Крыжовенное варенье (СИ) - Шеховцова Наталья

«Интересно было, все ж дружили когда-то… Какие тут могут быть претензии. Почему напрямую не позвонила, да дела как-то, да и не совсем ловко. Стыдно, знаете, как-то показывать, что, несмотря на свою популярность, ты весьма и весьма одинока,» — тут она даже слезу пустить попыталась.

Ее действительно пригласили вести историческую викторину, придуманную Лобенко. Что Ольгу, да и всю честную компанию, разумеется, опечалило. Надежда на новую творческую работу, связанную с ее исконной профессией, с актерским мастерством, издохла как старый больной пес.

«1 сентября, 2000-го года.

Опечалена я, что так получилось или нет? Конечно, мне жаль. И когда я откликнулась на предложение Гридасова сгенерировать идеи новых программ, и когда писала предложения по «пилотному» выпуску исторической викторины, я, разумеется, везде ставила «ведущий» мужского рода, а в скобках дописывала «ая». Но в душе-то предполагала, точнее, нет, не «предполагала», а лелеяла надежду, что это будет именно «ведущая», еще точнее, что это буду именно я.

Ощущение, будто мне предложили конфету, а когда я развернула яркий блестящий фантик, то обнаружила, что внутри ничего нет. Очередная бутафорская коробка из «Волшебного ларца». Зрителям втолковывается, что там ценный приз, а на самом деле… Но в «Ларце» этот приз все же выдавался, хотя и свершено не празднично, со склада, с оформлением кучи бумаг… Мне же не досталось ничего. Авторство и редакторство не в счет. Такая же рутина, что и с бывшим администрированием. Зарплата повыше, голова занята больше. Но я ведь не об этом мечтала, не для этого в телецентр пришла…

С другой стороны, мне ничего наверняка и не обещалось. Эх, сама дура, надо было открыто переговорить с Гридасовым. Ведь, видно же, человек проявляет ко мне интерес, стало быть, прислушался бы к просьбе. Да и любой психолог скажет, что о своих стремлениях в плане карьеры нужно заявлять открыто и смело, иначе начальство решит, что вы слишком инертны. Кто первее, тот и правее.»

Ольга писала эти строки на работе. Все коллеги уже разошлись по домам. В последнее время она привыкла засиживаться в Останкино подолгу. Куски сочиненного без труда переправляла домой по электронной почте. На рабочем агрегате никаких записей не хранила. И «фанатик» бродит где-то рядом, и сотрудникам лишние подробности знать ни к чему. Как минимум, компьютерщики имели возможность залезть в ее святая святых, как максимум, — любой, кому стало бы любопытно, и кто проник бы в кабинет. Пароли заводить у них было не принято, рабочая информация могла понадобиться коллегам и в момент отсутствия сотрудника.

Небольшой, в сердцах написанный текст был скопирован и отправлен. Она зачем-то открыла оригинальный файл, прежде чем его уничтожить. Снова вчиталась в строчки. В это время дверь кабинета распахнулась. Вошел Генрих Ильич Гридасов с огромным букетом красных роз в руках.

— Оленька, это вам! — сказал он, плюхнув презент прямо на клавиатуру.

Неизвестно, от чего она растревожилась больше, от того ли, что букет продавит и заставит сработать совершенно неожиданные клавиши, от того ли, что Гридасов изловчится прочесть сейчас строки из дневника, или же от предчувствия некоего важного разговора.

— Оленька, не пугайтесь! — Генрих Ильич был как всегда элегантен, но нынче почему-то весьма демократичен. Вместо обычного для него костюма с галстуком, — махровый джемпер цвета кофе с молоком и слоновой кости рубашка. С одной стороны, добродушный, мягкий образ. С другой — слишком карамельный. Просто Сахар Медович какой-то. С головой тоже что-то было не так. Коротко, похоже совсем недавно, и ровно выстриженный ежик, — и на макушке, и на подбородке. Пахнет парфюмом с нотками бергамота.

— У меня к вам разговор…

«Ну, что я говорила, точнее, думала».

— Очень важный!

«А то по цветам не понятно».

— Но об этом позже, в ресторации. Мы с вами едем сегодня ужинать.

«Вот нахал! А согласия дамы не хочет спросить?»

— Если, конечно, вы не возражаете…

«Ну, ладно, уже лучше. Стоило бы отказаться, устала, да и вид не самый праздничный. Но… с другой стороны, приватная беседа с Генрихом Ильичем ей сейчас как нельзя кстати.»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ответила согласием:

— Хорошо. Только цветы в вазу поставлю. Хотя, нет. Лучше возьму с собой.

«Этакая громадина не останется незамеченной в кабинете. Завтра все задолбают вопросом, от кого да по какому поводу. Что отвечать?»

В машине молчали. Исключительно потому, что Ольга боялась предстоящей беседы и очень не хотела начинать ее при посторонних, а именно при водителе.

Она уже решила для себя, что, о чем бы ни завел речь ее нынешний шеф, обязательно коснется карьерного вопроса. Поинтересуется, почему он пригласил на роль ведущей Сыроежкину, и почему не обсудил это решение ни с кем из рабочей группы. А, если повезет, то после бокала вина, или что там будет, спросит не примерял ли ненароком роль шоумена в исторической викторине на нее, на Ольгу, и что по этому поводу думает.

Ресторан был японским. Но каким-то нетипичным для подобных заведений. Ольга привыкла, что Ниппон — это ярко-оранжевый круг солнца, синие кимоно и суровая самурайская символика. Здесь все было бежевым: ореховая мебель, соломенные икебаны, панно с песочными дюнами за стеклом и солнечный паркет. Она в бордовом джемпере и черной юбке не вписывалась. Хорошо еще ярко-алый букет оставила в машине. Зато Гридасов гармонировал со всем этим интерьером как нельзя лучше. Специально, наверное, подбирал.

Девушка ожидала, что и официантка выплывет с русой косой до пояса да конопушками на носу. Но пришел паренек, действительно узкоглазенький и со смоляными волосами, впрочем, желтизны его лица, льняных кимоно и хакамы было вполне достаточно для соответствия общему убранству.

Меню предлагалось как восточное, так и европейское. Ольга Лобенко в последнее время очень уставшая от всевозможных неловких ситуаций, к которым относила и это непонятное свидание, предпочла не путаться в языколомных названиях блюд и не конфузиться с палочками. Заказала себе лангет со спаржей и апельсиновый свежевыжатый сок. Гридасов нимало не смутился тем, что выбрал блюдо из иного, нежели спутница, меню, а чтобы не обмишулиться с прочтением просто ткнул пальцем в нужную строчку.

— Итак, Генрих Ильич, не интригуйте. Что у вас за разговор? Да еще с цветами! Надеюсь, вы не предложение делать мне собрались.

Ольга, сама не знает почему, пошла в атаку.

Конечно, нельзя сказать, чтобы она была настолько непрозорлива, чтобы до сих пор не разглядела отнюдь не деловой интерес Генриха Ильича к собственной персоне. А коли разглядела, то, понятно, и роль невесты начальника на себя примеряла. И что? Коробило, естественно. Слишком неживой он был, слишком манерный. Может быть, дело в возрасте?

Она не раз сама себя спрашивала, почему позволяет ему провожать. Почему принимает его ухаживания? Любви, безусловно, не присутствовало. Проверяла: представляла, что он не богатый начальник, а простой мужичонка… И что? Погнала бы от себя взашей! А так…

Это «а так…» ее и смущало. Получалось: у него к ней чувство, а у нее к нему — корысть. Стыдно? Еще бы!

На штурм прямым вопросом он отреагировал весьма благодушно:

— Хе-хе! И не надейтесь, именно предложение.

— Деловое?

— Нет, личное…

Официант принес лангет и лапшу в плошечке. Надо признать, ее кавалер довольно ловко начал орудовать палочками.

Оба принялись жевать. Повисла пауза.

— М-м-м… — Гридасов подтянул губами длинную макаронину, то и дело норовившую зацепиться за бороду. — А напитки-то… Минералку заказали, а про вино забыли.

Сделал знак псевдо-японцу в юбке и опять обратился к компаньонке:

— Вино?

— На ваше усмотрение.

Он снова ткнул в меню, не произнося ни слова.

— Ольга Валерьевна! Оленька! Ну вы же не глупая девушка. Прекрасно понимаете, я не молод, одинок… — Генрих Ильич расхохотался. — Напоминает мелодраму советских времен. Не хватает только рабочей атмосферы… Отсвета мартеновской печи или вязальщиц снопов на заднем плане. Впрочем, эти вот пучки высохшей травы, претендующие на икебаны, вполне за снопы и сойдут. А вместо мартена… Можно попросить зажечь свечу.