Сулла бы одобрил - Юрий Никитин

пирога, который не так уж и засох в холодильнике.

Мне нравится уют, женщины это умеют, все ярко и празднично, Маргарита хорошо зарабатывает, на электричестве не экономит, да и Россия не та страна, чтоб хоть что-то экономила, не Европа, чай.

– Я его слегка разгрузила, – сообщила Рафаэлла мимоходом, – но повторную все же проведи, а то он дружка содержит в черном теле.

Маргарита понимающе кивнула, я поморщился, не люблю когда пенис называют то фамильярно дружком, какой он мне дружок, то вообще мужским достоинством, это же как низко нужно пасть, чтобы вознести его на такую высоту, но промолчал. Я вообще в подобных случаях помалкиваю, мужчин мало, да и те с легкостью переходят на ступеньки ниже и ниже, пока не становятся просто мужиками, которые о достоинстве вообще не имеют понятия, для них и пенис достоинство.

Кофе крепкий и ароматный, но уже плещется у меня в емкостях, нужно сходить в туалет и выплеснуть содержимое единой канистры для съеденного и выпитого.

Рафаэлла взглянула на часики, охнула.

– Ох, через три часа уже на работу!.. Скорее-скорее в постель!..

На кровати в самом деле места для всех троих, мы не толстые, но Рафаэлла меня пихнула на кровать, а сама легла на диване, укрывшись широким клетчатым пледом и смешно поджав ноги.

Маргарита опустилась на постель со мной рядом, велела Алисе погасить свет и проверить, везде ли задвинуты шторы, в темноте обняла меня и жарко шепнула в ухо:

– Чудесная у меня подруга, да?

– М-да, – пробормотал я с неловкостью, – она… да, чудесная.

Мое либидо спит, хотя в таких случаях должно бы взыграть вдвойне, я усилием воли перенаправил часть крови, велев заполнить и раздуть пещеристые тела.

Маргарита довольно охнула, переместилась в позу всадницы, мы и эту область доминантности отдали женщинам, нам меньше работы, мы хитрые, пусть женщины позже и поняли, какую гнусную ловушку под названием «феминизм» мы придумали, но уже не вырвутся, у нас все схвачено и предусмотрено…

Утром едва я вышел из транса, в который вгоняю себя, чтоб была имитация сна, по полу прошлепали, приближаясь, босые ступни.

Рафаэлла, голенькая, как рыбка из городского пруда, за чистотой которого следит сам мэр, приподняла одеяло и скользнула к нам, жаркая и разогретая.

– Как спалось? – спросила она с интересом. – Что это вы всего разок повязались? Я и то дважды кончила.

Я пробормотал:

– Да мы не так уж и шумели… Как спалось?

– Жутко здорово, – выпалила она. – Сам знаешь, в такую погоду хорошо спится.

Маргарита кивнула, да, вчера и сегодня область очень низкого давления, медики рекомендуют меньше двигаться и больше спать, но Рафаэлла намекает на нечто такое, о чем Маргарите не скажешь, понимает даже без предупреждения. Вот так впервые от подруги появляются тайны.

– Сегодня какой день? – спросила Маргарита.

– Хороший, – заверила Рафаэлла. – Хороший день!.. Несмотря на траблы. Но у кого не траблы, тот вообще не человек в наше трабловое время. Даже погода, как видишь, трабловатая.

Я чувствовал, как это хорошо и приятно лежать вот так в мягкой теплой постели, справа и слева молодые жаркие женщины, умные и красивые, никаких сложностей, мы же взрослые и все понимаем, уживаться научились, и даже физиологические потребности всего лишь физиологические, умеем отделять и дистанцироваться, кесарю кесарево.

Рафаэлла закинула на меня ногу, придавив причинное место, Маргарита тоже повернулась ко мне, согнутая в колене нога лежит на моем пузе с квадратиками, я ощутил блаженное состояние простого человеческого счастья, лишнее доказательство, что оцифровался не только разум, но и доли мозга со всеми его простейшими инстинктами, животными желаниями и вектором счастья и несчастья.

Маргарита приподняла голову и сказала громко:

– Алиса, яичницу на троих! А к ней еще что-нить вредное, типа гречневой каши с маслом.

– Зачем говоришь насчет вредного, – спросила Рафаэлла с укором, – а вдруг сделает кашу с машинным маслом?

– Я свою дотренировала сама, – заверила Маргарита, – обновили насчет джипити-шесть.

– Ой, – сказала Рафаэлла, – это ж долго возиться?

– Я по упрощенной схеме, – пояснила Маргарита. – Пожертвовала одной тренировкой по фитнесу, зато теперь девочка понимает меня с полуслова!

Она поднялась первой, а я, как и положено в старых традициях этики, проводил ее восхищенным взглядом.

К платяному шкафу прошла вообще как на сцене под светом юпитеров, грациозно и чувственно выпячивая грудь и оттопыривая булочки.

Рафаэлла выбралась из постели с другой стороны, ее одежда по-мужски небрежно брошена на стул, с усмешкой наблюдала, как я освобожденно поднялся, ишь Прометей прикованный, но все равно я оделся быстрее их обеих, первым прошел на кухню.

Алиса тут же раздвинула плотные шторы, в окна ударил такой яркий солнечный свет, что будь я человеком, обязательно бы зажмурился или сощурился.

На плите светятся мигающие огоньки панели, на широкой сковороде прозрачная яичница с тремя холмиками желтков медленно обретает белый цвет, пахнет вкусно, над плитой в кухонной мебели массивный выступ, оттуда падает дополнительный свет, отверстие для поглощения неприятных запахов, а еще две темные норки, откуда в нужный момент снова высунутся манипуляторы.

Рафаэлла вышла следом, внимательно взглянула на мое бесстрастное лицо.

– Спокоен?

– Как пульс покойника, – заверил я словами Маяковского, – а ты?

– Как ни странно, – ответила она, – тоже. Так бы, конечно, нет, но вот так с тобой в твоей ауре, как под гипнозом, даже некоторое облегчение, словно извинилась перед прохожим, которому в прошлом году ногу оттоптала.

Маргарита крикнула из ванной:

– Вы там не прелюбодействуйте на столе, он у меня уже и так шатается! Сейчас накрашусь и выйду!

– На столе не будем, – заверила Рафаэлла.

– А ты не красишься? – спросил я.

Она отмахнулась.

– Татуаж вывозит. А так да, какая женщина не красится?

– Маргарита не обиделась? – спросил я.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– За такой пустячок? Вообще она чаще вязалась с моими парнями, которых я отлавливала. Мы давно дружим, несмотря на. К тому же я сегодня тебя сама переложила к ней.

Я сказал с неловкостью:

– Хорошо жить в эпоху феминизма. Женщины перекладывают нас друг другу в постели, а говорят, что счастья нет. Раньше нужно было самим бегать, высунув языки, улещивать.

Я отодвинул ей стул, она улыбнулась мне несколько смущенно, не привыкнет, что я соблюдаю древний ритуал времен империи, но опустилась на сиденье грациозно и с достоинством, женщины быстрее нас приспосабливаются к быстро меняющемуся миру.

И так же быстро, всмотревшись в мое лицо, спросила:

– Скучные мы с тобой?.. Вот если бы романтика, любовь, страсти, слезы, безумное ликование… Но ты прав, на самом деле нам этого не хочется.

Я запротестовал:

– Разве