Коридоры власти - Чарльз Сноу

Надо же, «по принципиальным соображениям», подумал я. Мысленно придал слову «принципиальный» коннотацию, далекую от иронии. Вспомнил Роджера три года назад, в должности парламентского секретаря. Вспомнил пару банальностей на этот счет: «отольются кошке мышкины слезки», «хорошо смеется тот, кто смеется последним»…

В тот день мне не пришлось утешать Роджера — я просто отчитался ему. Он слушал в задумчивости; когда я дошел до высокопарной речи Леверетт — Смита, — расхохотался. На самом деле Роджеру было совсем не смешно. В его состоянии перманентных подозрений всякое проявление человеческой добродетели, и даже простой порядочности, представлялось непозволительно, невыносимо щедрым подарком.

Роджер погряз в подозрениях, закопался в планах отражения нападок, точно врач, заваленный рентгеновскими снимками собственных легких. Погряз и закопался до такой степени, что забыл передать приглашение Каро — мы с Маргарет были званы к Квейфам завтра вечером.

Каро, оказывается, не звонила, а сама заезжала, без предупреждения.

— Ей хотелось с кем-нибудь поговорить, — грустно констатировала Маргарет. — Наверно, своих подруг ей было стыдно, вот она и выбрала меня.

Я не стал спрашивать, о чем они говорили, но Маргарет не могла молчать.

Каро начала со слов «Полагаю, вы в курсе», перешла на полутеатрализованные оскорбления, перемежаемые бранью, очевидно, слышанной возле ньюмаркетских конюшен. Обвиняла не столько Эллен, сколько саму жизнь. Когда оскорбления пошли по второму кругу, вид у Каро стал испуганный, а там и затравленный. Глаза округлились, но не из желания удержать слезы. «Не знаю, как я буду одна. Не знаю, как я это переживу» (конец цитаты).

— Она любит его, — сказала Маргарет. — Говорит, не может представить, что больше не услышит, как его ключ поворачивается в замке; что больше не выпьет с ним на ночь вина. Она не преувеличивает. Я тоже не представляю, как она это переживет.

Глава 5

Триумфальный вечер

На Лорд-Норт-стрит мы приехали в одиннадцатом часу, но не к ужину в обычном смысле слова, а к ужину, назначенному на «после дебатов». Дверь распахнулась навстречу очередному гостю, штриховка дождя стала четче, желтый прямоугольник по контрасту — на тон теплее.

Маргарет стиснула мою руку. Я вспомнил, как мы впервые переступили порог этого дома — и по-хорошему позавидовали его хозяевам. Теперь будущее их было под вопросом. Мы не хуже Роджера и Каро знали, что им грозит; наверняка и другие гости, поднимаясь по парадной лестнице, думали далеко не о предстоящем ужине.

Каро встретила нас в гостиной, едва не ослепила блеском глаз, бриллиантов и декольтированных плеч. Не стала ограничивать себя в децибелах; обняла Маргарет, пожалуй, несколько крепче обыкновенного, меня клюнула в щеку. Переигрывает, подумал я. Она никогда меня не жаловала, а теперь и вовсе бы не пригласила, если бы не официальный характер мероприятия. Каро либо вызнала, либо сама догадалась, что Роджер мне доверился. Ни великодушие, ни беспечность Каро не распространялись на свидетелей ее унижения. Тем более унижения такого рода.

Пробило половину одиннадцатого. В гостиной собралось уже несколько человек, включая Диану Скидмор.

— Они еще не вернулись, — объявила Каро громко и непринужденно, будто парламентское заседание было самое обычное. Под «ими» она разумела политиков. — Им нынче досталось, благослови их Господь. Я Роджера с самого утра не видела. А вы, Диана? Вы кого-нибудь из них видели?

— Разве мельком, — ответила Диана, сверкнув изумрудами и зубами.

— Кажется, сегодня Монти Кейв выступает. С величайшей из речей, — продолжила намеки Каро.

— Вы правы, он намерен сказать несколько слов, — подтвердила Диана.

Что Монти появится с минуты на минуту, Каро сообщила Диане тоном, предполагающим осведомленность собеседника. Диана оказалась во всеоружии — тотчас спросила, придет ли премьер.

— Увы и ах, — заулыбалась Каро. И добавила: — Зато Реджи Коллингвуд обещал зайти. Разумеется, если дебаты кончатся в приемлемое время. — Дескать, не думайте, душенька, будто мне крыть нечем.

Я понял: Каро сделала ставку на сегодняшнее «после ужина» (все-таки интересно, в курсе Диана или не в курсе?). Каро не просто демонстрирует, до какой степени она на стороне Роджера, — она употребляет все свое влияние, и будет употреблять, пока идут дебаты. Будет помогать Роджеру выиграть, помогать так же самозабвенно, как если бы Эллен Смит и в помине не было.

Однако вот какой вопрос меня мучил: да, Каро проявляет невиданное благородство; знай она наверняка, что через неделю потеряет Роджера, проявляла бы благородство не меньшее; но неужели она совершенно смирилась со скорой утратой? По ее словам, по интонациям я сделал вывод, что утрачивать она не готова. Тогда что? Надеется, победа, упрочение положения не оставят Роджеру выбора, с кем быть? Что он не просто будет с Каро, но будет на ее условиях? Год назад перспективы Роджера казались блестящими; поверит ли он в новую иллюзию? Если поверит, то до каких пределов? Пожертвует ли перспективами?

Я бы очень удивился, если бы Каро, крайне редко ошибавшаяся в прогнозах, не питала подобных надежд. Сам я не знал, что и думать об этих надеждах.

Не знал я также, каковы, по прогнозам Каро, шансы Роджера на выборах. Ее потряхивало от жажды деятельности, она рвалась в бой. Была готова сражаться до последнего. Нет, в нюансах человеческих чувств Каро, конечно, не сильна — зато в совершенстве владеет языком светских недомолвок. Теперь она косилась на Диану — ждала подтверждения своих упований. Диана ни с подтверждениями, ни с отрицаниями не спешила. Но и в молчании Дианы Каро усмотрела смысл; этот же смысл усмотрели и мы с Маргарет. Диана далека от мысли ставить на Роджере крест. Ей известно, что он в сложной ситуации, только и всего. Она осторожничает. Возможно, не хочет смутить своих ближайших друзей из числа политиков, вроде Коллингвуда, возможно, уже слышала от него о скандале, но в поведении полагается на интуицию.

Каро как-то под настроение высказалась: от высших кругов, дескать, жалости ждать не приходится. Одно-два проявления жалости — и мы «скатимся». Мы терпимы и доброжелательны к людям в целом благополучным. Человек с серьезными проблемами для нас не существует.

Я тогда задумался: а как насчет прочих «кругов»? Окажись представитель любого другого «круга» под пристальным общественным вниманием — кто за него заступится? Представители всех кругов, известных лично мне: чиновники: профессора, промышленники, ученые, — исповедуют при опасности принцип «рога наружу». Отбился от «стада» — пеняй на себя. Рядов не разомкнут. Разве что какой-нибудь чудак, либо эпатажный, либо принципиальный, которого до сих пор и в расчет не принимали, выйдет вторым воином в поле, подставит плечо.

Возле дома остановился автомобиль. На лестнице послышалась тяжелая поступь. Вошел Роджер. Один.

На миг мне показалось, что гости пробросили Каро, что зря она благородничала и что от сегодняшнего «после ужина» резонанс будет не больше, чем от приемов, устраиваемых латвийскими дипломатами в начале тридцатых.

В следующий миг, с облегчением, несоразмерным недавнему страху, я увидел в дверях Кейва — и без задней мысли улыбнулся Диане. Кейва приобнимал Коллингвуд.

— Срочно налейте Монти! — завопил Роджер. — Он произнес речь всей своей жизни!

— Ничего, в другой раз у Монти еще лучше получится, — утешил Коллингвуд. Так Демосфен мог бы подбодрить ученика, до недавних пор косноязычного.

— Так налейте же ему! — снова вскричал Роджер. Он стоял рядом с женой. Оба улыбались — открыто, ясно. Ни дать ни взять счастливая пара, к своему разностороннему благополучию добавляющая радость за близкого друга. Я украдкой огляделся. Кто из присутствующих введен в заблуждение? Кому — и сколько — известно правды?

Спустились в столовую. Я нервничал, строил догадки. Не я один. Некоторые решения — судя по наэлектризованной атмосфере — были не только не обнаружены, но и не приняты. Если Коллингвуд и узнал что-то о жене своего племянника, виду он не показывал. Проявлял абсолютное хладнокровие. Самообладание Дианы, жертвенность Каро отдавали подмостками. Гости видели: ничто не окончательно, — ждали выстрела из пресловутого реквизитного ружья, чуяли «падение» ближнего.

Кейв поднял бокал, посмотрел в него на просвет своими темными, круглыми, проницательными глазами. Подался вперед, брылы легли на воротник. Комплименты продолжались: от Коллингвуда — покровительственные и двусмысленные, от Роджера — сердечные, но однотипные и потому вызывающие неловкость. Кейв косил то на одного, то на другого, точно ждал подвоха, пухлое лицо стало положительно карикатурным. Диана льстила в назидательной манере, будто досадуя, что Кейв себе цены не знает.