанковых полков. И разумеется, достойно сожаления то, что не была организована надлежащая оборона (минные поля, доты и противотанковые заграждения). Когда японцы пришли, они обнаружили, что неприступная с виду цитадель – на самом деле легкая добыча. 15 февраля 1942 года, в четыре часа пополудни, несмотря на отчаянный призыв Черчилля драться до последнего, генерал-лейтенант Артур Эрнест Персиваль и его гарнизон (16 тысяч англичан, 14 тысяч австралийцев и 32 тысячи индийцев) сдались, не зная о том, что их противники (30 тысяч японских солдат) истощены до предела, поскольку им пришлось передвигаться по Малайскому полуострову на велосипедах и у них почти закончились еда и боеприпасы. За две недели до капитуляции сингапурский студент Морис Бейкер прогуливался по коридорам Раффлз-колледжа со своим другом Ли Куан Ю. Внезапно они услышали жуткий взрыв – и рухнула дамба, соединяющая Сингапур с Малайским полуостровом. Ли Куан Ю, будущий премьер-министр Сингапура, обернулся к Бейкеру и сказал: «Это конец Британской империи».

Кого следовало винить в падении Сингапура? Черчилля? «Мне никогда не приходило в голову, что знаменитая крепость не защищена с тыла кольцом постоянных фортов, – писал он в своих военных мемуарах. – Я не могу понять, как могло случиться, что я не знал об этом… Мои советники должны были знать, они обязаны были информировать меня, а я должен был спрашивать у них»[722][723]. Это поясняет один важный момент. Когда Черчилль на исторической основе исследовал те сложности, с которыми столкнулась Британская империя в 1930-х годах, его анализ был в целом правильным и подтверждался событиями. Он совершенно верно утверждал, что Великобритании было бы лучше вступить в войну в 1938 году, а не в 1939-м, поскольку Гитлер за год сделал намного больше, чем Чемберлен. Но в то время Черчилль удостоился только насмешек и ругани. Кажется, вполне разумно спросить: действительно ли стоит обвинять его в том, что он не знал, как именно укреплен Сингапур?

Конечно, Британская империя не перестала существовать в 1942 году, потеряв Сингапур. В феврале 1945 года Черчилль все еще возвышался на мировой арене, входил в «большую тройку» и делил мир с Рузвельтом и Сталиным в Ялте. Но как только кончилась война, его сместили. Не прошло и десяти лет, а Великобритания предоставила независимость Индии,