Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов

столом у мерзавцев, имеющих власть.

Голод всегда сопровождается равнодушием, смешанным со страхом. А Хайям знал, что страх в критических ситуациях легко превратить в тупую, безжалостную ненависть. Вельможи Беркьярука, многочисленные невежественные чалмоносцы, и стремились страх людей, превращенный в ненависть, направить против исмаилитов. Появлялись страшные слухи о невероятных, чудовищных злодеяниях батынитов, и этим слухам охотно верили. И чем страшнее и неправдоподобнее они были, тем охотнее верили потерявшие всякую надежду люди. Чего проще, когда вокруг царит полная неопределенность, замешанная на явной и беспредельной несправедливости, подсказать, кто виноват.

Но трагедия Хайяма заключалась не только в тех драматических внешних обстоятельствах, в которых он очутился. И даже не столько в них. Давал знать себя и возраст — в 1098 году он перевалил за пятидесятилетний рубеж. Время, когда человек начинает чувствовать не только обычную физическую, но ту внутреннюю усталость — от напрасных надежд и неоцененных успехов, от горьких сомнений и глубоких разочарований, от тяжких мыслей и обманутых чувств, которая накапливается за долгие годы.

Небо — пояс загубленной жизни моей.

Слезы падших — соленые волны морей,

Рай — блаженный покой после страстных усилий,

Адский пламень — лишь отблеск угасших страстей.

Главная причина крылась в глубине личностного мышления самого Омара Хайяма. Одни испытания сменялись другими, проверяя на прочность его духовные ценности, ставя под сомнение, казалось бы, глубокие убеждения и принципы. События, которые произошли в его жизни после смерти Низам аль-Мулька и Малик-шаха, постепенно столкнули его в такую бездну сомнений, в которой он никогда до этого не оказывался.

И речь вовсе не идет о том, что он лишился жизненного комфорта, каким был окружен, будучи надимом султана и руководителем обсерватории. Он вообще равнодушно относился к своему материальному благосостоянию. Речь не идет также о том, что он потерял социальный статус лица, приближенного к высшим сферам государственной власти. К этому он также был безразличен. Речь не идет и о том, что он лишился относительной безопасности. Борьба при дворе шла постоянно — и он не раз видел, что еще вчерашние любимцы правителей оказывались в ссылке, в темнице, а то и вовсе лишались головы. Ему самому часто приходилось быть осторожным и гибким, чтобы жернова дворцовых интриг не перемололи его.

Нет, суть заключалась в другом. Мироощущение Омара Хайяма, его относительная целостность как личности формировались в период пребывания в Мавераннахре и в Исфахане. И это мировосприятие и самосознание основывались не только на принципах ислама, но и на рационалистических, естественно-научных посылках и идеях. Как глубоко верующий мусульманин Хайям понимал, конечно, относительность этой рациональности, ограниченность этой логики и, возможно, даже находил этому оправдание.

В научной своей деятельности Омар Хайям искал аргументы, подкрепляющие его рационализм математика, астронома, врача. В молодости он убеждал самого себя, что недостатки рационального мышления определяются нехваткой конкретных знаний, отсутствием экспериментальной базы, неадекватностью существующих методов и методик. В ходе своей дальнейшей работы ученого, а также во время дискуссий со своими интеллектуальными и идеологическими противниками и в результате каждодневных наблюдений он начал осознавать, что проблемы лежат гораздо глубже, нежели он предполагал.

Рационализм логического, естественно-научного мышления оказался объективно пронизан глубокими противоречиями: отчужденность субъекта мышления от его метода (что, кстати, по мнению Хайяма, суфизм преодолевал); отчужденность метода от моральной сферы жизнедеятельности человека (ведь логика может быть использована и во имя добра, и во имя зла; причем зло может быть названо добром, а добро — злом, и логика это может обосновать); отчужденность метода от реальной сложности объекта (чтобы действительно рационально исследовать нечто, нужно заведомо ограничить объект); отчужденность метода от предельных проблем человечества (например, в соответствии со своими же критериями последовательное научное мышление никогда не может ответить на конечные, предельные смыслообразующие вопросы: кто мы? зачем мы? откуда мы? куда мы идем?).

Еще в 70-е и 80-е годы Хайям стремился найти ответы на эти вопросы. Он перечитывал труды Абу Али ибн Сины, Пифагора, Аристотеля, Плотина, Платона, египетских гностиков. Ночи просиживал над трудами суфийских мудрецов и работами по эзотерическому учению исмаилитов.

И тем не менее, пусть с определенными оговорками, рационализм оставался основой его мышления и мироощущения. Но когда страна пребывала в состоянии тяжелейшего кризиса и народ оказался под прессом опустошающей междоусобицы, когда и социальные институты, обеспечивавшие какой-то минимум рациональности общественной жизни, стали рушиться, наступил перелом в сознании Омара Хайяма. Невежество, несправедливость, подлость перешли в наступление.

Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,

И только круглые глупцы — любимцы рока.

Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда

Кувшин мутящего нам ум хмельного сока.

Будь милосердна, жизнь, мой виночерпий злой!

Мне лжи, бездушия и подлости отстой

Довольно подливать! Поистине, из кубка

Готов я выплеснуть напиток горький твой.

Тяжкие сомнения в значимости своего пути терзают Омара Хайяма. Иногда ему кажется, что невзгоды в его жизни и постоянная неуспокаивающаяся боль в душе — это доказательство того, что он не прав, грешен. «Может быть, это одновременно свидетельство правоты факихов, — порой думал Хайям. — Может быть, действительно я еретик, не понимающий и не повинующийся нияту (намерению) Аллаха? Я все время стремился по-своему видеть и постигать мир, но он сложнее, чем мне кажется. А может быть, он гораздо проще…»

Я раскаянья полон на старости лет.

Нет прощения мне, оправдания нет.

Я, безумец, не слушал велений Аллаха —

Делал все, чтобы только нарушить запрет!

Пусть я плохо при жизни служил небесам,

Пусть грехов моих груз не под силу весам —

Полагаюсь на милость Единого, ибо

Отродясь никогда не двуличничал сам!

Именно в этот период Омар Хайям впервые совершает хадж в Мекку. Это был естественный поступок правоверного мусульманина или лицемерный шаг человека отчаявшегося, сокрушенного обстоятельствами? Хайяму требовалось время, чтобы выйти йз того внутреннего духовного кризиса, в котором он оказался, но в то же время сохранить свою внутреннюю целостность, не изменить самому себе. Постоянная неудовлетворенность собой, своей жизнью, результатами своего труда, усугубленная глубочайшим неверием и ядовитым скепсисом, толкала к тому таинственному огню, в котором можно либо сгореть, либо вновь возродиться.

Противники говорят о том, что, совершив хадж — обязательный поступок благочестивого мусульманина, — Хайям остался Хайямом. Историк и правоверный суннит Джамал ад-Дин ибн аль-Кифти, резко отрицательно относившийся к Омару Хайяму, пишет