Преступление без срока давности - Мария Семенова

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

То, что былоФрагмент восьмой

В ресторане царил полумрак. Ярко освещена была только сцена, на которой голые, как в бане, девушки, взявшись за руки, плавно водили хоровод. Балалаечник, прикрыв срам одним лишь шарфом цвета полкового знамени, лихо наяривал «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», и по всему было видно, что маманя так и не сподобилась.

Народу в ресторации было немного: во-первых, заведение дорогое, а потом, будний день, да еще, наверное, тяжелый, понедельник. В окружении пристяжных чинно ужинал грузинский вор в законе — солидный, убеленный сединами батоно. Пара фирмачей с энтузиазмом рубала осетрину и поглядывала с вожделением на сцену, а у барной стойки тянули свое шампанское путаны не экстра-класса, конечно, но приличные весьма и вяло переговаривались друг с другом:

— Нищак голимый, бля, в натуре, полный облом.

Шалаевский и Петруччио разместились вдалеке от сцены и на мелькание роскошных задниц особого внимания не обращали. Кроме них за столом сидел лысый кавказец по имени Тенгиз и плотный улыбчивый очкарик Борис Васильевич, то ли отставной комитетский, то ли из бывших «помидоров», не разобрать. Пили «Шардоне», ели персики и поначалу о деле не говорили. Наконец Борис Васильевич закурил и, покосившись на кавказца, начал издалека:

— Петя, я знаю тебя как человека слова и дела. — Осознав, что ляпнул несколько не то, он кашлянул и, криво усмехнувшись, продолжил: — Короче, у Тенгиза есть к тебе деловое предложение, очень серьезное предложение. Остались у тебя в загашнике склады с оружием?

— Склады с оружием? — Петруччио сделал удивленное лицо и, откусив персик, стал яростно жевать. — Пусть скажет, что нужно. Конкретно.

Борис Васильевич выпустил струйку дыма и кивнул кавказцу:

— Скажи, Тенгиз.

— Дорогой, нужно оружие, очень много оружия. — Он отставил фужер в сторону и развернул обе ладони к небу. — Ты говори, что есть, я скажу, что надо.

— Так не получится. — Петруччио допил вино, чмокнул губами и качнул головой: — Если я вскрываю склад, ты берешь все, а иначе не катит.

— Хорошо, дорогой. — Тенгиз глянул вопросительно на очкарика, и тот, кивнув подбородком, опустил веки. — Говори, что есть, я записываю.

— Десять тысяч винтовок «маузер». Оружие пристреляно.

— Слушай, дорогой, откуда винтовок столько?

— Немцы воевать начали не с автоматическим оружием, как нас учили в школе, а с обыкновенными винтовками. А после перевооружения сдали старые стволы на склад.

— Ладно, винтовки, хорошо. Давай, дорогой, дальше.

— Шестьсот пистолетов «парабеллум». Семьдесят пулеметов МГ. Двести пятьдесят «люгеров» и примерно столько же «вальтеров». Триста автоматов «шмайсер» первых выпусков, до модернизации, никакой штамповки. Двести противопехотных мин и три миллиона патронов. — Петруччио замолчал и, прикурив «беломорину», глубоко затянулся. — Цены божеские. Двадцать пять баксов за винтовку, «вальтеры» и «люгеры» по тридцатке, «парабеллумы» — сороковник, «шмайсеры» и пулеметы — полтинник, мины по пять долларов. И за каждый цинк — пятнадцать.

— Не так быстро, дорогой, не спеши, дай я посчитаю. Что-то дорого берешь за старый хлам.

— Не хочешь — не бери. — Петруччио широко улыбнулся и, подмигнув Шалаевскому, начал подниматься. — Пойдем отсюда, брат, нас здесь не понимают…

— Э, подожди, дорогой. Борис Васильевич, скажи ему, пусть подвинется.

— Петя, побойся Бога, скости процентов пять.

— А ты, Борис Васильевич, себе сколько берешь на карман?

— Как посредник и организатор перевозки — десять процентов, верно, Тенгиз?

— Верно, верно, дорогой. Без ножа режете меня. Петя, дорогой, сбавь пятнадцать процентов возьму все.

— Ладно. — Петруччио загасил окурок и, глотнув «Шардоне», прополоскал рот. — Деньги в течение трех дней. Бабки против склада. И вывози как знаешь.

— Хорошо, дорогой, я сейчас считать буду. — Тенгиз долго шевелил губами, потом звонил кому-то по сотовому и наконец довольно распушил усы. — Дорогой, деньги есть, склад берем через три дня, когда придут машины.

— И вот еще что, — Петруччио посмотрел Борису Васильевичу в переносицу и, сощурившись, перевел взгляд на Тенгиза, — деньги передашь мне в условленном месте, взамен получишь карту, на которой и отмечен склад. И если попробуешь кинуть меня, пожалеешь.

— Тенгиз, он не шутит. — Борис Васильевич тяжело вздохнул и помахал рукой халдею: — Пожалуйста, счет.

Ночью прошел дождь, и на еловых лапах дрожали, переливаясь, капельки влаги. Грибов вокруг было хоть косой коси — белых, красных, крепких, червивых, — и, когда двинулись бором, Шалаевский тронул Петруччио за рукав:

— У тебя пакета, случаем, нету? Боровиков бы набрать на жареху.

— Боровиков? — Тот не сразу понял и внезапно рассмеялся, но получилось как-то невесело. — Не до грибов нам, брат. Дай Бог, чтобы все прошло нормально, сам знаешь — зверье…

Скоро они вышли на лесную дорогу и, отмахав с километр, остановились на поляне у огромного замшелого валуна, глубоко вросшего в землю.

— Шмаляй сразу, если что. — Вытащив «гюрзу», Шалаевский клацнул затвором, сдвинул на живот кобуру с офицерским самовзводным наганом и, ежась от сырости, подался в словник. — Всегда прав тот, кто стреляет первым.

— Аминь. — Дослав патрон в казенник пэсээма, Петруччио сунул ствол в карман, а в это время послышался рев моторов и из-за поворота блеснули фары головного грузовика.

«Святой Георгий с нами». Тенгиз пригнал два крытых «ЗИЛа». Вместе с ним приехал Борис Васильевич и четверо здоровенных кавказцев, мрачных, с настороженными взглядами и, как сразу определил Шалаевский, в бронежилетах под кожаными куртками.

— Где деньги? — Петруччио выплюнул окурок и, развернув ириску, сунул ее в рот. — Время дорого.

— Эй, сюда давайте. — Тенгиз махнул рукой, один из кавказцев принес кейс и, раскрыв его, отошел. — Пожалуйста, дорогой, считай. А карта где?

— Будет карта. — Петруччио дружелюбно улыбнулся и принялся потрошить каждую упаковку стобаксовых. — Тенгиз, вот эти две «котлеты» левые, ты можешь заменить?

— Ошибка вышла, дорогой, сейчас исправим. — Тот вытащил две пачки «зелени», обменял и требовательно протянул руку: — Верно все? Склад теперь давай, дорогой.

— Он помечен синим крестиком. — Быстро достав скатанную в трубочку карту, Петруччио развернул ее.

В это время Шалаевский заметил, как один из кавказцев потянул из-за пояса ствол — то ли «браунинг» образца 1903 года выпуска, то ли ТТ, внешне они похожи, как родные братья. Шуточки закончились.

Он мгновенно выхватил «гюрзу», чудо климовских умельцев автоматом снялось с предохранителя и с легкостью прошило насквозь одетого в бронник джигита.

— Давай! — Взмахнув рукой, Тенгиз бешено закричал, сыны гор схватились за стволы, а Шалаевский уже стремглав смещался в сторону солнца, накладывая им на глаза подсветку и не прекращая стрелять на бегу.

«Козлы черножопые! — Не израсходовав и половины магазина, он завалил всех четырех бойцов и с наслаждением всадил пулю дернувшемуся рвануть когти Борису Васильевичу: — Гнида четырехглазая!» В то же время он ни на секунду не выпускал из виду Тенгиза, который сунул было руку в карман, но тут же согнулся и, прижав ладони к паху, тяжело ударился лицом о землю. Это Петруччио не раздумывая, как и учили, разворотил ему мужскую гордость парой игольчатых, калибра пять сорок пять, пуль со смещенным центром тяжести.

И сразу наступила тишина, только надоедливо зудели комары, голосили потревоженные птахи да стонали, истекая кровью, подстреленные.

— Ты, пес, не знал, что жадность порождает бедность? — Петруччио с силой пнул Тенгиза в раненое место, тот, хрипло вскрикнув, потерял сознание, а Шалаевский шумно высморкался.

— Дети гор не терпят компромиссов. Или все, или ничего.

Вдвоем они подтащили неподвижные тела к машинам, стрельнули пару раз по бензобакам и, покурив, выщелкнули хабарики в парящую лужу у колес — взвейтесь кострами…

Взвилось изрядно — на поляне расцвело ревущее пламя, небо затянуло копотным вонючим дымом, и только поджигатели вышли за опушку, как позади грохнуло дуплетом на всю округу так, что, сорвавшись в воздух, пернатые рванули во все стороны на бреющем.

«Салют павшим героям». Обломав травинку, Шалаевский сунул ее между зубов и, заметив только что вылупившийся из-под мха боровичок, крепенький, еще цвета кофе с молоком, внезапно остановился:

— Петя, смотри, какой красавец, его сырым сожрать можно. Давай, может, пообщаемся с природой? Костерок запалим, грибков пожарим, а? На веточке…

— Запалили уже, — кивнул тот на едва различимый за деревьями столб дыма и, нахмурившись, сплюнул. — Мясо, блин, на ребрышках… И вообще, брат, хватит нам землю носом рыть, по лесам шастать. Теперь, с такими бабками, можно поинтересней чего придумать. Есть одна тема…