Конан. Пришествие варвара (сборник) - Роберт Говард

Пожалуй, этих массивных существ можно даже назвать стройными, их мускулистые тела обладали непривычной человеческому оку грацией и красотой. Но даже с такого расстояния Конан рассмотрел нечто демоническое в их лицах.

В центре этой группы стоял, съежившись от ужаса, обнаженный юноша, в котором Конан узнал юнгу с «Головореза». Значит, это он был пленником, которого несло по склону черное существо? Тогда Конан не слышал шума схватки, он и теперь не замечал крови или ран на лоснящейся коже великанов цвета эбенового дерева. Скорее всего несчастный юнга забрел слишком далеко от берега и от своих товарищей, и его подстерег и схватил черный островитянин. Конан, за неимением лучшего определения, решил называть этих существ черными людьми, хотя инстинктивно понимал, они – не люди в привычном смысле этого слова.

Расстояние было слишком велико, и звуки не достигали Конана. Черные люди обменивались друг с другом кивками и жестами, но создавалось впечатление, что они не обладают даром речи, – во всяком случае, их губы не шевелились. Один из них, сидя на корточках подле дрожащего от страха юнги, держал в руках какую-то вещицу, похожую на флейту или свирель. Он поднес ее к губам. Конан не услышал ни звука, но молодой зингарец услышал или почувствовал голос флейты. Он дрожал и корчился, точно в агонии. Спустя несколько мгновений в этих корчах появилась упорядоченность, движения стали ритмичными, дрожь переросла в ужасные содрогания всего тела. Юноша танцевал – так кобры танцуют под дудку факира. Но не было никакого пыла, радостного упоения, азарта в этой пляске, только ужас и отчаяние. От такого зрелища Конана пробрал озноб. Казалось, немая музыка впивается жестокими когтями в самые глубокие тайники души зингарца и с демонической лютостью вырывает из него проявления затаенных пороков и страстей. Это были конвульсии непотребства и похоти, противоестественное извержение тайных вожделений. Это было желание без удовольствия, боль, сросшаяся с похотью в одно целое. Как будто на глазах у Конана с души несчастного паренька срывали один за другим покровы, и вот она осталась совсем нагой, и все ее мрачные, не знавшие света загадки разом оказались на поверхности.

Конан лицезрел, окаменев от ужаса и омерзения. К горлу подкатывала тошнота. Пускай он сам по натуре прост и даже примитивен, как лесной волк, но в странствиях своих он познакомился с извращенными тайнами отмирающих цивилизаций. Он бывал в городах Заморы, он знавал распутных женщин Шадизара – Города Воров. Однако сейчас он ощущал присутствие космического зла, по сравнению с которым обычная человеческая испорченность – не более чем невинный пустяк. Конан чувствовал присутствие мерзкой, уродливой ветви, вопреки воле природы взросшей на древе жизни и развившейся по законам, чуждым человеческому пониманию. Не ритмичная агония злосчастного юнги потрясла Конана, а исконная мерзость душ этих созданий, способных вызывать на свет божий пороки, что дремлют под спудом в глубинах человеческой души, и с удовольствием выставляющих напоказ то, на что не следовало бы даже намекать, то, о чем не следовало бы вспоминать даже мучительными ночами, когда бессонница перемежается кошмарами.

Внезапно черный истязатель положил флейту на землю и встал, возвысившись подобно каланче над дрожащим белым человечком. Гигант грубо схватил юнгу за шею и ноги, перевернул головой вниз и окунул в зеленый пруд. Конан увидел, как блеснула сквозь зелень воды белая кожа несчастного пирата. Долго черный исполин держал пленника под водой. Потом его сородичи вдруг зашевелились, и Конан поспешил укрыться за ограждением площадки.

Любопытство через некоторое время победило, и он осторожно высунул голову. Черные люди переходили под аркой в соседний двор. Один из них что-то ставил на выступ противоположной стены, и Конан узнал в нем великана, который мучил юнгу. Он был выше остальных, его голову венчал обруч с драгоценными камнями. Молодого зингарца нигде не было видно. Великан ушел следом за своими товарищами; Конан определил, что они выходят через ту самую арку, через которую он сам проник в этот ужасный замок, и направляются в ту сторону, откуда пришел он. Никто из них не носил оружия, однако стало ясно, что они затеяли расправиться с экипажем «Головореза».

Надо было бы предупредить не подозревающих об опасности пиратов, но прежде Конан решил выяснить, чем закончилось для юнги его страшное приключение. Кругом стояла мертвая тишина. Конан пришел к выводу, что в этом скопище дворов и башен, кроме него, никого больше нет. Он бегом спустился по лестнице, пересек двор и прошел через ту же арку, через которую перед этим удалились черные люди. По пути он успел рассмотреть загадочные выступы на стене. Каждый из них был вытесан из цельного камня. На каждом стояли десятки небольших, не длиннее человеческой руки, статуэток, преимущественно серых оттенков. Все они изображали людей, и все были изваяны столь мастерски, что Конану удавалось разглядеть признаки различных рас – типичные черты жителей Зингары, Офира, Аргоса и Куша. Эти последние даже были черны, как настоящие кушиты. Странная тревога одолевала Конана, когда он разглядывал эти немые и слепые статуэтки – несомненно, точнейшие копии, хоть и уменьшенные, с оригиналов. Он потрогал некоторые из фигурок, но не сумел определить на ощупь, из какого вещества они изготовлены – похоже на окаменевшую кость. Но откуда бы взяться на этом острове запасам окаменелой кости, чтобы их хватило на такое множество изваяний?

Конан заметил, что изображения людей знакомых ему рас расставлены на верхних выступах, а нижние заняты фигурками, чей облик ему в диковинку. Либо эти черты рождены фантазией безымянного мастера, либо принадлежали давно вымершим, канувшим в забвение народам.

Не видя смысла тратить время на догадки, Конан повернулся к пруду. В круглом дворе негде было бы спрятать труп зингарца, а раз его не видно, значит, он остался на дне. Конан приблизился к безупречно круглому зеленому диску и всмотрелся в поблескивающую гладь, как в толстое зеленое стекло – прозрачное, но обманчивое. Бассейн был невелик, кругл, как колодец, с бортиком из зеленого нефрита. Конан разглядел дно, но сказать, насколько далеко оно от поверхности, он бы не взялся. Однако создавалось впечатление, будто колодец невероятно глубок. У Конана голова закружилась, словно он смотрел в бездну. Ему даже не верилось, что он видит дно. Оно казалось невероятно далеким, призрачным, но тем не менее явственно различимым. То и дело ему мерещилось, будто он видит слабое свечение в недрах цвета нефрита, но это, возможно, была иллюзия. Зато не возникало сомнений в том, что колодец пуст, если не считать поблескивающей воды. Но коли так, куда же мог исчезнуть юнга, которого здесь так жестоко утопили на виду у Конана? Он выпрямился, провел по острию меча пальцем и вновь оглядел двор. И тут его взгляд споткнулся об одну из фигурок на верхнем выступе стены. Он вспомнил, как черный великан туда что-то поставил… На загорелой коже киммерийца выступил ледяной пот.

Пират нерешительно, но вместе с тем неуклонно, словно его притягивало магнитом, подошел к блестящей стене. Потрясенный догадкой, настолько чудовищной, что язык не поворачивался высказать ее вслух, он посмотрел на фигурку, стоящую в ряду крайней. Сходство было слишком очевидным. Ошибка исключена! Каменно-неподвижные черты статуэтки – это черты зингарского юноши! Изваяние смотрело на киммерийца незрячими глазами. Потрясенный до глубины души, пират отпрянул, меч дрогнул в оцепеневшей руке. Он стоял, раскрыв рот, и не мог оторвать взгляд от статуэтки, ошеломленный открытием, способным помрачить даже самый крепкий рассудок. А ведь Конану удалось разгадать лишь часть тайны, лежащую на самой поверхности. И никакого желания не испытывал он проникать в темные и зловещие глубины колдовства, которое позволяло черным великанам делать со своими жертвами то, что они делали.

III

Сколько времени простоял Конан посреди двора, переживая свое открытие, он и сам не знал. Но наконец с него спало оцепенение. Раздался женский крик, потом другой, третий. Женщина кричала все громче, как будто ее несли все ближе к киммерийцу. Конан узнал голос, и уже в следующий миг он несся вверх по узким выступам, пинками сбрасывая грозди статуэток. Он прыгнул, схватился за верхний край стены, подтянулся на руках и посмотрел вниз.

Эта стена оказалась внешней, глазам Конана открылась часть зеленого луга, окружающего замок. По травянистому склону шествовал черный исполин, неся под мышкой корчащуюся пленницу, как взрослый мужчина несет сопротивляющегося ребенка. Пленницей была не кто иная, как Санча. Ее спутанные черные волосы ниспадали волнами, оливковый цвет кожи резко контрастировал с черным лоском великана. Он, не обращая никакого внимания на ее вопли и рывки, приближался к арке входа.