Жизнь Исуса Христа - Фредерик Фаррар

Но к общему всех удивлению, это событие стало новым поводом для фарисейского негодования; потому только, что исцеление совершено было в субботу. Раввины запрещали в субботу помазать слюною больной глаз, исключая случаи смертной опасности, а Иисус не только помазал глаз, но размешал слюну с глиной! Как дело любви, исцеление было бы в полном и совершенном согласии с основаниями, на которых учреждена суббота. Но дух уважения к букве, рабская мелочность, надежда спастись, когда количество грехов не будет превосходить суммы добрых дел, — давно уже удалил от чествования субботы истинную первоначальную идею этого установления и обратил ее великое значение в гибельное суеверие. Раввинская суббота с ее жалким рабством не была субботою, установленною живым и любвеобильным законом Божиим. Она переродилась в то, что апостол Павел называет немощными и бедными вещественными началами[450].

Но иудеи до того были пропитаны крайнею мелочностью, что самое великое чудо возбуждало в них не удивление и благодарность, а ужас к пренебрежению их суеверия. Таким образом, ревностное охранение буквы закона привело слепорожденного на совесть к фарисеям. Тогда последовало зрелище, превосходно переданное св. евангелистом Иоанном в 9-й главе. Начались спросы и переспросы, — как это было сделано, — сопровождавшиеся повторительными рассуждениями одних, что Иисус пришел не от Бога, потому что не соблюдает субботы, возражениями других, что гонение за нарушение субботы может послужить поддержкою несомненности совершения сего чуда, а такая несомненность поведет к подтверждению мысли, что совершивший его не сделал преступления, которое ему приписывают. Не зная, как выйти из этого положения, они спрашивали мнения слепца об его избавителе, а тот, — ничего не зная об их рассуждениях, — неустрашимо и быстро ответил: это пророк.

Увидя в нем одну из тех натур, с которыми управляться трудно, и заботясь отыскать какую-нибудь отговорку, посредством которой можно было бы отвергнуть совершение самого чуда, они поспали за родителями слепца. Это ли сын ваш, — спрашивали их фарисеи, — о котором вы говорите, что родился слепым? Как же он теперь видит? Они, вероятно, надеялись, что родители откажутся с презрением от сына; рассыплются в отрицаниях существующей между ними родственной связи; дадут ложные показания: но родители слепца, с свойственными евреям послужничеством и хитростью, не давая прямого свидетельства, которое могло бы повести за собою неприятные последствия, хотя и не поддержали вполне их предположений, но отвечали уклончиво: мы знаем, что это наш сын и что он родимся слепым; а как теперь видит, не знаем. Самого спросите; пусть сам о себе скажет.

Тогда судьи обратились снова к слепому. Ему, как и его родителям, было известно, что иудейские власти решились произнести херем, или приговор, об исключении из синагоги всякого, кто осмелится признать Иисуса за Мессию, — и фарисеи, вероятно, надеялись, что он последует их советам воздать славу Богу, то есть отринет или забудет чудо и примет таким образом их мнение, что Иисус грешник.

Но слепорожденный был гораздо смелее, чем его родители. Его не ослепила власть, не сбили их рассуждения. В душной атмосфере их высшей святыни он дышал свободно. Мы знаем, — сказали фарисеи, — что человек тот грешник. Грешник ли Он, — отвечал им бывший слепец, — не знаю; одно знаю, что я был слепец, а теперь вижу. Тогда начались новые усиленные и бесплодные переспросы. Что Он сделал с тобою? Как отверз очи твои? Но слепец знал, что высказал все, что нужно. Я уже сказал вам, — отвечал он, — ивы не слушали; что еще хотите слышать? или и вы хотите сделаться Его учениками? Смело было это слово. Не всякий решился бы спросить у этих государственных мужей, одетых в широкие одежды, — у этих мелочных исполнителей закона, членов синедриона: действительно ли они так заботливо и чистосердечно расспрашивают об Иисусе, чтобы признать права назаретского пророка? Ясно, что перед ними стоял человек, твердая честность которого не поддастся гнету и не низойдет до лжи. Сладить с ним было невозможно и, когда ни сила, ни угрозы, ни ласки на него не подействовали, то судьи разразились упреками. Ты ученик Его, а мы Моисеевы ученики. Мы знаем, что с Моисеем говорил Бог, сего же не знаем, откуда Он, — Это и удивительно. — возразил слепец, — что вы не знаете, откуда Он, а Он отверз мне очи. Но мы знаем, что Бог грешников не слушает; но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает. От века не слыхано, чтобы кто отверз очи слепорождённому. Если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего. Какой позор для Гиллела и Шаммпая! слепой нищий, неуч и невежда, еретик, рожденный в грехах, осмеливается давать им наставления! Не имея силы удерживать долее своего негодования, они выгнали его вон из залы заседания.

В числе наказаний за грехи у тогдашних иудеев существовало отлучение от синагоги[451], первая степень которого, незифаг, состояла в запрещении являться в течение тридцати дней только в одну известную синагогу, вторая, ниддуц, продолжалась на девяносто дней с запрещением являться во все другие синагоги; но ни при том, ни при другом отлучении вход в храм, где был особый двор для отлученных, не воспрещался. Последняя, высшая степень, херем, или шаматта, состояла в полном исключении из общества и храма на всю жизнь, по всей вероятности, в это время или немного прежде Иисус подвергался не раз меньшему отлучению или исключению из одной синагоги; потому что мы почти всякий раз читаем о вхождении вновь в каждую из тех синагог, которые во время первых лет Его служения были любимыми местами Его учения и посещения.

Но Иисус не забыл первого своего исповедника. Он отыскал его и спросил: ты веруешь ли в Сына Божия? — А кто Он, Господи, — отвечал слепорожденный, — чтобы мне веровать в Него?

— И видел ты Его и Он говорил с тобою.

— Верую, Господи, воскликнул слепой, — и поклонился Ему.

Надо думать, что вскоре после этого[452] Спаситель определил различное влияние на людей Его учения, вследствие которого незрячие видят, а зрячие слепнут. Беспокойные и недовольные фарисеи, наблюдая за Ним и опасаясь в своем болезненном самолюбии, не к ним ли относятся Его речи, спросили Иисуса: не они ли слепцы? Он отвечал им, что нет вины в природной слепоте; но сами себя осуждают те, которые, упорствуя в слепоте добровольных заблуждений, имеют притязание на ясность своих взглядов.

Если же слепы начальники, учители и вожди, то в каком же положении находится народ?

После этого мысль Его сама собою перешла к свойствам доброго и дурного наставника[453]. Он объяснил ее, пролил на нее свет в превосходной притче о добром пастыре и наемнике. В ней говорит Он, что Он есть добрый пастырь, который жизнь свою полагает за овец, тогда как наемник, избегая опасности, бросает свое стадо. Он есть дверь, через которую только и входили Его верные предшественники, между тем как все фальшивые пастыри, — начиная с первого вора, закравшегося в стада Божии, — ходили другими путями. Ои намерен отдать жизнь свою добровольно за этих овец и за других, которые не с сего двора, с тем чтобы опять собственною властию принять ее. Однако же все эти божественные мистерии были выше их понятия; поэтому некоторые назвали их бессмыслицею, произносимою бесноватым и сумасшедшим, а другие толковали, что эти речи не похожи на слова бесноватого и что дьявол не может отверзать очи слепому.

Вследствие всего этого чувства ненависти и злобы усилились, но посещение Иисусом Иерусалима на празднике Кущей оказалось плодотворно. Чтобы сохранить свою жизнь, которой угрожала опасность, Иисус удалился в Галилею для непродолжительного там пребывания, прежде чем скажет последнее «прости» своему старому пепелищу.

ГЛАВА XLII

Последнее пребывание в Галилее

Вслед за рассказанными событиями, св. Иоанн передает другой случай, бывший спустя два месяца, в праздник Обновления храма, то есть 20 декабря, тогда как праздник Кущей относился к концу сентября или началу октября месяца. Св. евангелист Иоанн, — согласно с высказанными им не один раз намерениями рассказывать о делах Христовых только в Иудее и в особенности в Иерусалиме, о которых другие евангелисты проходят молчанием, — не говорит ни слова о посредствующем последнем посещении Иисусом Галилеи, равно как о последних путешествиях в Иерусалим, значительную часть которых дополняют нам с большими подробностями другие евангелии.

Но что действительно Иисус должен был возвратиться в Галилею, очевидно не только из трех первых евангелий, но из самих событий и из некоторых обстоятельств, случайно упоминаемых самим Иоанном[454].