Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) - Василий Сергеев

ВОЙНА

История почти всегда приписывает отдельным личностям, а также правительствам, больше комбинаций, чем у них на самом деле было.

M-me de Staоl

КРЫМ

В 1783 году последний крымский хан – Шагин-Гирей – сложил с себя власть, получив за это годовое содержание в сто тысяч рублей. Крым окончательно перешел под юрисдикцию России. Лихорадочно возводились укрепления по правому берегу пограничной Кубани: ногайцы, абазины и черкесы волновались, подстрекаемые Портой, писали «магзары» – прошения о защите и покровительстве; в крепостях Сунжук-кале*Новороссийск.* и Анапе высаживался турецкий десант.

В Крыму Суворов с двумя корпусами охранял побережье от турецкого вторжения, и то на горизонте, то у самых берегов маячили турецкие корабли... В Керчи, Кафе*Феодосия* и других городах Крыма по ночам стали вырезать целые армянские семьи – до детей-малолеток включительно. Двух разбойников поймали: оказалось – местные татары. Идеология их была проста:

«Армяне – враги мусульман и Аллаха!»

Но раньше-то это не мешало жить бок о бок! Понятно было, что без внушений, а главное, денег Порты, здесь не обошлось. Потемкин предписал: переселить. Румянцев подтвердил:

«Христиан, пожелавших в Азовскую губернию, отправляйте сходственно предписанию князя Григ. Алекс. Потемкина».

Двадцать тысяч армян пришлось переселить за пределы не только Крыма, но и Едикульской орды. Ближайшее подходящее для их житья место квартирмейстеры Суворова отыскали аж у пограничной крепости Дмитрия Ростовского50.*Будущий Ростов-на-Дону*

Над Константинополем нависла реальная угроза. Война была неизбежной.

«ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ»

Vulgus vult decipi decipiantur! Vulgus vult decipi, ergo decipiantur51.

51*Толпа хочет быть обманутой, так пусть же обманывается!*

«Наказ» в свое время был собственноручно скомпилирован императрицей из трудов Монтескье, Бильфельда и Беккария. «Положение о губерниях» было списано, – и не ею самой, а секретарями Потемкина, под его же общей редакцией, – из наставлений остзейских баронов об управлении землями. На многие годы вперед выстраивалась сложная конструкция из губернаторов и полицеймейстеров, предводителей дворянства и прокуроров – так, чтобы один доносил на другого, тем ограничивая размах воровства внутреннего и не давая никакому бунту проистечь, – но и, главное, вздохнуть не давая миллионам теперь уж в полной мере сравненных со рабочим скотом крепостных.

Результат можно было и предугадать. Земледелие пришло в упадок, цены выросли чрезвычайно. Если в 1760 году, при Елисавете, четверть ржи на Гжатской пристани стоила 86 копеек, а в 1763-м, в начале правления Екатерины II, – 96 копеек, то в 1783 году она же стоила 7 рублей. В 1787 году наступила подлинная катастрофа.

«...Цены хлеба час от часу возвышались, и при бывших в двух прошедших 1785 и 1786 годах неурожаях не токмо до чрезвычайности дошли, но даже и сыскать хлеба на пропитании негде, и люди едят лист, сено и мох и с голоду помирают, а вызябший весь ржаной хлеб, в нынешнюю с 1786 на 1787 год зиму в плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить в будущем году землю, и вящим голодом народу угрожает»,

– писал Щербатов в «Размышлениях о нынешнем в 1787 году почти повсеместном голоде в России». В другой работе – «О состоянии России в рассуждении денег и хлеба» – он дополняет наблюдения:

«Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо, к несчастью, и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А, однако, никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа, для прокормления того народа, который составляет силу империи...»

Не те заботы волновали императрицу! По ее повелению Сенат издал указ Потемкину о

«поправке дворцов Южных»

и

«поставке на каждую почтовую станцию потребного количества лошадей и фуражу».

На сие мероприятие отпускалось из казны десять миллионов рублей.

Той зимой Екатерина совершила знаменитое путешествие по России, дабы убедиться, что народ всюду благоденствует под мудрым ее управлением. Павла она с собой брать не собиралась: зная его скептицизм и отсутствие придворного такта, не сомневалась, что сие, при первом же обнаруженном им упущении, поведет к скандалу между ним и Потемкиным. А ведь скандал сей созерцать будут все приглашенные представители дворов иностранных, – император Иосиф II, французский посланник граф Сегюр, фельдмаршал Австрии принц Шарль де Линь... Напротив, она решила, что в поездке примут участие оба ее внука, девятилетний Александр и семилетний Константин, – один должен видеть страну, которая достанется ему, другой – приготовления к завоеванию страны, ему обетованной! Веселая трехлетняя Александра, ее красивая сестренка, которую бабушка называла «la belle Helene», и крошечная Мария, не вышедшая из колыбельного возраста, разумеется, оставались дома.

Мария Федоровна и Павел, обратясь к ее материнским чувствам, заявили в один голос:

– Ваше Величество, оставьте мальчиков дома! Вы так справедливы, так добры, у вас столь нежное сердце, что вы откликнитесь на просьбы отца и матери!

Екатерина стояла на своем. Она ответила:

– Ваши дети принадлежат вам, мне, но они также принадлежат и государству.

Павел, смирив гордость, обратился к Потемкину, человеку, которого он ненавидел, тому, кто хозяйничал в его стране и кому принадлежало сердце его матери, от кого он получал только угрозы, неприятности и обиды... Безуспешно!

Господь все-таки смилостивился над несчастными супругами: пока оба двора спорили по этому поводу, младший, Константин, заболел ветряной оспой; через несколько дней и Александр заразился этой болезнью. Несмотря на свою непреклонность, императрица вынуждена была ехать без внуков.

«Я очень огорчена из-за того, что Александр и Константин не смогли отправиться со мной в путешествие, они тоже, похоже, разочарованы»,

– жаловалась императрица Гримму.

«Ее появления походили на радостные, посменные торжества; толпы народа окружали карету, воины в строю встречали, дворяне, прочие сословия наперерыв учреждали угощения: везде арки, лавровые венки, обелиски, освещения; везде пиршества, прославления, милость и удовольствия...»,

– писал Павел Сумароков. Принц де Линь сообщил, что каждый день путешествия знаменовался раздачей бриллиантов, балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в окружности...

В Мстиславле архиепископ могилевский Георгий Конисский встретил ее знаменитою речью:

«Оставим астрономам доказывать, что земля около солнца обращается: наше солнце вокруг нас ходит»...

Труды Потемкина, блистательно продемонстрированные им во время этого путешествия, получили самую высокую оценку Екатерины. Впрочем, она никого не смогла обмануть. Император Иосиф был такого мнения:

«Во всем сделанном больше эффекта, чем внутренней цены. Впрочем, так как здесь никаким образом не щадят ни денег, ни людей, все может показаться нетрудным. Владелец рабов приказывает – рабы исполняют. За работу им вовсе не платят или платят мало. Их кормят плохо. Они не жалуются. И я знаю, что в продолжение этих трех лет в этих вновь приобретенных губерниях вследствие утомления и вредного климата болотистых мест умерло пятьдесят тысяч человек. ... Крым лишился двух третей своего населения... После отъезда императрицы все чудеса исчезнут. Настоящая администрация, требующая постоянства, не согласуется с характером Потемкина».

«Временщик» – так он понял Потемкина, а путешествие в «райский южный край» оценил одним словом – «галлюцинация».

Возродить разрушенный край нельзя было без казачества, которое, к счастью, искоренено было не окончательно. Прокламацией от 1(12) июля 1783 года Потемкин начал формировать «реестровое» войско:

«Объявляю чрез сие из пребывающих в Азовской губернии, Славянской и Елизаветской провинции жителей, кои в бывшем войске Запорожском служили, что полковому старшине и армии капитану Головатому Антону препоручено от меня приглашать из них охотников к служению в казачьем звании под моим предводительством. Число сих казаков простираться будет конных до 500 и пеших в лодках то же число, которым определяется довольное жалованье и пропитание»...