Парфюмер Будды - М. Роуз

Это был один из уроков, который он пытался ей преподать, в этом она была слаба. Надо было трансформировать гордыню в гордость за их дело, чтобы она стала истинно самоотверженной. Ее эго всегда будет ей мешать. Это была серьезная проблема, потому что продвижение по карьерной лестнице лишь усиливало эго.

– Мы на тебя рассчитываем, – сказал ей наставник. – То, что есть у Л’Этуаля, очень важно.

– Я понимаю.

– Главное, чтобы это не попало не в те руки.

– Да, да, – она знала только это и ничего больше. Ее учили принимать то, чего она не знала. – Хотелось бы знать, почему этот сосуд так важен.

В трубке на минуту замолчали. Она всегда задавала слишком много вопросов. Наставник постоянно предупреждал ее об том.

– Ты не должна знать, ты должна подчиняться.

Над ее любопытством, как и над гордыней, стоит поработать.

– Ты уверена, что сможешь? Что справишься?

– Я справилась со всеми трудными задачами, которые мне поручали. И доводила все до конца, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал почтительно, но спокойно. Ей часто не доверяли действовать самостоятельно. Теперь операция почти вступила во вторую фазу. От этого ее сердце билось сильнее. На то, чтобы добиться этого, у нее ушли годы. Наконец она сможет доказать, на что способна, проявит свой потенциал.

Закончив разговор, монахиня прислонилась спиной к стволу акации, почувствовала крепкую устойчивую массу. Подул ветер. Лама при прощании сказал, что всякий раз, когда дует ветерок, листья склоняются в знак благодарности.

Вернувшись в часовню, она огляделась. Надо было прибраться, все расставить по местам. Но прежде она сделает то, что делает всякая достойная тибетская монахиня. Она заварила чашку чая и села медитировать. Ей надо было подготовиться к предстоящему походу.

Глава 46

16.51

Новый путь отличался от прежнего. Жас и Робби согласились хотя бы на это: они не хотели, чтобы кто-либо знал о входе в подземный город из сада их особняка. Поэтому Робби показал им другой маршрут: через люк на тихой улочке в Четырнадцатом районе, которым пользовались многие диггеры.

Тройка спелеологов-любителей шестой раз свернула в шестой тоннель. Под землей было гораздо более сыро, чем утром, и тише, если такое возможно. Запахи были еще неприятнее. Жас не знала, усиливались ли они от сырости, или это она стала более чувствительна к ним.

Напряженность Жас тоже зашкаливала. Может быть, это потому, что с ними монахиня? Или низкие проходы, затопленные тоннели и обрывы довели ее до этого состояния?

Они начали взбираться по крутой узкой каменной лестнице из грубо отесанных камней.

– Это напоминает мне рассказы родителей о том, как они прятались в пещерах Тибета перед бегством в 1959 году, – сказала Ани Лондро.

Жас заметила, что миниатюрная монахиня была необычайно подвижна, что само по себе неудивительно, но под курткой на ней были оранжевые одежды, заправленные в высокие сапоги до колен.

Когда Жас ездила в Тибет с телевизионной группой в поисках легенды о Шангри-Ла, потерянном рае в тени белой хрустальной горы, она встречалась со многими священниками и священницами, и они казались ей умиротворенными и одухотворенными. Поездка стала вершиной ее карьеры. Она забралась так далеко в место, лишенное современной цивилизации, что почти убедила себя, будто легенда, которую она искала, реальна.

В разреженном воздухе, затрудняющем дыхание, где все было неизменно тысячи лет, Жас задумалась о реальном существовании Шангри-Ла и о том, сможет ли она ее покинуть, если найдет.

Катакомбы, по которым они теперь пробирались, чем-то напоминали это святое место: тишина, изолированность, труднодоступность, уединенность, если не считать тех, кто шел с ней. И снова Жас преследовала миф. Теперь это был миф брата. Усилия были не меньшие, но ощущение тщетности гораздо сильнее. Робби так сильно сопротивлялся продаже двух самых популярных духов и был так упрям в отношении разбитого сосуда. После приезда в Париж Малахай Сэмуэльс поднял цену. Он готов был заплатить столько, что хватило бы расплатиться с долгом и можно было бы продать только «Руж».

Но Робби готов был рисковать собственной жизнью, чтобы отдать Далай-ламе эти осколки мечты.

Они свернули в еще один тоннель со скользкими от сырости стенами. Свет от их фонарей на шлемах серебром блестел на известняке.

– Ани, можно вас спросить? – обратилась Жас к монахине.

– Конечно.

– Мой брат прав? Вы согласны, что Далай-лама найдет применение этому подношению?

– Я всего лишь курьер. Меня это не касается. – Она говорила по-французски, и Жас не сомневалась, что это ее родной язык. Голова ее была обрита наголо, но просматривалась щетина черного цвета. Черты лица азиатские, более китайские, подумала Жас, чем тибетские. – Вы сомневаетесь в мудрости желаний вашего брата?

– Из того, что я знаю о проблемах вашего народа, это равносильно тому, чтобы подарить Папе Римскому кусок Животворящего Креста.

– Возможно. – Монахиня шла позади нее, поэтому Жас не могла видеть ее лица, но по голосу казалось, что она улыбается. – Спасители не всегда те, кого мы ожидаем. Власть приходит неожиданными путями.

Тоннель закончился простой и элегантной аркой в двенадцать футов, за которой находилась камера с высоким потолком и каменным алтарем в центре.

Согласно схеме Робби должен был ждать именно здесь, но его не оказалось на месте.

– Мы ошиблись? Не там свернули? – спросила Жас Гриффина.

– Мы там, где должны быть. Смотри, – он указал на крест из черепов над аркой и каменную табличку под ним с надписью: «Croyez que chaque jour est pour vous le dernier. Hоrace».

– В записях Робби сказано, что здесь будет надпись из Горация. О чем она? – спросил Гриффин.

– Верь, что каждый ушедший день – твой последний, – перевела Жас строку древнеримского поэта.

– Как верно, – прошептала монахиня.

– Думаешь, с Робби что-то случилось? – спросила Жас Гриффина.

– Нет. Но думаю, что он натолкнулся на каких-то других диггеров. Он бы не допустил, чтобы за ним кто-то увязался. Он бы остановился и выждал, поосторожничал.

– А нам что делать? – спросила Жас.

Ответил ей не Гриффин, а монахиня:

– Ждать. – Голос у нее был смиренный, доброжелательный, она знала, как сделать правильно.

Через полчаса, когда брат так и не появился, Жас предложила поискать его.

– Мы не можем, потому что не имеем представления, где он, – сказал Гриффин.

– Он здесь, и мы это знаем, – сказала Жас.

– Здесь около пятисот миль тоннелей, сотни камер, тысячи проходов. Мы можем разойтись на десять футов и навсегда потерять друг друга.

– А если он ранен? А если тот, кто гоняется за ним, уже отыскал его?