Свидетельница - Алина Знаменская

Анжела попыталась вмешаться и как-то повлиять на эту ревущую стихию, но безуспешно.

– Не бросайте нас! Мы будем слушаться! – вопили мои неуемные, невоспитанные дети.

– Ксения! – всполошилась моя мама. – Объясни же им, что ты пошутила.

– А я не шутила, – пожала плечами Ксюха. – Если она останется, они выпьют из нее последнюю кровь. Разве вы не видите?

– Тихо! – собравшись с духом, крикнула я.

Дети замолчали, но продолжали потихоньку шмыгать носами.

– Разве я сказала, что ухожу?

Головы второклашек одновременно вскинулись. Две дюжины глаз уставились на меня вопрошающе.

– Я буду думать, – сурово пообещала я. – А сейчас покажите мне, как вы умеете беречь природу.

Когда дети потянулись собирать мусор на поляне, я послала своей подруге самый испепеляющий взгляд, на который была способна. В ответ она показала мне язык.

Подруга испортила нам поход, но не испытывала по этому поводу ни малейшего неудобства!

* * *

На следующий день мы с Ширяевым и Шадтом отправились на похороны дедушки Скворцова.

У двора знакомой покосившейся избушки толпился народ. Наверное, это громко сказано – толпился. Здесь была кучка соседок, да в сторонке курили три мужика.

Гроб стоял на табуретках во дворе. Возле покойника в головах сидел Паша Скворцов – сосредоточенный и бледный. Хозяйка с большим выпирающим животом сидела на крыльце, широко расставив ноги. Она пьяно мотала головой и что-то беспрерывно бормотала.

Я подошла к Скворцову, погладила его по голове.

Он удивленно взглянул на меня.

– Мы с ребятами пришли… проводить твоего дедушку.

Заметив своих друзей, Скворцов кивнул им и снова опустил голову. Я догадалась – ему стыдно за мать, за то, что вся правда о ней обнажилась так откровенно. Он совсем не рад, что мы пришли.

Я огляделась. Женщина в темной косынке – не то родственница, не то активная соседка – раздавала всем носовые платки. Я подошла.

– Может быть, надо помочь чем-то? Я – Пашина учительница.

– Очень хорошо. Венок понесете. А мальчики пускай возьмут вон те цветы, в ведре. Вставайте вон к женщинам. Сейчас машины подойдут.

И в самом деле, из переулка, поднимая пыль, показался грузовик, за ним – небольшой, видавший виды автобус.

Я подошла к женщинам, взяла венок и невольно стала свидетельницей их разговора.

– Ушел дядя Ваня, царствие ему небесное. Теперь ведь пропадут без него! – сокрушалась одна.

– На его пенсию, почитай, и жили. А теперь что? На детские пособия? Пропадут…

– Дров она не запасет на зиму – не на что. А дальше – понятно что.

– И куда рожают? – привычно вздохнула одна из женщин. – Нищету плодят…

– Нормальные бабы лечатся, родить не могут. А эти как кошки…

Подошла активистка, та, что раздавала платки.

– Перестаньте, женщины, – оборвала она. – Не время сейчас и не место. Есть специальные организации. Пусть они этой семьей и занимаются. А наше дело – человека в последний путь проводить.

– Организации, – вздохнула одна из женщин. – Это собес, что ли? Видали мы их помощь.

– Ну, тогда вы помогите, – усмехнулась активистка. – Все мы хороши языками-то молоть. А как до дела доходит, и нет нас.

– Какое дело-то? – не сдавалась соседка. – Немощным помочь – это дело. А таким, как эта Анька? Да она здоровее здорового! На ней пахать можно, а она пьет да гуляет!

– Деток жалко, – вздохнула пенсионерка.

В это время гроб установили в кузове грузовика. Туда же забрались мужчины.

Скворцов подошел к матери.

– Иди в дом, – попросил он. – Тебе не надо ехать. Иди…

Женщина мотала головой и кому-то грозила кулаком.

Скворцов забрался в машину, кузов закрыли. Тогда мать Скворцова поднялась, оглядела двор, будто пытаясь получше вникнуть в происходящее, и наткнулась взглядом на осуждающие лица соседок.

– Чё уставились? – заорала она. – У меня горе! А они уставились!

Женщины молча потянулись к автобусу. Тогда мать Скворцова плюнула им вслед, грязно выругалась и ушла в дом.

После похорон я вернулась в школу и прямиком направилась к завучу Кондратьевой. Увидев меня, та раскрыла объятия, будто мы не виделись сто лет и она ужасно соскучилась. Это было очень странно. Я смешалась.

– Светлана Николаевна, миленькая, как хорошо, что вы догадались зайти ко мне. А я вас искала.

– Мы с ребятами были на похоронах.

– Да, да, я слышала. Очень печально. Но что поделаешь, это жизнь – одни рождаются, другие умирают.

– Я как раз хотела поговорить с вами насчет Паши Скворцова, – сказала я. – Мальчик теперь в непростой ситуации. Нельзя ли его как-нибудь устроить на лето?

– Конечно, устроим. Сейчас пригласим нашего профорга и прозондируем почву.

Я не переставала удивляться. Честно говоря, я ожидала отповеди. Например, такой:

– Светлана Николаевна! Да у нас девяносто процентов учащихся в таком положении, как ваш Скворцов! А вы требуете ему привилегий.

Я приготовилась к борьбе и запаслась аргументами, а они не понадобились.

Вошла профорг Наташа.

– Наташенька, внесите в список отдыхающих Скворцова Павла на июль – август.

– Санаторий?

– Нет, лучше оздоровительный лагерь, – вмешалась я.

– Ну вот и решили, – расплылась в улыбке Кондратьева, когда Наташа ушла. – Июнь ваш Скворцов пробудет со всеми в пришкольном, а на остальные месяцы поедет в оздоровительный. Там питание отменное, лес, речка…

Я с возрастающим изумлением прислушивалась к тону голоса своей начальницы. Та просто бисером сыпала. А после ухода профорга так и совсем перешла на вкрадчивый и нежный лепет:

– Светлана Николаевна, я тут краем уха слышала, что вы у нас увольняться собрались?

– Кто вам сказал? – опешила я. Первой под мои подозрения попала Анжела. Вот уж не ожидала от нее!

– Да уж сказали… Сорока на хвосте принесла. Так это правда?

Я пожала плечами.

– Вы устали? – Она сделала сочувствующее лицо.

– Очень, – призналась я. – У меня свой ребенок… с проблемами. С ним заниматься нужно много. А после моего класса я прихожу домой как выжатый лимон.

– Прекрасно вас понимаю и сочувствую вам! – подхватила Кондратьева. – К интернату привыкнуть надо, а вы у нас первый год. Вам трудно. Но я наблюдала за вами. И мне очень нравится, как вы работаете.

– Спасибо.

– Дети вас любят, родители. Сегодня вот с утра две ваши бабушки примчались чуть ли не в слезах.

– Зуйко и Шадт? – догадалась я.

– Они.

Значит, не Анжела. Немного легче.

– Бросились в ноги, – щедро расписывала Кондратьева. – «Оставьте нам нашу учительницу, и все тут!»

– Понятно, – вздохнула я. – Не скрою, я думала об этом. У меня такая ситуация в семье непростая… А подруга хорошую работу предлагает.