Книга - Ефимия Летова

кому-нибудь передарить, — в тон ему ответила я. — Думаю, найдутся другие ценители, разборчивые и правильно расставляющие приоритеты, готовые и компанию девушке в дальней дороге составить, и полюбоваться на её изображение без посторонних.

— Намекаете…

— Отнюдь. Прямо говорю.

Тельман смотрит на меня и, кажется, прячет в губах улыбку.

— Придется заказать Гаррсаму мою аналогичную скульптуру и поставить в вашей спальне.

— Портить настроение моим прекрасным гостям?

Улыбка становится очевидней, но глаза темнеют, а я продолжаю:

— Есть пара моментов, Вират, которые необходимо обсудить. Во-первых, вы, кажется, забыли, что через пару десятков дней собирались со мной навсегда проститься, так что на этот недолгий срок мне хватит и этого Гаррсамова шедевра, — разворачиваю карандашный набросок, и у Тельмана лицо вытягивается и идёт красными пятнами — любо-дорого посмотреть.

— Убери! Сожги, съешь, порви, как можно было так издеваться над больным человеком!

— Ни за что, это мой честно заработанный трофей. Тоже мне, больной нашёлся, вон какой румянец задорный. А во-вторых… Скажите честно: вы сошли с ума?

— Отдай немедленно! — из-за такой ерунды, как нежелание меня касаться, он, тренированный и сильный, проигрывает моему куда более слабому телу. И ощущение власти над ним кружит мне голову. Я отбегаю от него подальше, запрыгиваю на его безразмерную кровать, ползу на четвереньках в центр и прячу сложенный трубочкой рисунок в декольте.

— Забирай.

Тельман смотрит на меня, как акула на туристов в подводной клетке. Того и гляди, начнёт убеждать, как важно вовремя покинуть зону комфорта.

— Ты опять напилась?

— Стекла как трезвышко. Как приятно, когда тебя боятся, просто душа радуется. А ведь в одной кровати мы уже были и даже спали. Во сне ты куда более смелый, чем наяву, между прочим.

— Я не боюсь, — внезапно говорит Тельман и осторожно присаживается рядом. — Не хочу чувствовать то, что я на самом деле не чувствую, вот и всё. Зачем ты пришла?

— Ответ за ответ. Ты в своём уме?

— А в чьём ещё?!

Кажется, подобные идиомы ему не знакомы.

— Так не пойдёт. Ты ведешь себя нелогично, то посылаешь куда подальше, то закатываешь омерзительные сцены ревности, на которые не имеешь никакого права.

— Я никуда тебя не посылал, наоборот, велел оставаться во дворце!

Вздохнула.

— Ещё одна такая выходка, как вчера, и… Ты даже не представляешь, какая изощренная у меня фантазия и насколько отвратительный на самом деле характер.

— Отчего же, вполне представляю, — пробормотал Тельман. — Сказать по правде, ты изменилась невероятно.

— Чего и тебе желаю. У нас с тобой осталось так мало дней вместе. К чему было нюхать эту гадость, а потом устраивать вчерашнюю сцену? Или ты в долгу у своего же Стража, раз решил его так вознаградить? Я думала, ночь с королевой стоит дороже.

— То, что ты сказала вчера… всё это правда. Он лучше.

— А я вообще не имею привычки лгать. Хватит себя жалеть! — не знаю, кому я это говорю — себе или ему. — Значит, так. Мне осталось здесь совсем немного времени, и я категорически не намерена больше терпеть никакое твоё непотребство. Если ты не хочешь составлять мне компанию сам, не мешай другим. И не устраивай потом пьяные истерики.

Тельман резко поднимает голову, отрываясь от сосредоточенного созерцания своих ногтей.

— Куда-то опять собралась?

— В Охрейн. Самое позднее — завтра.

— Какой ещё Охрейн?! — Тельман возмущенно открыл рот. — Зачем?!

— Хочу посмотреть Криафар. Хочу увидеть его таким, каким он был до проклятия.

«Хочу найти ту болевую точку, ради которой я здесь».

— Никто так просто туда не ездит! Все поездки туда согласовываются с виннистером Рионом минимум за… И с действующим Виратом! А отец никогда просто так…

— Ты тоже Вират. И ты ещё должен что-то там с кем-то согласовывать? Не смеши, что за детский лепет? Не нужно никого предупреждать, пусть это будет внеплановой… проверкой. Пусть все забегают, как напуганные каменки в клетке, а мы будем хмурить брови и тыкать пальцами в каждый плохо окученный куст и каждого нерасчёсанного лохтана, сварливо спрашивая, почему так малоэффективно они там все работают, на что вообще тратятся казённые средства и не пора ли вспомнить о публичных казнях через сожжение заживо в час гнева на Песчаной Площади.

Тельман смотрит на меня во все глаза. Наклоняется чуть ближе.

— Если тебе не хочется объясняться с папочкой, я всё равно туда поеду. Но уже не с тобой.

Еще ближе.

И ещё.

— Если бы я знал, какая умопомрачительная Вирата из тебя может получиться…

Может быть, пережитая — без преувеличения — совместная ночь что-то изменила? Я не двигаюсь ему навстречу, но — жду. Не знаю, зачем. Он испорченный недалёкий мальчишка, я сама его таким создавала, красивого, капризного и всё же…

Закрываю глаза и жду.

В ту же секунду Тельман стремительно выхватывает из декольте моего платья сложенный в трубочку рисунок себя самого, прикованного к моей кровати. Спрыгивает со своего бескрайнего лежбища и смотрит на меня с едва ли не счастливой улыбкой.

Мальчишка.

— Ну, нет — так нет, — демонстративно равнодушно перекатываюсь на другую сторону и тоже поднимаюсь. — Потом не жалуйтесь и не плачьте в подушку.

— Я не..!

— А если начнёте преследовать моего доблестного Стража, я вам в постель скорпиутца запущу. Они же вам так нравятся.

— Вашего Стража?!

— Моего. У вас их двое, извольте делиться.

Тельман подходит ко мне и упирается сложенным в трубочку рисунком мне в шею, как лезвием кинжала.

— Поедем в Охрейн вместе. Завтра на рассвете. А если ты продолжишь подобные намёки, твой доблестный страж будет стоять в твоей комнате в виде каменной статуи. Лет сто назад мой прапрадед устраивал такие фокусы. И прапрабабка его, кстати, слушалась безоговорочно.

— Договорились. До завтра, мой Вират.

— А как же совместный завтрак? Обед? Ужин?!

— У вас теперь есть неплохая компания, — я кивнула в сторону статуи. — А мне надо отдохнуть от вашего общества перед