Приговор судьи - Олег Шовкуненко

– Слушать всем! – произнес я не очень громко, но так, чтобы мой голос долетел до самых дальних уголков отсека. – Что бы ни случилось, не стрелять! Дырки в стенах нам ни к чему.

– Полковник прав, – поддержал меня прозвучавший из темноты голос Грома. – Защищаться будем по-другому. А ну, скидывай верхнюю одежку… у кого что осталась. Зажигалки и спички сюда! И разломайте сотни полторы патронов. Порох тоже пойдет.

От слов Олега, от его уверенного тона, в котором не было и намека на панику или страх, я испытал чувство отцовской гордости. Цирк-зоопарк, каков молодец вырос! И с одеждой все верно решил, как раз то, о чем я и думал.

Одежда действительно являлась тем самым последним топливом, которое у нас оставалось. Правда, большую часть ее мы уже сожгли. Например, моя любимая телогрейка благополучно превратилась в пепел около часа назад на сигнальном мостике. Но все же, некоторые особо прижимистые «серые» сохранили куртки, накидки и плащи. Винить их за это вовсе не стоило, скорее следовало поблагодарить.

В лучах трех или четырех электрических фонарей, которые очень кстати прихватили с собой самые опытные из людей Грома, я наблюдал, как собранную одежду делят на небольшие кучи, раскладывают под иллюминатами и обильно пересыпают порохом. Конечно, дыму от такого костра будет… не продохнуть. Но что поделать, хочешь жить, стерпишь и не такое.

Вся эта возня еще более приободрила «серых», ведь теперь люди готовились вовсе не к смерти, а к самой настоящей отчаянной борьбе с ней. Да и призраки пока вели себя тихо. Все это вместе взятое заметно укрепило боевой дух людей, дало надежду на спасение. Каждый почувствовал себя той самой лягушкой, которая, угодив в банку с молоком, барахталась-барахталась, пока не взбила молоко в масло. После чего пучеглазая живая и здоровая успешно выбралась на свободу. Вот так и мы, не переставая боролись и кажется…

Именно на этом месте произошло событие, которое очень сильно поколебало нашу новорожденную веру в благополучный исход. Корабль весь задрожал, загудел и заскрежетал. Складывалось впечатление, что снаружи вдруг разыгрался настоящий ураган. Поднятый им песок хлестал по бортам, скребся о металл тысячами мелких, но острых когтей.

– Что это? – люди в страхе глядели друг на друга и задавали один и тот же вопрос.

Что это? Устремленный на меня взгляд Лешего вопрошал о том же. Хороший вопрос. Только откуда я мог знать на него ответ.

Выяснить что творится за бортом было практически невозможно. Находясь в наглухо изолированном отсеке, мы могли лишь слушать, ощущать судорожные конвульсии огромного стального тела и теряться в самых невероятных, чаще всего жутких догадках.

Проклятая неизвестность! Просто так сидеть и ничего не предпринимать казалось настоящей мукой. Ведь кто знает, может именно сейчас происходит какое-то важное судьбоносное событие, требующее немедленных действий с нашей стороны? Может как раз оно и открывает путь к спасению, который мы рискуем не заметить, бездарно прошляпить?

Как раз эти мысли, или вернее сказать страхи, и подтолкнули меня вперед, в направлении ближайшего иллюминатора. Не уверен, на самом ли деле я хотел развинтить штормовую крышку и взглянуть наружу. Скорее всего, решимости могло хватить лишь на то, чтобы припасть ухом к металлу и, затаив дыхание, впитывать льющуюся снаружи какофонию звуков, которые не услышишь, забившись в дальний угол. Как бы там ни было, я в считанные секунды оказался у наружной стены.

Направленные на нее лучи всех фонарей скользили по голому исцарапанному металлу, с которого только что содрали пластиковые панели. Лучи создавали эффект движения, качки, настоящего шторма, в который угодил наш корабль. Казалось, что за бортом бушуют свирепые ледяные волны.

Ледяные. Я точно знал, что они именно ледяные, я чувствовал тот холод, которым тянуло от борта. Сперва я подумал, что это страх перед тем, что творится за тонкой железной стенкой. Однако уже через мгновение стало понятно, что простым страхом здесь не обойдется. Когда взгляд натолкнулся на первые искорки ползущей по металлу изморози, страх моментально трансформировался в настоящий ужас.

Это походило на раскат грома, который оглушил, парализовал, перетряхнул все содержимое моей черепной коробки. Хотя последнее наверняка пошло ей на пользу. Какие-то заржавевшие шестеренки стронулись, маховики закрутились, и мне открылось то, чего раньше я был не в состоянии постичь.

Ледяной холод, по словам Серебрянцева, являлся верным признаком перехода между мирами. Призраки, их тела, были тоже словно сотканы из черных ледяных нитей. Я знал это совершенно точно, почувствовал лично на себе прежде, чем Главный вырвал меня из лап свирепых ночных убийц. Раньше я не думал о таком совпадении, но сейчас… Сейчас сотни, если не тысячи этих тварей кружатся около корабля, а с ними пришла та самая сибирская стужа. И еще одна очень странная деталь, над которой я много раз ломал голову: призраки всегда пожирали своих жертв полностью, не оставляя ни одежды, ни снаряжения, ни оружия. Куда все это девалось? Неужели переваривалось ненасытными желудками летучих бестий? А может дело тут совершенно в другом? Может эти исчадия ада вовсе не убивали людей, а отправляли их в иной мир. А уж там…

Что именно происходило там, нам предстояло узнать на своей собственной шкуре. Я понял это, когда стальной борт передо мной вдруг расплылся, словно размазанный мокрой кистью, а поверх него поплыли непонятные черные разводы. И это был вовсе не дым, не туман, и уж тем более не хорошо знакомые мерзкие тела призраков. Это было ничто, бесконечность, бездонная пустота, которая, словно концентрированная кислота, хлестнула в полковника Ветрова, разъела, растворила его тело, разум и душу.

Глава 19

В себя я пришел одним рывком, словно вынырнул из-под воды, где пребывал, как минимум, целую вечность. Именно так мне показалось. Легкие ссохлись и съежились. Чтобы вновь наполнить их живительным кислородом, мне срочно требовался воздух… очень много воздуха!

Сделав один гигантский глоток, я закашлялся. Вместе с горячим сухим воздухом в глотку набилось что-то хрустящее и колючее. Проглотить эту дрянь не позволял инстинкт самосохранения, а поэтому, давя кашель, я стал отхаркивать смоченные слюной горькие комки. Все это было до жути неприятно, но, тем не менее, служило неоспоримым доказательством того, что старый танкист все еще жив.

Жив! Хорошо, что жив, но вот надолго ли? Я вытер ладонью губы и затравленно огляделся по сторонам. Вокруг царил полумрак изрезанный желтоватыми лучами нескольких электрических фонарей. В их тусклом свете угадывались ободранные металлические стены и неуверенно шевелящиеся, постанывающие человеческие фигуры. Они с головы до ног были покрыты слоем пушистого серого снега, крупные хлопья которого все сыпали и сыпали откуда-то сверху из темноты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});