Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

не щадя мирных граждан. Так что "тбилисский синдром" — это лишь разновидность "синдрома Системы": не только сломленные жертвы тоталитаризма, но и сама Система существуют в изнаночной реальности прошлого. Отсюда и безумие ее, и жестокость.

И, прежде чем закончить эту тему, еще один эпизод.

Иду из здания Президиума Верховного Совета в Кремль. Почти пустой подземный переход, и вдруг за спиной истошный, истерический крик: "Анатолий Александрович!.." Женщина кричит на пределе чувств. Останавливаюсь. У неё совершенно безумные глаза: "Вы меня помните?.. Вы месяц назад написали по моему делу: моего сына незаконно осудили на десять лет, и он уже четыре года в тюрьме. Смотрите, смотрите — вот постановление Верховного суда. Он освобожден!.." Кажется, она готова рухнуть на колени, и я невольно поддерживаю ее за локоть, И только в этот миг понимаю, что ее глаза безумны от радости. Она приехала в Москву и ждала меня только для одного: поделиться своим счастьем, обретением сына, а значит, и обретением жизни.

Мать всегда просит не за себя. И пока держится за краешек надежды, пока сын жив или есть надежда на то, что он жив, сойти с ума — непозволительная роскошь для матери. Реже, но так бывает и с женами. В "Пятом колесе" Мария Васильевна Розанова (жена писателя и бывшего политзека Андрея Синявского) рассказала, как она отправилась в КГБ добиваться сокращения семилетнего срока осуждения своего мужа. Аргументы ее были примерно такими: мол, сейчас у нас с вами одна цель, чтобы Синявский скорее вышел на свободу. Почему я этого хочу, объяснять не надо. А вы должны этого хотеть, потому что не разобрались, кого схватили: пока Синявский будет сидеть, Запад станет склонять вас каждый день, и вы уже сами будете не рады, что связались. Кроме того, он уже в лагере написал и передал мне лагерную книгу. Если муж выйдет в день окончания срока, он уже ничего не будет вам должен, и рукопись, которая сегодня лежит в парижском сейфе, будет издана. Если с Синявским что-то случится в лагере — тоже.

Мария Розанова вырвала мужа из заключения более чем за год до окончания срока. Она не сказала на Лубянке, что "лагерная книга" — всего-навсего эссе "Прогулки с Пушкиным", рукопись, которую Синявский переправил жене вполне легальным образом — в виде писем из лагеря.

Итак, правило: просить, но не за себя и не для себя. В мире, где духовник и священник встречаются реже, чем чиновник и аппаратчик, это правило следует соблюдать. Ведь при тотальном "коллективизме" нашего общественного устройства советский человек предоставлен сам себе. Система к его судьбе вполне равнодушна: она мыслит сверхчеловеческими и нечеловеческими категориями.

Но чем больше захлестывает депутата поток жалоб и обращений, тем больше он приходит к печальному выводу: это не то дело, ради которого тебя избрали в парламент. Только изменив структуру отношений человека и государства, можно излечить социальную болезнь. Надо сделать так, чтобы человек перестал чувствовать ужасающий гнет Системы. И чтобы он был поставлен в равное положение с государством.

Сделать соизмеримыми права гражданина и права государства — это, может быть, самая важная задача, стоящая перед союзным, а теперь и перед республиканскими парламентами. И когда осенью 1990 года украинские студенты разбили палаточный лагерь и начали забастовку перед киевским парламентом, их действия только внешне были похожи на действия людей, до недавнего времени живших в палатках перед гостиницей "Россия". Ибо студенты голодали не ради себя. И власть вынуждена была пойти на поспешные уступки.

О чем еще думает народный депутат, идущий на работу в Кремль?

О том, что закон должен быть один для всех. Закон — такой же неизменный эталон, как единица длины или веса. Все прочее — беззаконие, приписки и обвес гражданских прав. Российская поговорка, сочиненная еще до воцарения в стране большевизма, констатировала: "Закон, что дышло…" Да, государство научилось вертеть этим дышлом по своему усмотрению. И ответом стала массовая преступность. На преступность государственную народ ответил преступностью частной. И обойти закон стало нормой, ибо иначе человек часто просто не мог выжить. Признаемся: среди нас практически нет людей, которые хотя бы раз в жизни не обходили и не нарушали закона. Если мы всерьез хотим справиться с преступностью, начинать нам надо именно с внедрения на Руси законности. Увы, и сегодня власть постоянно демонстрирует примеры узаконенного беззакония. По-разному можно относиться к опальному генералу КГБ Олегу Калугину, но назвать законным лишение его наград и пенсии невозможно. И это не единственная ошибка Рыжкова и Горбачева.

Не всегда властью руководит злой умысел. До основания разрушены связи между людьми, нарушены нравственные принципы и нормы, а привычка к своеволию укоренилась так, что и за годы не выкорчевать.

О чем еще я думаю?

Я думаю о последствиях той ненормальной для обычного человека жизни, которой я теперь живу. И все больше убеждаюсь, что для ординарного профессионального политика эта жизнь — норма. Каждый день наблюдая за жизнью государственных людей, я боюсь оказаться затянутым в эту жизнь, стать профессионалом в таком же смысле слова.

Нормальный интеллигентный человек следит за новинками литературы, он читает журналы, ходит в театр и слушает музыку. Он выбирает друзей по своему усмотрению, он поддерживает родственные и товарищеские связи и знает, что не состоится без новых эмоциональных, интеллектуальных и духовных впечатлений. В жизни профессионального политика многие элементы этого или вовсе отсутствуют, или становятся обрядом: так высшее руководство страны раз в год посещает ложу Большого театра, раз в десять лет — МХАТ, но никогда не видит того, о чем говорит весь город. С фильмами проще: их крутят прямо на дачах.

Я не иронизирую: каждодневная прорва дел приучает политика не обращать внимания на "пустяки". Дела заменяют собой всё и вся. Никакого взросления души, никакого развития личности годами не происходит. Ирреальность существования профессиональных политиков в нашей стране, их младенческое и жестокое непонимание того, чем живет народ, — грустная норма их бытия. Роскошь дач, вилл и особняков, спецпища, проверенная на радиоактивность, домашний кинотеатр и все прочие прелести номенклатурного существования — по сути, жалкие крохи взамен добровольно отвергнутой красоты человеческого мира. Изнаночная, "зазеркальная" логика государственной лжи и искреннее непонимание простых вещей — плата за ненормальность такого существования.

Может показаться, что вся беда в безраздельном партийном монополизме Системы. Нет, не вся. Даже в цивилизованном обществе человек, ставший профессиональным политиком, обречен только тратить уже накопленное. Интеллектуальный, нравственный и духовный капитал, нажитый им за предшествующие десятилетия, не пополняется. Мне в Верховном Совете работать легче,