Случай для психиатра. Легкая добыча. Одержимость кровью - Стенли Эллин

— Нора, эти провалы в моей памяти не так уж необъятны.

— В самом деле? — осторожно спросила я. Эрика была моей подругой, кое-что мне удавалось узнавать от нее, так что ситуация была достаточно деликатной. Будь она психиатром старой школы, вряд ли взялась бы за этот случай. Зато ее уверенность понемногу растопила скрытность и холодность Джоэла.

— Бывают такие неадекватные реакции на прием галлюциногенов…

— Но ты же говорил, что… — я замолчала на полуслове, более неподходящего момента для возмущения было не найти.

Легкая гримаса раздражения промелькнула по его лицу, но он продолжил:

— Я не говорил, что никогда не принимал ЛСД, пару раз это случалось. Но последний раз это было за день до того, как ты нашла меня без сознания. Оказалось, можно погрузиться в галлюцинации и без ЛСД. Происходит это само собой. И обычно ты помнишь… ну все, что было, но иногда реакция бывает непредсказуема. В моем случае — это провалы памяти.

— Разумеется, — поддакнула я, смущенная тем, что наркотическая амнезия едва не забавляла его. Поскольку он продолжал пребывать в прекрасном расположении духа, у меня появилась возможность задать ему пару вопросов.

— Ты точно помнишь, что это было только дважды?

— Ну конечно, — уверенно заявил он. — Чаще и быть не могло. Скорее всего, наступила реакция организма на привыкание к этой дряни.

Я колебалась, не решалась сама все рассказать Эрике, ведь мне хотелось, чтобы Джоэл сам рассказал ей о ноже с пружинным лезвием. Решившись, я отправилась за ним в спальню.

— Что это? — спросил он, когда нож плюхнулся на кушетку рядом с ним. Казалось, видит он его впервые. Брат поднял нож, с любопытством рассмотрел, тронул кнопку пружины и вздрогнул, когда выскочило лезвие.

— Я нашла его на антресолях, когда искала сумку для Уолтера.

— Над стенным шкафом в прихожей? — переспросил Джоэл. И, когда я кивнула, продолжал: — Я никогда не заглядывал туда, только забросил пустые сумки. Он мог остаться от предыдущего жильца, ведь неизвестно, что он был за тип.

Ну конечно, в этом все и дело, тем более что хозяин из него никудышный… Но беспокоило меня все это слишком долго, чтоб мои страхи сразу улеглись.

— А раньше у тебя не было других провалов в памяти?

— Ну да, и я пошел и купил нож… Зачем тогда засовывать его так далеко?

— Может быть, ты хотел его спрятать? — неуверенно предположила я.

— От кого? От себя, что ли?

И в самом деле, жил-то он один…

— Ну а полиция? На случай облавы?

Сама идея, что полиция могла явиться к Джоэлу, была настолько нелепа, что мысль эта развеселила нас обоих. Если я и почувствовала себя оставшейся в дураках, то это было только мизерной платой за испытанное мною облегчение…

Весь февраль и большую половину марта дела шли хорошо. Дети занимались и ходили в школу, на хоккей, в кино, гуляли с друзьями. Джоэл продолжал лечиться у Эрики, а я снова занялась новой книгой. Это было прекрасное время, под стук своей пишущей машинки и гудение пылесоса Вероники я часто даже не замечала, что дети вернулись из школы, а огонь в камине давно погас.

Если и была здесь ложка дегтя, то это Шерри. Меня просто раздражало ее постоянство. Каждый день она звонила ему или заходила, тогда Джоэл оставлял свою работу, и они уносились на маленьком «порше», взятом взаймы — «порше» принадлежал сотруднику ООН, который отправился в Камерун и застрял там надолго. Потом они возвращались и то, что я узнавала от Джоэла, приводило меня в замешательство. Общество плейбоев, наркоманов, музыкантов, дискотеки и вечеринки — все это мало подходило для пациента психотерапевта. Правда, Эрика знала об этом. И, в конце концов, заботило меня то, чтобы Джоэл не повторил своих ошибок: не увлекся кокетством Шерри и не сорвался, как в прошлый раз. Но, казалось, он уже переболел ею, оставался довольно холоден и не строил планов на будущее. Так что вся инициатива принадлежала Шерри.

Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк-Беннет, ее уверения обнадеживали.

— Дорогая, дела у Джоэла идут на лад. Предоставь дело мне, и все будет хорошо.

Она старалась избегать профессионального жаргона, что-то вроде снобизма, присущего профессионалам. Терминология ее была лексикой врача-практика, и ничем больше. С чувством благодарности я сопровождала ее, любуясь стройной фигурой в трикотажном платье от Шанель, под ногами пружинил красный ковер, сверкали хрустальные люстры, кланялись лакеи в униформе.

— Не иначе ты у них почетный гость.

— Не я, — несмотря на лоск, ее произношение выдавало кровь «Бешеного» Гарри. — Это мой бедный Ганс, он просадил целое состояние на этих аукционах, но, по крайней мере, я приучила его знакомиться с лотами заранее, так что мы встретимся в три.

Проследовав через залы современной живописи, я мельком взглянула на эскизы Пикассо, которого я обожала, но не могла себе позволить иметь. Затем мы кружили по залам восточного искусства, среди нефритовых чаш и шелковых свитков, пока не попали в зал карибского примитивизма, где и нашли поджидавшего нас доктора Райхмана.

Хотя назвать это ожиданием было бы неверно. Не только Эрика, весь мир перестал существовать для него, пока он бродил среди экспонатов. Чеканки на жестянках из-под бензина, фетиши культов вуду и шанго разместились под картинами на фоне бархатной драпировки. Безжалостно оторвав его от экспонатов, Эрика сообщила:

— Это Нора Бенсон, ты, конечно, ее помнишь.

У мусульман есть термин «барака», который означает сочетание энергии, теплоты и душевного обаяния, выделяющие обычно святого или целителя среди простых смертных. Так вот этим даром обладают и преуспевающие психиатры. Как только доктор Райхман, взяв мою руку, переключил на меня свое внимание, его явное удовольствие от общения со мной и трогательная забота подействовали на меня как хороший мартини. Его серебристая шевелюра совершенно не поредела со времени нашей первой встречи на Рашен-Хилл в Сан-Франциско. Несмотря на зиму, лицо его было покрыто бронзовым загаром. За шесть лет он совсем не изменился, на нем все так же сидел дорогой костюм и от него пахло тем же лосьоном.

После бурного обмена любезностями он с энтузиазмом подвел меня к одной из картин.

— Как вы ее находите?

Я не большая любительница примитивизма. Эти двухмерные дома-сараи и слащавые, по-детски раскрашенные фигурки не по мне. И картина явно относилась к этой категории: белый сказочный катафалк тащился по улице с тропической растительностью, фон был расписан ярко-красным и синим.

— Смотрите только на катафалк, — посоветовал он мне.

Стараясь не разочаровать его, я сконцентрировала свое внимание. Но, по-моему, это была всего лишь небольшая повозка, запряженная четверкой лошадей, увенчанных плюмажем.

— Они что, действительно пользуются ими на островах? — попробовала я изобразить интерес.

— Конечно, особенно на детских похоронах, но присмотритесь, моя дорогая, и вы увидите на этом старом европейском катафалке раковины каури.

Я присмотрелась и действительно увидела горизонтальные ряды раковин, опоясывающие катафалк. Непонятно, почему они так его взволновали.

— Вуду, колдовство, — сухо заметила Эрика.

— Это не так просто, — запротестовал доктор Райхман. — Эти раковины каури употребляются при совершении магических ритуалов от Океании до Гарлема. Помните маленькие статуэтки с этими раковинами, которые делают на 110-й улице?

— Гаитянские беженцы, — снова пояснила Эрика.

— Нет, моя дорогая, не так. Ты забыла о культе шанго в Тринидаде, Сантерии на Кубе, обеа на островах? Это не только Гаити.

Я оказалась невольной свидетельницей их бесконечного спора. Правда, тут же он подвел меня к следующей картине.

— Что здесь изображено?

Картина была в коричневато-зеленых тонах: ряды хижин, приютившихся на горном хребте. На переднем плане зеленел сахарный тростник вперемежку с виноградными лозами, ветхая хижина из листов рифленого оцинкованного железа, окруженная зловещего вида пальмами. Зеленоватые блики подсвечивали картину, в нижнем правом углу был изображен голубой светящийся шар. Я поежилась от неприятного чувства, охватившего меня, вроде полузабытого ночного кошмара.

— Это Гуайама, Пуэрто-Рико, город ведьм, — сказал доктор Райхман. — Огненный шар — это «бруйа» — ведьма, которая летает по ночам в поисках жертвы.

— В этой картине есть нечто зловещее, просто мороз по коже, — признала я.

Он многозначительно взглянул на Эрику:

— Это не вуду, моя дорогая. Это Пуэрто-Рико, и все это можно найти совсем рядом, в Эль-Баррио, в испанском Гарлеме. Более чем тридцатилетняя миграция пуэрториканцев в Нью-Йорк сделала свое дело.

Мне сразу вспомнилась магическая вода и колокольчики над дверью управляющего в доме Джоэла.