Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

Выручала нас только коза. На корову нашей семье не хватило бы ни средств, ни травы. А козе надо немного. Даст нам с братом мама по корзине, идем щипать траву. Однажды кто-то сильно стукнул козу палкой. Она заболела и умерла. Я никогда так не плакал, как в тот день.

В семье нас никогда не наказывали. Один раз я украл у отца из портсигара папиросу: очень хотелось попробовать. Был долгий разговор с отцом. Не помню слов, которые он нашел, но больше никогда в жизни я не закурю сигарету или папиросу.

Любимых книг в детстве было множество: опять-таки благодаря эвакуированному ленинградскому профессору. Любимые герои — Д'Артаньян, Гек Финн, Том Сойер. О Ленине читал, что требовалось по программе. Дочке о Ленине не читаю. Когда она еще ходила в детский сад, воспитательница дала задание прочитать с родителями рассказ о Ленине. Там был такой эпизод - Ленин гуляет по парку и видит, как крестьянин рубит дерево. Останавливает и говорит: в первый раз прощаю и разрешаю срубить, но во второй… Ксюша, с младенчества наслушавшаяся в доме рассуждении о праве, спросила: "Пап, а ведь Ленин был юрист, как ты?" — "Правильно, был!" — "А как же юрист может сказать "разрешаю — не разрешаю"! Ведь суда еще не было!"

А еще, узнав, что в Верховном Совете через год должна быть ротация, она тут же выучила это слово:

— Пап, а скоро тебя ротируют?..

Ну вот, я и пришел. Кутафья башня, вежливые кремлевские милиционеры и недолгое, пологое восхождение к хрустальному доту Дворца съездов.

Люди нас забудут. Я человек нерелигиозный, но дай Бог, чтобы сегодня за нас молились.

Декабрь 1989-го — декабрь 1990-го

ИТАК, ЭПИЛОГ?..

Мне очень трудно дописывать эти строки к уже завершенной книге. И все-таки я вынужден это сделать.

В декабре 1990-го — январе 1991 года политическая и экономическая ситуация в стране достигла критической, кризисной отметки. И в этих условиях вместо ожидаемой стабилизации обозначился резкий поворот руководства страны вправо. С глаз общества спадает пелена надежд на улучшение жизни.

Что же произошло?

Сначала Эдуард Шеварднадзе своей отставкой прямо и мужественно предупредил страну и мир об угрозе диктатуры, а затем мы стали свидетелями попытки осуществить государственный переворот с помощью армии в Прибалтийских республиках. После того как эта попытка провалилась, натолкнувшись на решимость народов, несмотря на любые жертвы, отстоять свое право на независимость, последовали новые решения, которые лишь ухудшили экономическую ситуацию, усилили инфляционные процессы, поставили на грань остановки и закрытия тысячи промышленных предприятий.

Мысленно вернемся к марту 1990 года, когда Съезд народных депутатов СССР избирал первого Президента Союза Советских Социалистических Республик. Главным аргументом для нас, демократических депутатов, была тогда необходимость на практике отменить 6-ю статью брежневской Конституции. И Президент был избран на Съезде, а не всенародно только потому, что депутаты понимали: размежевание функций партии и государства должно произойти как можно скорее.

Мы верили: Михаил Горбачев в своей деятельности будет прежде всего руководствоваться интересами народа. А сохранение за ним поста генсека — всего лишь историческая необходимость конкретного временного отрезка. Ибо, если Генеральным секретарем ЦК КПСС станет Егор Лигачев, а равно кто-либо другой из партийных функционеров, — это чревато двоевластием и призраком гражданской войны.

События нескольких месяцев убеждали, что мы не ошиблись: та ожесточенная критика из уст радикал-консерваторов, которой Президент подвергался и на Учредительном съезде Российской компартии, а потом на XXVIII съезде КПСС, — факт истории.

Почему люди, аплодировавшие Лигачеву и освистывающие Горбачева, первого сами же отправили на пенсию, а второго вновь избрали первой фигурой партии?

Партийные вожди разного калибра, составлявшие ядро обоих этих съездов, прекрасно понимали: если они провалят Горбачева, то этим лишь укрепят перестроечные процессы и окончательно обрекут себя на скорую политическую гибель. Потому что тогда Президент станет опираться не на компартию, а на демократические силы страны, и компартия в конечном итоге уйдет с политической арены. И когда на XXVIII съезде Борис Ельцин, Гавриил Попов и автор этих строк заявили о невозможности для себя одновременно быть руководителями Советов и членами партии (любой, не только коммунистической), демократы сохраняли надежду на здравый смысл Президента.

Конструктивный диалог и соглашение Ельцина и Горбачена в августе 1990-го, поддержка последним программы экономических реформ Шаталина — Явлинского, дававшей реальный шанс выхода из экономического кризиса, недвусмысленное признание Президентом необходимости от расплывчатых лозунгов о социалистической ориентации перейти к рынку и отказ от убогой правительственной программы такого перехода — все это настраивало общество на оптимистическую ноту. Казалось, что решительный шаг в экономике будет сделан. Ведь и Президент не мог не видеть: разрыв между политическими и экономическими преобразованиями становился уже просто опасным.

И вот в самый трудный и драматический момент окончательного выбора, когда от Президента зависело буквально все и — я в этом уверен! — гражданское мужество одного человека спасло бы на Верховном Совете СССР программу "500 дней", именно этого мужества мы не увидели.

Сейчас трудно говорить, почему это произошло, но не секрет, чье нечеловеческое давление сломило волю руководителя страны. Имя этой силе — номенклатура. Вместо плана экономической реформы было принято нечто несуразное, вроде гибрида бегемота с крокодилом, и называлось это чудо "Основными направлениями…". Абсолютно бессодержательный и бессмысленный документ этот был "направлением в никуда" и должен был окончательно завести в тупик правительство Николая Рыжкова. Так вскоре и произошло.

Надломленный в тот решительный момент, Президент уже не мог удерживать позицию. И первыми его отступление, впрочем, больше напоминавшее бегство с поля брани, обнаружили ближайшие соратники и помощники Президента. Причем самые лучшие и верные.

Мы часто повторяли это выражение: "команда президента". Но, по сути, у Горбачева никогда не было своей команды. Большую часть своей политической карьеры периода перестройки он вынужден был бороться с партийными функционерами уже отжившей эпохи. Эта борьба была весьма драматична: заключая вынужденные соглашения с одними, он избавлялся от других. Подчас за бортом политической лодки в результате таких маневров оказывались целые группы противников нового курса. Горбачев умело маневрировал между рифами, действуя всегда в меньшинстве и проявляя чудеса изобретательности. Но в тот момент, когда его стали окружать по-настоящему умные, сильные, независимые и весьма компетентные люди, пользующиеся уважением всей страны, он, привыкший работать и действовать среди временщиков партийной пирамиды, не смог понять качественного изменения в своем ближайшем окружении, не смог опереться на опыт и мудрость своих соратников и советников.

Яковлев, Шеварднадзе;. Бакатин, Шаталин, Петраков… Именно они первыми увидели отступление Президента, если не сказать