Полнолуние - Сергей Белошников

Михайлишин быстро распрощался и пошел к калитке.

– Вот видишь, Кирилл, – тихо сказал Николай Сергеевич, поворачиваясь ко мне. – Ничего не закончилось. Боюсь, все только по-настоящему начинается.

Я проводил взглядом отъезжавшую машину Михайлишина:

– А почему вы ему не сказали про меня правду?

– Он местный участковый, лицо официальное. А наши дела – это наши дела. Мы же не можем взять у них официальное разрешение на поиск, вроде лицензии на отстрел, – усмехнулся старик. – И так после всего, что здесь произошло, они следят за каждым человеком в поселке. Тем более за новым.

– Значит, и за мной тоже будут следить?.. Глупость какая-то. А вы, по-моему, просто перестраховываетесь.

– Ты так и не ответил на мой вопрос. – Николай Сергеевич нахмурился.

Я взял из вазы яблоко, надкусил. Поморщился – на мой вкус оно было кисловато. И сказал:

– Я уже здесь. Это и есть ответ на ваш вопрос. Узнать, кто убил Пахомыча, и мое дело. А выбор… Выбор я сделал еще до того, как сел в самолет.

– Хорошо. Тогда пойдем, я тебе еще кое-что покажу.

Он поднялся и не оглядываясь пошел в дом.

* * *

Чего уж скрывать – я был потрясен.

Я ожидал услышать от старика все что угодно. Но только не это. Мой брат? Спятивший убийца, переодевающийся в волка? Мстящий за смерть волчонка? Вернувшийся спустя столько лет? Почему он, и вообще – возможно ли все это?..

Эти и еще многие-многие вопросы вертелись у меня на языке, пока Николай Сергеевич заканчивал свой достаточно длинный, но толковый рассказ. И выходило из него, что я должен буду выследить убийцу. Каковым, по его убеждению, является мой пропавший более пятнадцати лет назад брательник. Потому что я единственный человек, который может и должен его узнать.

М-да-а-аа… Веселые дела.

Старик поведал мне и про майора Терехина с его нелепыми подозрениями, и про запрет на походы в лес, и про то, как кто-то неизвестный преследовал Стасю по дороге от озера.

Все он мне рассказал, ничего не скрыл.

Я тупо смотрел на старые фотографии, разложенные на письменном столе. И думал о том, что своим рассказом старик меня почти убедил в правдоподобности происходящего.

– Но почему вы думаете, что это он? – наконец спросил я.

– Предчувствие. Интуиция. К тому же после того, как Пахомыч убил волчонка, у Филиппа наверняка произошел сильный психический надлом. Такие потрясения, поверь, не проходят для ребенка бесследно. И могут дать о себе знать спустя даже многие годы.

– Вот именно, годы, – фыркнул я. – Думаете, я его узнаю? Да он же вырос, изменился, стал, в конце концов, совсем другой!

– Узнаешь, – убежденно сказал старик. – Вы – братья. Близнецы.

Ничего себе логика! Братья. Близнецы. Вообще-то мы были двойняшками, а не близнецами. Но дело не в этом… А если мне придется в него стрелять?..

– Ты не передумал мне помочь? – вывел меня из раздумий голос старика.

– Вы думаете, будут еще убийства?

– Будут, – убежденно сказал Николай Сергеевич.

И тут меня осенило: если этот псих, которого он принимает за моего брата, сегодня ночью приходил к его дому, значит… Значит, мой бывший учитель – наиболее вероятный следующий кандидат на алпатовское кладбище?! Я посмотрел на Николая Сергеевича. Умный старик тут же догадался, о чем я подумал: он невесело усмехнулся и сказал:

– Поверь, я прошу тебя не потому, что боюсь за свою жизнь. Я свое уже прожил, старикам умиратьне…

– Я согласен, – перебил я его. – Что мне делать?

Он вздохнул, потянулся за папиросой. Сосредоточенно прикурил и только тогда сказал:

– Внимательно осмотреть места, где происходили нападения. Наблюдать. Думать. И быть осторожным. Даже если это человек, все равно он – волк.

Я посмотрел на старика и улыбнулся:

– Не первый и не последний в моей жизни.

* * *

Не зря по своей первой профессии Николай Сергеевич был картографом. Он безукоризненно точно нарисовал мне схему окрестностей и те места, где в лесу, по его мнению, мог побывать прошлыми ночами этот псих – я не мог даже мысленно назвать его своим братом. Мой брат умер. Давным-давно. Схему я тут же запомнил и брать с собой не стал – на зрительную память мне жаловаться грех. Все же я живу в тайге, где трудно найти уличные указатели. Я вышел из дому, сказав старику, что буду отсутствовать не более трех-четырех часов и к обеду вернусь.

Так оно и получилось.

Стояла невероятная, особенно для меня, северянина, жара: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка, хотя старик и утверждал, что не сегодня завтра начнутся дожди. Мало в это верилось. Я, как и велел Николай Сергеевич, незаметно вошел в лес со стороны железной дороги. Мне не надо было вспоминать его схему – все окрестные места были лазаны-перелазаны в те далекие времена, когда я был еще сопливым мальчишкой. Пару раз я издали видел милицейские патрули – и каждый раз предусмотрительно прятался. Меня никто не засек. Помимо чрезмерного присутствия милиции я отметил для себя и то, о чем говорил Михайлишин, – нарастающую панику. По улицам академпоселка в сторону шоссе одна за другой проезжали легковушки, нагруженные скарбом; на платформе, от которой отправлялись электрички в московском направлении, толпился народ с сумками и рюкзаками. Суетящиеся на перроне люди, да и вся атмосфера слегка напоминали Москву в октябре сорок первого года.

Дачный народ был явно напуган. И немудрено после убийств, случившихся за последние дни в поселке. И теперь люди со всех ног улепетывали подальше от этого гиблого места. Будь я на их месте – не раздумывая сделал бы то же самое.

Но у меня были другие дела. Углубившись в лес, я знакомой тропинкой прошел к Марьину озеру. Внимательно осмотрел полянку, где Стасины приятели устраивали пикник. От кострища я снова пошел в лес: по спирали, все увеличивая и увеличивая радиус кругов. Солнце уже палило вовсю, и жара стояла просто несусветная. Я чувствовал, что рубашка промокла от пота и прилипла к спине. К тому же донимали комары, тучами кружившиеся надо мной в густых болотистых зарослях, – забыл намазаться репеллентом. Я ходил по замершему в безветрии лесу долго, внимательно рассматривая землю и стараясь ничего не пропустить.

И в конце концов кое-что нашел.

Это "кое-что" было весьма любопытно. И об этом обязательно следовало рассказать Николаю Сергеевичу. Но прежде чем отправиться к нему домой, я двинул в другую сторону.

К старой барской усадьбе, в которой я провел десять лет – почти треть своей жизни.

Я прошел по знакомой с детства улице, потом повернул к решетчатой ограде, за которой стеной стояли столетние деревья: почти заброшенный парк, чудом сохранившийся и не вырубленный во время войны на дрова. Парк примыкал прямо к усадьбе, вернее когда-то был ее частью. С обратной стороны к барскому дому вела основательно заросшая аллея, больше напоминавшая теперь старую заброшенную просеку. И вообще парк больше напоминал лес: настолько разросся нижний ярус, образовав мощный подлесок, состоящий из переплетенья кустов и высокой травы. Только форма посадки, пожалуй, напоминала о том, что когда-то здесь был ухоженный парк в английском стиле.

По едва заметной тропинке, вьющейся по бывшей аллее, я пошел к усадьбе. Солнечные пятна лежали на высокой траве, на стволах древних елей – черных, в белых прожилках смолы и зеленовато-серых бородах мха. Истомленные дневным зноем кузнечики лениво стрекотали в траве. Внезапно впереди послышались громкие голоса и рычание какого-то механизма.

Я вышел на край обширной поляны и остановился перед усадьбой, не веря своим глазам.

Да, я знал, что детский дом давно уже выселили из усадьбы – в прошлый свой приезд я навещал это место. Тогда старое здание выглядело окончательно пришедшим в упадок и одиноко доживающим свой век, глядя пустыми глазницами оконных проемов. Кирпичные стены с облупившейся штукатуркой, растущие на карнизах кусты, голые ребра стропил, торчащие в остатках крыши, – что-то печальное и даже зловещее увидел я тогда в руинах дома, где провел свое детство и раннюю юность.

Ничего этого больше не было.

Вместо заброшенной барской усадьбы передо мной высилось тщательно и качественно, капитально отремонтированное здание. Полтора десятка рабочих в строительных касках и ярко-желтых комбинезонах словно муравьи сновали по лесам, наводя окончательный глянец на фасад. Рычали грузовики, повизгивала лебедка, поднимая платформу на крышу здания.

Машинально, еще толком не придя в себя от изумления, я вышел из-за деревьев и приблизился к дому.

– Вообще-то здесь частное владение. И посторонним ходить по парку не рекомендуется, – прозвучал у меня за спиной негромкий голос.

Я обернулся.

Передо мной стоял невысокий мужчина лет сорока в слегка помятом летнем костюме. Темно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. В руке он держал трубку радиотелефона.