Пожиратели звезд - Ромен Гари

Самая крупная величина в звездной истории всего этого цирка! Но вы, милейший, пьяны куда больше моего, к тому же вы всего лишь грязная индейская свинья, и вам глубоко наплевать на все это – вы даже не знакомы с языком Шекспира.

– Я говорю по-английски, – сказал Альмайо.

Субъект на стуле приподнял брови – он был несколько удивлен.

– В самом деле? И что же вам тут понадобилось, в честь чего вы вломились в нашу частную жизнь, грубо поправ это священное право любого английского джентльмена?

– Я – Хосе Альмайо, – сказал индеец.

Временами он видел пять или шесть человечков – они хороводом кружились вокруг него; ноги у него подламывались, он горел в лихорадке и надежде – его жгла та последняя всепожирающая надежда, что сильнее любой иной: было ведь в этом типе на стуле что-то странное, мерзкое, сбивающее с толку – а это обнадеживало, позволяло еще надеяться, за что-то цепляться.

– Хосе Альмайо, – повторил он. – Вы же знаете.

Человек на стуле, не сводя с него глаз, чиркнул очередной спичкой, и десятки огоньков заплясали вокруг Альмайо.

– Понятия не имею, – сказал человек. – Впервые слышу.

Альмайо сжал кулаки.

– Не правда, – зарычал он. – Я сделал все, что нужно. Я – Альмайо, Хосе Альмайо.

Тип на стуле поднес к носу погасшую спичку – чуть не в ноздрю ее запихал – и вдохнул серный запах.

– Чудное воспоминание обо всем утраченном… о временах минувших… о многих замечательных местах, – сказал он. – Но вам не понять. Такое нужно познать. Закат. Никогда, вы слышите, никогда я не поверил бы, что такое может случиться с нами…

Альмайо пришлось еще раз собрать все свои силы, всю волю, чтобы остановить вновь завертевшийся вокруг него мир. Он прислонился к стене. Непонятные вещи, которые говорил этот человечек, доносились до него как бы издалека, но то было добрым знаком. Они доносились оттуда, где нет уже никакой реальности. И мир далеко неспроста вот так крутится вокруг него. Этак раскрутить весь мир и заставить землю дрожать под ногами Хосе Альмайо способен лишь кто-то очень и очень могущественный.

– Послушайте, – сказал он. – Вы же знаете, кто я. Уверен, вы обо мне слышали. Я… у меня неприятности.

Тип на стуле, похоже, заинтересовался.

– Слышишь, Джек! У господина неприятности. Нечто новенькое на этой грешной земле, да? У этого индейца неприятности, и он пришел к тебе, просит тебя помочь, потому что много о тебе слышал. Ему рассказывали о твоих фокусах. Ты слышишь, Джек? Ну же, проснись, бродяга этакий. На сегодня ты уже исчерпал свою дозу забвения. Только посмотри на себя, дружище. Кончить вот так, в грязном захолустье, в ночном заведении распоследнего пошиба… так мало того, ты еще и меня тащишь с собой на дно… Ну-ка, вставай. У нас гости.

С кровати донеслось какое-то ворчание, и лежащий на ней человек отбросил газету. Некоторое время он, проснувшись лишь наполовину, продолжал лежать, глядя куда-то в пространство. Это был старик с благородной внешностью hidalgo; он вполне мог быть испанцем; на редкость красивое лицо светилось нежностью, волосы были совсем седыми. Короткая испанская бородка. Галстук-бабочка сполз набок; жилет сиреневого шелка. Старик с трудом приподнялся на локте и взглянул на Альмайо. Он выглядел опечаленным, несчастным, уязвленным и униженным.

– Что происходит? – спросил он. – Кто этот человек? Что еще от меня нужно? Почему меня никогда не оставляют в покое? Что я им всем такого сделал? Я все же имею право хоть на минутку забыть этот проклятый мир. Так нет же, меня опять будят. Ни малейшего уважения к великим артистам. Что это за индеец совершенно безумного вида? В один прекрасный день я выйду из себя, вот тогда я вам покажу…

– Нечего уже показывать, – сказал его компаньон. – Ноль. Пшик. Финиш. Никто уже всерьез вас не принимает.

– Кто вы?

Альмайо не ответил. Молча смотрел на благородного вида старца. Тот как раз зевал, сидя на кровати. Подтяжки болтались между ног. Невероятно. Это не мог быть Джек. Это какой-то самозванец, мошенник, воспользовавшийся тем, что вокруг имени подлинного Джека столько тайн и легенд. Альмайо цеплялся за последнюю надежду, но действительность была столь банальна, тривиальна, что для того, чтобы не разувериться вовсе, ему пришлось собрать всю свою храбрость, призвать на помощь всю свою веру.

– Я много слышал о вас, – хрипло сказал он. – Долгие годы я слышал о вас всякие вещи.

Вы, получается, – тот величайший, единственный, настоящий. Мне всю жизнь только об этом и твердили. И я в это верю.

Сидевший верхом на стуле человечек хихикнул.

– Слышал, Джек? Он в нас верит, думает, мы – могущественнее всех. Видишь, не пропала еще наша репутация. Есть еще человек – пусть это хоть и какой-то явно обожравшийся наркотиками индеец, – который в нас верит. Ради этого стоило приехать сюда.

– В нас! – возмутился старик. – Молодой человек, если здесь кто-то и может гордиться тем, что вправе претендовать на какое-то величие, то это я и никто кроме меня. Рад с вами познакомиться.

Слова Альмайо его, похоже, весьма приободрили. Он выпрямился и, запустив обе руки в свою благородную гриву, принялся ее приглаживать.

– Мы! – гневно повторил он. – Да вы теперь только и можете, что днями напролет нюхать серные спички – за неимением лучшего.

Он вздохнул.

– Но нет смысла отрицать: имеет все-таки место некоторая утрата былой власти, некоторый спад. Рано или поздно все мы приходим в упадок. Нет смысла отрицать.

– Мы были величайшими артистами всех времен – сказал его компаньон, – это вам скажет любой, кто знаком с историей мюзик-холла. Две крупнейшие величины в мире зрелищ.

Неизменно первые имена в афише. Толпы в восторге, короли заискивают. И дружище Джек, здесь присутствующий, – величина номер один. Да, признаю: он был гораздо более велик, нежели я. Выступали мы вместе, но главным был он.

– У меня есть все возможные награды. Все ордена.

Его компаньон насмешливым взглядом специалиста – так смотрят опытные ярмарочные зазывалы, знающие толк в публике, – разглядывал индейца.

– Вы, может быть, и не поверите, но он был способен остановить солнце, вызвать землетрясение, мертвых мог воскрешать. Мог одним движением бровей устроить наводнение – в наводнениях он был очень силен; а еще в эпидемиях, хотя эпидемии – не сочтите за нескромность – были скорее по моей части. И кое на что мы еще способны – он, во всяком случае, ибо что до меня… Если вечером вы придете на выступление, сами увидите.

– Пустяки, – сквозь зубы процедил старик. – Сущие пустяки по сравнению с тем, что я мог прежде… но, следует заметить, в этом повинна и публика тоже. Публика уже не та, что раньше. Она утратила веру. Люди стали слишком циничны, им не хватает невинности, души; у них жесткие глаза, а в таких условиях работать тяжело. И это очень грустно.

– Довольно, Джек, не стоит опять впадать в нытье, – сказал компаньон. – А не то я разрыдаюсь. Следует признать очевидное. Ты – из бывших.

– Запрещаю тебе называть меня так, – возмущенно воскликнул Джек, метнув на него разъяренный взгляд. – Где бы ты был сейчас без меня?

Ассистент усмехнулся.

– А ты без меня? – спросил он.

Они совершенно забыли о присутствии индейца и принялись поносить друг друга, словно престарелые супруги в разгаре семейной сцены.

– Никогда мне не следовало брать тебя к себе ассистентом, вот в чем дело, – вопил Джек.

– Без меня ты и гроша бы уже не мог заработать, – ехидно верещал компаньон. – Не забывай, что я – часть твоего номера. Это я отыскиваю ангажементы, мне всегда доставалась самая грязная работа – ради того, чтобы ты получил свои аплодисменты… Почести и слава всегда были привилегией вашей милости, а я только вкалывал в полной безвестности…

Внезапно он замер, разинув рот и не сводя глаз с дула пистолета, который сжимал в руке Альмайо.

– Покажите немедленно, – сказал кужон. – За свою жизнь я много о Джеке слышал.

Теперь хочу увидеть этот номер.

– Но это неприятно, в конце концов, – дрожащим голосом сказал человечек на стуле. – Приходите вечером на представление.

– Вечером меня в живых не будет, – спокойно сказал Альмайо. – Покажи, что ты умеешь.

Я хочу знать, есть ли он на самом деле, подлинный талант. Хочу увидеть его собственными глазами, прежде чем подохну. Поторопись, иначе обоих пристрелю как собак.

Старик словно окаменел. Дуло револьвера явно повергло его в ужас. Альмайо почувствовал, как испаряется последняя капля надежды. Джек боялся пули.

– Похоже, молодой человек слышал о нас много лестного, – с трудом пролепетал человечек на стуле; вид у него стал совсем ничтожный. – Боюсь, он ожидает слишком многого от двух бедных странствующих магов. Советую тебе показать ему что-нибудь. Ну же, встряхнись… Судя по его физиономии, нам следует проявить благоразумие… и осторожность. Он либо сумасшедший, либо наркоман, либо и то и другое сразу. Нет ничего опаснее этих пожирателей звезд, если они вовремя не получат своей дозы.