Пикассо - Анри Жидель

Конечно, Сабартес достаточно владеет собой, чтобы не упрекать в этом друга, и его жена тоже очень сдержанна. Но Пикассо чувствует, что они осуждают его… Дора, со своей стороны, тоже почувствовала, что и секретарь Пабло, и его жена не жалуют ее. Возможно, именно она потребовала их отъезда.

«Мне казалось, что я его стесняю», — скромно напишет Сабартес в своих «Воспоминаниях». Так, после пятнадцати месяцев совместного проживания на улице ля Боэти он покидает друга. В его «Воспоминаниях» этому событию посвящены очень трогательные строки: «В середине января я покидаю улицу ля Боэти. Пикассо ушел намного раньше, чтобы не быть свидетелем моего ухода. Мы расстались, словно должны были бы встретиться снова по его возвращении…

Закрывая за собой дверь, я подумал о завтрашнем дне: когда я приду, мне придется позвонить в дверь и ожидать, словно попрошайке, крупицу дружеского расположения».

Спускаясь по лестнице, Сабартес повторяет про себя стихи, которые ему посвятил Пабло несколько месяцев назад под названием «Портрет Сабартеса»:

Неугасающий жар дружбыЧасы всегда показывающие точное времяЗнамя которое радостно трепещетНежное дыхание поцелуя на рукеЛаска окрыляющая сердце…

Покинув улицу ля Боэти, Сабартес с большим трудом находит для себя скромную квартиру в 14-м округе на улице Жан-Долен, недалеко от тюрьмы Санте. Следует сказать, что он никогда не получал достойного вознаграждения за работу в качестве секретаря Пикассо, работал практически на добровольных началах… С этого момента он начнет писать, чтобы как-то заработать на жизнь.

В начале 1937 года Пабло под влиянием Элюара и Доры стал открыто поддерживать испанских республиканцев. (Не все члены его семьи в Испании занимали ту же позицию.) Пикассо создает серию небольших сатирических гравюр, которую называет Мечта и ложь Франко. Так он становится политически ангажированным.

В мае 1937 года в Париже должна открыться Международная выставка, и правительство Испании обращается к Пабло с предложением участвовать в оформлении испанского павильона. Он соглашается, но не сразу приступает к работе… В сущности, он не любит работать по заказу. Но у него недостает мужества отказаться, и он говорит «да». Друзьям известно, что у Пабло «да» часто служит удобным способом избавиться от просьбы. И его «да» часто, на самом деле, означает «нет» или «возможно», или «посмотрим». Тем не менее «да», сказанное правительству Испании, более ответственно… Но он тянет время и продолжает работать для себя, рисуя портреты своих возлюбленных и, как обычно, несколько раз в неделю отправляясь в Трембле.

В марте Пабло начинает осваивать помещение на улице Гранд-Огюстен. Но пока он не имеет ни малейшего намерения там жить… Он сохраняет также квартиру на улице ля Боэти, но в то же время понимает, что на новом месте гораздо больше пространства. В новую мастерскую он поднимается по спиральной лестнице, грязной и мрачной, попадает в две просторные комнаты, а оттуда по внутренней лестнице — в огромную мастерскую. Обитатели квартала называют это помещение «чердак Барро». Предыдущий съемщик использовал его для репетиций своей труппы «Октябрь». Кроме этих просторных помещений были еще небольшие комнаты, которые Пабло использовал как жилые. Почти всюду пол покрыт износившейся плиткой, балки перекрытия обветшали, а если кашлянуть, то тонкая серая пыль падает с потолка. Есть еще одна лестница, такая же мрачная и узкая, как и первая, которая позволяет доверенным лицам тайно встречаться с хозяином. Это радует Пабло как ребенка. Лестницы помогут не раз избежать непредвиденных встреч его любовниц, в том числе Марии-Терезы и Доры…

Герника, 26 апреля 1937 года, девятнадцать тридцать. Маленький городок в Стране Басков, в тридцати километрах от фронта, покрыт черным дымом пожара. К югу удаляются эскадрильи «хейнкелей» и «юнкерсов», разбомбивших город, они входят в состав немецкого легиона «Кондор», который вместе с двумя итальянскими дивизионами прибыл на помощь националистам. А республиканцы, поддерживаемые Советским Союзом, получили техников, военных советников, артиллерию и танки. На стороне республиканцев сражались знаменитые Интернациональные бригады.

Бомбардировка Герники, где погибло полторы тысячи человек, в основном гражданских, потрясла мир. Это был зловещий пролог воздушных атак Второй мировой войны.

Пабло, который до сих пор никак не мог решить, как декорировать павильон Испании на Всемирной выставке, теперь знал, что рисовать. Он изобразит это чудовищное событие. Он станет Гойей[87] XX века.

Пабло решил создать огромное панно (7,82 на 3,51 метра). Полотно таких размеров он смог писать в просторной мастерской на улице Гранд-Огюстен. Он начал работу 1 мая и закончил в конце июня. Для этого он исполнил сорок пять подготовительных набросков и эскизов. Дора Маар, осознавая важность происходящего, увековечила это на фотографиях. Снимки стали бесценными документами для искусствоведов.

Герника, наряду с Авиньонскими девицами, — самое знаменитое произведение художника. Она объединила все то, что Пикассо пытался выразить в своих работах в последние десять лет, — ярость, необузданность, жестокость и варварство. Она поднялась гораздо выше конкретных обстоятельств, побудивших художника написать подобную картину, и возвысилась до уровня символа. Она осуждает Зло во всех его ужасных проявлениях.

Но руководство республики с трудом скрывает свое огорчение и растерянность, им хотелось, чтобы картина была более политизирована, чтобы она была ангажирована более конкретно. Они даже утверждают, что эта «картина антисоциальная, нелепая, чуждая здоровой ментальности пролетариата». Они даже хотели убрать ее из испанского павильона, но не решились сделать это, опасаясь навредить своему авторитету. На самом деле Герника гениально выражает тревогу человечества перед надвигающимся, наводящим ужас будущим, что, собственно, вскоре и произошло. В общем, картина Пикассо — исключительно трагическое видение судьбы человечества. Но это было совсем не то, чего хотели заказчики…

Герника в 1937 году привела в замешательство публику и даже тех критиков, которые, не зная последних работ Пикассо, были шокированы его революционным искусством и не смогли оценить его по достоинству.

Несмотря на это, картину будут представлять затем на различных выставках, организуемых в поддержку испанских республиканцев, а после этого перевезут в Нью-Йорк, где она останется в Музее современного искусства. Окончательно ее передадут Испании только в 1981 году, после смерти Франко, — таково было желание самого Пикассо.

Лето 1937 и 1938 годов Пабло проводит с Дорой в Мужене, останавливаясь в отеле «Широкий горизонт». Они проводят время с Элюаром и Нюш, а также Пенроузом и очень красивой американкой, блондинкой Ли Миллер, которая вскоре станет женой Пенроуза. Тридцатилетняя Ли, бывшая манекенщица из Нью-Йорка, стала фотографом. Она дружила с Ман Рэйем, а в пьесе Кокто «Кровь поэта» исполняла роль оживающей статуи.

В Мужене мирно проходила неделя за неделей, купание в море, ласковые солнечные ванны по утрам. Пабло любил бродить по берегу, собирая ракушки, кусочки дерева, странной формы гальку, кости — все то, что шлифовало и выбрасывало море. Он приносил все это в отель. После позднего завтрака в беседке, увитой виноградной лозой, одни отдыхают, другие отправляются знакомиться с живописными уголками побережья. Именно в этот период Пабло открыл Валлорис — тихую деревушку гончаров, дремлющую под солнцем среди холмов, чуть севернее залива Гольф-Жуан. Он обнаружил там несколько действующих мастерских, но большинство печей было погашено. Позже это неприметное местечко будет связано с его судьбой… А в другой раз он попросил Марселя отвезти его в Ниццу, где долго бродил по узким улочкам старого города, они ему напоминали его юность в Барселоне. Часто он предпочитает путешествовать в одиночестве. А Марсель ожидает его в «испано-сюисе». Иногда вместо шофера он брал с собой Сабартеса, надежного, преданного друга, который хранил тайны о похождениях Пабло.

В Ницце он посещал также Матисса, которого ценил больше других современных художников, и единственного, кого считал настоящим соперником.

В Мужене Пабло пишет портреты — Ли Миллер, Нюш, Доры, Воллара… Вероятно, под влиянием Герники он пишет много трагических лиц. Это рыдающие женщины, большинство из них наделены чертами Доры. На следующий год лица женщин на портретах становятся все более взволнованными, потрясенными, искаженными, как, например, в его знаменитом портрете Плачущая женщина. Работая над Герникой, Пабло рисовал с Доры женские лица, залитые слезами. И он продолжает это делать, причем правильные черты лица молодой женщины часто искажает настолько, что они вызывают ужас.