Последний мужчина - Михаил Сергеев

— А вы даже как-то добродушно…

— Имею основания… Выпьем, что ли? — Первый склонился над газетой.

— Я уж и надежду потерял.

— Эт зря. Вот, одни зовут к свету, другие тянут во тьму, а этот — никуда. К свету — не знает как. Во тьму боится. И, надо сказать, правильно… От христианства далек. Но и демонического нет. Ну, не Скрябин. Значит, надежда есть. Просто манкирует способностью превращать ремесло в золото. Опять же, не грех! Ну, разменял талант, так ведь на существенное!

— Совсем запутали, коллега. Непонятно. Те к свободе, а он…

— Украшает её экзотикой. Что ж непонятного? Стоит, стоит старый воин перед ним до сих пор. Надеется разглядеть. Верит, что не время опечалиться навсегда. Ждет. — Первый помолчал и бодро добавил:

— Но и даже это не помешает нам выпить!

— Тогда уж за то, чтобы труд Сизифа «Между светом и тьмой» о художнике перестал быть, наконец, легендой. Пока же отстаньте от него, господа!

(Из разговора двух интеллигентных пьяниц)

— Два дня поживёшь у бабушки.

— Ура-а-а! — Девочка запрыгала на одной ноге. — А я знала! А баба Ира сказала мне вчера. А вечером мы зажжём свечи!

— Глупости. Мы вчера ещё не знали, что поедем в гости. Ирина Александровна нынче с причудами… — мать бросила в сумку детские колготки и прошла на кухню.

Три свечи тускло освещали небольшую комнату.

— Бабушка, ну бабушка, расскажи сказку про императора….

— Ну сколько раз можно, внученька. Ночища вон уже какая. Все спят. — Пожилая женщина ласково гладила девочку по голове. — Спи, родная.

— Ну бабушка, ну ещё разочек. — Ребенок прижал тёплую руку женщины к лицу.

— Господь с тобой, милая. Так и быть, расскажу. Но после — сразу спать. — Она улыбнулась.

Девочка радостно закивала головой.

— Давным-давно, в незапамятные времена, жил в Китае император. Все было у правителя: и злато-серебро, и слуг несчётное множество, и земли его простирались от снежных гор до самого океана. И вот исполнилось императору пятьдесят пять лет. Затрубили трубы, загремели фанфары, съехались гости и подданные его со всех концов света. Стража со свитками в руках сверяла списки приглашенных и вписывала подарки, что принесли гости. Каждый по чину своему. И было там всего вдоволь: от изумрудов с опалами из далёкой Индии, мехов собольих из Сибири, пересыпанных драгоценными украшениями, до янтаря-камня лучезарного с моря далёкого. Принимал правитель дары богатые, стоя на широкой мраморной лестнице дворца своего. И поредел уже нескончаемый поток чествующих, и устали уже слуги уносить сундуки с златом-серебром, и хотел уже правитель махнуть рукою, чтоб салют праздничный осветил небо вечернее, как увидел стражников, ведущих к нему старца седого. Подвели человека этого, пали ниц стражники, а старший склонился в поклон до земли самой и говорит:

— Нету в свитках человека такого, о повелитель! Не поведал, не открыл он, какого роду-племени, а одежды его странные и не богатые. Не место ему на пиру весёлом.

— Отчего же привели ко мне его?

— А хочет видеть он тебя, о владыка Поднебесной, и поздравить с радостию великой. И глаголет при этом, что подарок лучший принёс тебе. Осмелился утверждать, будто подарок тот в сладких мечтах не покидает тебя, о несравненный! Спать не дает ночами тебе. — При словах этих начальник стражи выпрямился и, посмотрев на правителя, произнес: — Прости, о повелитель, за дерзновенные слова уст скитальца и прикажи отрубить ему голову сейчас же. — И видя, что ни одна мышца не дрогнула от гнева на лице императора, собравшись с духом, добавил: — И ещё говорит он, что подарка такого никто даже из самых верных подданных не отдал бы тебе, будь он у них. Но не может быть его на пиру нашем ни у кого из гостей.

Посмотрел с удивлением император на старца. Тот же стоял, опершись на посох бамбуковый, и видно было, что прошёл он длинный путь от конца земли до дворца беломраморного.

— Так ли это? — спрашивает правитель. — Верно ли, что известны тебе мечты мои? Верно ли, что ведаешь сны мои? Ведь всё есть у меня! — Император обвел рукою по пределам земли своей. — Посмотри: и пашен, и житниц с кладовыми для богатств несметных, и наложниц как рисовых зёрен на полях моих.

— Бабушка! А что такое житницы?

— Это где припасы разные хранят. Еду, значит, всякую.

— Как у деда в деревне?

— Как у деда, как у него.

— А наложницы?

— Ну, это женщины, прислужницы такие. Слушай лучше дальше. Так вот, продолжает он свою речь словами: «Желание любое тьмачисленные слуги мои с радостью исполнят. А соседи дрожат при одном имени моем! Чего же ещё желать мне? Чего не хватает в жизни у меня?» — И он грозно посмотрел на старика.

Тот молча обвёл глазами пределы земли правителя, посмотрел на дары у ног его, на застывших от страха подданных и молвил:

— Все есть у тебя, о великий! Но не всемогущ ты. Нет полноты радости в тебе. Потому что нету главного в сердце — счастья.

Задумался император.

— А что же такое счастье, странник, если нет его у меня?

— Узреть правду земную и небесную. Истину. Для чего жизнь течет посреди холмов и долин твоих. Для чего родился и что оставить должен на земле человек. И почувствовать…

Рассказчица, мгновение помедлив и отстранённо глядя на фотографию с красным зонтом посреди белых снегов над кроваткой внучки, пробормотала: «…как грустит Шопен, как злится и гневается Вагнер, как торжество Чайковского не похоже на ярость Скрябина и как страшится надвигающейся бури Рахманинов…»

— Бабушка! Бабушка, ну опять ты…. — внучка трясла её за руку.

— Прости, милая, на чём я… ах да, для чего пришёл ты в этот мир, что сделать должен, чтоб сердце твое зажглось и отогрело душу. Ибо ничто до этого не тронуло тебя. Вот что не даёт покоя снам твоим. Не принесли тебе счастья ни пиры, ни яства, ни наложницы. Ни богатства стран далёких. Не воспламенили они сердце. Потому что понял, всё унесёт вихорь времени по смерти твоей и не оставит ничего. Оттого и грустен царственный взгляд по утрам на восходе солнца, и не радуют уже лучи его души твоей.

— Мудрёно, — усмехнулся император. — И ты, старик, можешь сказать, как получить это… твое счастье?

— Я могу указать верную дорогу к нему.

— В этом и есть твой подарок? Не велика же была ноша на пути ко мне.

— Счастье не может быть ношей. Но нет его ни у кого во дворце беломраморном, на пиру твоем.

Ропот пошёл по толпе от слов таких: «Казнить! Казнить его за дерзость такую!» — раздались голоса. Старший стражник, видя помрачневшее лицо императора, обнажил уже золочёный меч свой.

Правитель жестом приказал всем замолчать.

— И ты действительно хочешь одарить меня им?

— Ровно тридцать пять лет я шёл к тебе с тем.

Долго стоял на этот раз, задумавшись, император.

Молчали и подданные его, поражённые речами старца. Замерла в ожидании приказа стража. Наконец правитель молвил:

— Что ж, уведите его в хоромы дальние с видом на восход солнца. Пусть увидит его завтра в последний раз. Как и я когда-нибудь. Напоите и накормите с дороги. Не место ему на праздном веселье нашем. В отдохновении пусть проведёт последние часы свои, ибо знаю я, что нет человека под небом, ведающего сию тайну великую. Утром же казнят тебя, старик, чтобы не было соблазна ни на этой земле, ни в той, откуда пришёл ты. Ни в тебе, ни в подданных моих, ни в самой душе моей. — С этими словами он хлопнул в ладоши.

Стражники подхватили несчастного и под одобрительные возгласы толпы потащили старика прочь, восклицая:

— Добр! Добр и мудр наш император!

И загремели вновь фанфары, и заиграли трубы, и засверкали фейерверки. И полилось вино рекой на пиру великом, и зазвучали здравицы за правителя мудрого, и забыли все о госте странном. Удался праздник. Удался на славу, как и все тридцать лет до того кряду. И ничто не могло испортить настроения императору в тот вечер.

Поздно разошлись гости уважаемые, подданные именитые. Поздно настиг благодушный сон самодержца земель бескрайних в опочивальне его. Сладок и глубок был сон тот. И думалось в дрёме правителю: ну какое счастье надобно человеку на земле этой грешной, кроме того, что имею каждый день и каждую ночь я? И усмехался снова император во сне словам старца. И в неге и довольстве переворачивался с боку на бок ещё очень долго.

— Бабушка, а что такое опочивальня? — зевая и силясь удержать глаза открытыми, спросила внучка.

— Спальня купеческая такая, богато убранная. С благовониями разными, чтобы крепче сон был. Спи, родная.

— А почему у нас такой нет? И ни у кого?

— Так то ж раньше было, в незапамятные времена. Давай завтра конец доскажу, вон уже глазки слипаются.

— Не-е-ет, — захныкала девочка, — бабушка, ну пожалуйста. Что дальше было?