Флибустьеры против пиратов Карибского моря - Леонар Дюпри

Через некоторое время я пришел в себя и понял, что тоже ранен. Сильно болело плечо, я был весь мокрый от собственной и чужой крови. Приподнявшись, увидел, что впереди меня никого нет. Затем оглянулся и в свете ружейных вспышек различил тропу, заваленную шевелящимися окровавленными телами.

– Сюда, трусы! – раздался голос кавалера де Фонтене. – Несите гранаты, сейчас мы взорвем эти долбаные ворота! Ну что же вы, видите, я живой!

Рядом с ним в свете костров, которые перед закрытыми воротами зажгли испанцы, стояло человека три.

– Даже не думай, – раздался рядом шепот Франсуа, лежавшего рядом. – Я ранен, а ты?

Раздалась пара выстрелов из бойниц, и пули расплющились о камни рядом с Фонтене, который невольно прижался спиной к стене.

– Кавалер, осторожнее, они метят в вас! – крикнул Франсуа, наконец-то сумевший зажечь фитиль от огнива.

Он запалил шнур самодельной гранаты и метнул за стену, затем метнул вторую и третью. После взрывов выстрелы не возобновлялись.

– Кавалер, похоже, наша атака захлебнулась! – крикнул Франсуа. – Нужно уходить, пока они не перезарядили пушки.

– Черта с два! – отозвался кавалер. – Мы у ворот, несите гранаты, мы сейчас их взорвем к чертовой матери!

– Кавалер, некому атаковать, – снова крикнул Франсуа.

Через стену перелетела глиняная граната и разорвалась, чуть не убив Фонтене.

– Кто жив, встать к воротам! – завопил Фонтене. – Давайте сюда свои гранаты, другого случая уже не будет!

Продолжая лежать, я обернулся назад и увидел, что ночь поглотила все. Мне показалось, что мы с Франсуа, Фонтене и с тремя буканьерами впереди, чьи фигуры явственно освещали полупотухшие костры перед воротами, были единственными действующими лицами этой сцены.

– Рядом с нами лишь трупы, сзади мы никого не видим! – крикнул я. – Нужно уходить!

Словно подтверждая мою мысль, из бойниц начали высовываться не только стволы мушкетов, но и пистолеты, враги явно намеревались подстрелить наш небольшой отряд у ворот. Я быстро выхватил один пистолет из своей импровизированной портупеи и выстрелил, попав в одну из этих рук, державших пистолет. Затем повторил выстрел еще пару раз. И наглые руки уже больше не тянулись к нашему кавалеру де Фонтене, буквально влипшему в стену.

– Черт с вами, канальи! – крикнул Фонтене. – Уходим! Кидайте все гранаты за стену и пошли!

Трое буканьеров расхватали небольшую горку гранат у ворот и подожгли фитили от костров. Боевые снаряды, начиненные порохом, описав завораживающую огненную дугу в ночном небе, перелетели через стену, где начали взрываться, словно праздничные шутихи. В это время мы с Франсуа кинули туда же свои и бросились вниз по тропе, наступая на чьи-то тела и скользя в чьей-то крови. Грянувшие пушечные залпы нас уже не беспокоили, мы отступали.

Наутро те, кто остался в живых, могли видеть, что вся тропа, ведущая вверх по склону вдоль стен к воротам форта, была бурой от крови.

– Кто мог подумать, что испанцы проявят такую сообразительность, улучшат и без того совершенную крепость Левассёра и пробьют новые бойницы для пушек, – сказал Фонтене, который был ранен в руку и в ногу.

После ночной бойни мы уже не помышляли о новом штурме. Даже пламенные речи Фонтене не могли заставить нас поверить в победу. После той страшной ночной атаки уцелело около десяти человек, остальные были ранены или убиты. Так что через 8 дней после прибытия на Тортугу мы были вынуждены оставить разоренный остров. Нельзя сказать, что мы чувствовали досаду. Конечно, жалко, что не удалось захватить казну испанского губернатора, но уходили мы не с пустыми руками, добыча была и так немалая. Не знаю почему, но у нас не было тоски в душе. Все уходили с чувством, что мы еще сюда обязательно вернемся. Впрочем, так и случилось.

А пока мы с Франсуа снова занялись охотой, мирно живя в бухте Марго. Это было привычное вольное ремесло, так что никто из нас уже не вспоминал и тем более не сожалел о потере Тортуги. Война с испанцами прекратилась так же неожиданно, как и началась. Букан и шкуры стали пользоваться таким же спросом, как и раньше, поскольку в бухту Марго снова стали заходить корабли из Европы и флибустьерские бригантины. Снова ожил Порт-Марго, где стали ремонтироваться мелкие суда, и сам одноименный остров, где кленговали корабли побольше. Мы вступили в новый букан, где главным был Жак Бык, получивший свое прозвище из-за огромного телосложения. Словом, хотя колесо фортуны и сделало свой оборот, но мы остались не в накладе. Эх, хорошие были времена…

Молодость – это возможность, а старость – это отсутствие таковой. Может быть, я уже надоел вам своими нравоучениями и изречением подобных пыльных истин, но, честно сказать, я не считаю, что сейчас более счастлив, чем много лет назад. Хотя теперь у меня вдоволь того, к чему я стремился тогда. Но, поверьте, сейчас не это мне ценно. Я – в конце пути, когда уже некуда идти, и это больше всего угнетает. Теперь я лишь жду, когда же закончится мое время. А ведь человек рожден, чтобы двигаться вперед, если он перестает это делать, то умирает. Сейчас, когда я уже ничего не могу, я отдал бы все, что приобрел, за возможность снова вернуться в начало своего жизненного пути. Хотя многие и считают меня счастливчиком и баловнем судьбы, вышедшим живым из страшных передряг, которые всем остальным стоили жизни, я желаю лишь одного – вернуть надежду. Надежду на будущее. Может быть, ваши записи и есть единственный выход для меня. Может, они дадут мне то, что не в силах сделать никто.

Вот что я еще хочу сказать. Достойная и безбедная старость не одно и то же. Я много раз слышал от недалеких людей: «Хочу обеспечить себе достойную старость». Это говорят себе те простолюдины, чья мысль не поднимается выше тарелки с похлебкой. Они даже достоинство меряют мисками. Всю свою молодость они только и делают, что меняют собственное достоинство на деньги, и все это, по их мнению, для обеспечения достойной старости. Но скажите, о каком достоинстве можно говорить? Достаток и достоинство – разные слова и даже разные понятия, но они сливаются в их головах-мисках воедино.

Мне не жаль тех людей, кто продает свою молодость ради мифической достойной старости, потому что с полной уверенностью могу сказать: ее не существует. Думаете, сидел бы я сейчас здесь, если бы у меня была достойная старость? Все догадываются, что я обеспечил себе старость недостойными и кровавыми делами за океаном. Думаете, у меня есть друзья, не говоря уже о семье, которую я потерял еще в Канаде? Да и там было то же самое. Все считали мое золото кровавым, а меня – недостойным называться честным человеком. Все, что мне сейчас остается, – это рассказать вам свою жизнь, чтобы хотя бы потомки рассудили меня. Очень на это надеюсь.