Андрей Рублев - Павел Северный

– Оболокись в справную одежу. В княжеских хоромах будешь на глазах. Поторопись…

Приехав с молчаливым кметом в Кремль, к воротам княжеских хором, Андрей вылез из возка и в сопровождении дружинника вошел во двор, заполненный боярами, купцами и кметами. Следуя за кметом, молчаливо расталкивавшим на ходу мешавших людей, Андрей подошел к крыльцу. Стоявшая на нем девушка в голубом сарафане, окликнув гостя, сказала приветливо:

– Сделай милость, шагай за мной.

Войдя за ней в сени, Андрей, поднимаясь по крутой лестнице под коврами следом за девушкой, спросил:

– Может, скажешь, куда ведешь?

– Да к самой матушке, вдовой княгине. У нас седни всякие гости. Оба сына из Можайска да из Звенигорода негаданно накатили. Суета из-за этого несусветная.

– Никак, знаешь меня?

– А то нет?! Чать, не раз видела в соборе, когда иконы писал. По лику у нас в хоромах тебя знают.

Когда по узкому коридору дошли до двери, изукрашенной искусной резьбой, девушка, улыбнувшись, сказала:

– Погодь малость. Испрошу дозволения.

Приотворив дверь, девушка вошла в покои княгини, а Андрей тотчас почувствовал учащенное сердцебиение; его холодила оторопь перед предстоящей встречей. Но тут в дверях появилась девушка, с поклоном пригласила следовать за ней.

Андрей очутился в просторной горнице, где сильно пахло мятой и еще какими-то душистыми травами. В красном углу, возле киота с образами, стояла его икона Христа. Андрей, трижды осенив себя крестом, обернувшись, увидел в кресле обложенную подушками княгиню. Андрей даже вздрогнул, увидев, как за несколько лет она одряхлела. Отвесив поясной поклон, он остановился, а княгиня приветливо поманила его к себе рукой.

– Вот и сызнова свиделись. Подойди ближе, охота поглядеть на тебя. Всякими хворостями обзавелась, а осередь них на глаза ослабла. А главное – головой маюсь. Без устали болит.

Княгиня, щурясь, осматривала Андрея.

– Да и ты, как погляжу, метельный снежок на голове носишь. Но все равно я старее тебя. Поди, тоже недужишь? Житейская тропа любого умает. Пишешь образа?

– Пишу, матушка княгиня.

– На то тебе и искра Богом дана. Христос, тобою писанный, всем запоминается, кто на него хоть разок глянет. Сама перед ним каждодневно молюсь, тебя вспоминая. Осчастливил своим сотворением мою старость. Осчастливил.

Замолчав, княгиня прикрыла глаза, а открыв их и вновь увидев стоящего возле нее Андрея, спросила:

– Стоишь? Да ты что? Садись! Подвигай любой столец и садись.

Андрей сел.

– Как игумен Александр здравствует? Князь Василий нахваливал роспись нового храма. Все собиралась сама его повидать, но недужность навалилась, да такая настырная, что иной день головой пошевелить не могу. А мне с хворостью дружить нельзя. У меня дети, внуки, и всем надобно доброе слово ко времени сказать.

Слушая тихий говор княгини, Андрей внимательно осматривал горницу, удивляясь простоте ее убранства. Бревенчатые стены по цвету как пчелиный воск. На лавках покрывала из голубого аксамита. Стол под домотканой скатертью. На полу бело-синие половики.

Заметив интерес Андрея к убранству горницы, княгиня, улыбнувшись, сказала:

– Ковры мне не любы. Чужие в них краски. Мои глазоньки с ребячества приобыкли к половикам. Веселость в их простом узоре. В родительском доме по воле батюшки показного богатства не было. Овдовев, и я стала жить по укладу родительского дома. Спалил мой родительский дом Олег, князь рязанский, царство ему небесное. Спалил, когда ненависть в душе носил к покойному Митеньке.

Княгиня, упомянув о муже, перекрестилась.

– Понадобился ты мне, Андрей. Решила память о себе оставить и, пока жива, монастырь женский обустроить. Место для него в Московском княжестве давно выглядела. Лесное место и совсем под боком у града Москвы. Слушаешь меня?

– Со вниманием, матушка.

– Храм ставят в новом монастыре. Ладят кельи. Тебе велю храм лепостью украсить. Чтоб была не хуже, чем у Благовещения. Только тебе доверяю сотворение в нем росписи и всех икон. Мыслю, не откажешь выполнить мое пожелание.

– Выполню, матушка.

– Сотвори лепость в храме, я буду за тебя Богу молиться. Все тебе земно кланяются за сотворенные иконы праздников в иконостасе собора. Князь Василий, кажись, не обошел тебя одарением. И у меня такое одарение для тебя водится. Вот возьми от меня нательный крест из золота. Согревай его теплом своей живой крови. Носи в память обо мне. Зачинай исподволь думать, как украсить храм в новой женской обители, игуменьей в коей будет матушка Ариадна.

Услышав сказанное, Андрей вскочил с места, лицо его залила бледность. Он не слышал, как в покой вошла монахиня Ариадна.

– Чего испужался? Я замыслила, чтобы была Ариадна поблизости от тебя. Чтобы ты с ней мог видеться, когда душу мороз тоски остудит.

– Стало быть, она вскорости в Москве объявится?

– Аль не чуешь – она уж за твоей спиной.

Андрей повернулся. Увидел стоящую возле двери Ариадну. Хотел шагнуть к ней, но замер, услышав такой дорогой голос:

– Сама подойду. Не шевелись, а то упадешь!..

4

В окна думной палаты вонзаются четыре снопа яркого солнечного света.

Звенигородский князь Юрий ходит по палате, недовольно посматривая на брата Андрея, сидящего возле стола.

Зашли в палату после трапезы, во время которой Андрей резко остепенил княгиню Марфу, осмелившуюся высмеивать неправильность русской речи княгини Софии. Юрию замечание его жене не понравилось. Однако, сдержав себя, пререкаться с Андреем он не стал, а после трапезы позвал брата в думную палату, где и высказал свое неудовольствие тем, что Андрей при всей великокняжеской семье и близких к ней боярах унизил княгиню Марфу.

– Не в меру высоко заносишься, братец. Не сорвись!

– Поднимаясь по лестнице, чтобы не упасть, держусь за перила. Распустил Марфу, живя под ее пяткой.

– Да как ты осмелился обидеть ее?

– Осмелился, когда понял, что ты боишься унять ее говорливость. Незваная в доме объявилась да еще насмехаться вздумала. Видел, как Василий помрачнел, когда она начала слова, сказанные Софьей, передразнивать. Вовремя я ее урезонил, а то Василий попросту выгнал бы ее из-за стола.

– Кажись, оговорился?

– Выгнал бы, и тебе пришлось бы следом за ней восвояси убираться.

– Легче говори, а то до кулаков договоримся. Знаешь меня.

– Не стращай. У самого кулаки имеются. А поговорить нам, пожалуй, в самый раз подошла пора.

– Заносись, но оглядывайся.

– Понял, на что намекаешь. Ты уж пробовал с помощью бояр скинуть меня с удела, да промахнулся.

– Не понимаю, о чем молвишь.

– Забыл, что хромого боярина Левонтия засылал к моим боярам чинить смуту супротив меня?

– Напраслину плетешь.

– Сущую правду сказываю. Твой Левонтий письменную о сем мне запись учинил, когда приказал его как холопа в холодной бане отлупцевать вожжами. Из жадности к властолюбию, Юрий, несуразности творишь. Зависть тебя вконец изглодала. Душит тебя злоба на Василия, что он вместо тебя Москвой владеет. Не снюхивайся с Ордой. Хану Эдигею про Василия через баскаков напраслины не нашептывай. Пока словом тебя увещеваю. Не забывай, что наш батюшка с отцом Сергием порешили, кому из нас на каком уделе сидеть. Чать, понятно сказал?

– Никак, грозишь?

– Добром, но с твердостью упреждаю. Междоусобицу тебе с Василием не дозволим. Боярам своим втолкуй, чтобы с недобрыми замыслами в Можайской земле не объявлялись, потому прикажу всякого из них, как волчьих щенят, душить и топить.

Князь Юрий, слушая брата, оторопел. Спросил:

– Что с тобой, Андрюша? Напраслину на меня возводишь!

– Князь Андрей я для тебя с сей минуты.

– Андрюша, я супротив тебя зла не затаиваю.

– Против Василия в тебе зло, а он наш брат.

Андрей встал и шагнул к двери.

– Погоди!

– Все высказал. Княгине Марфе скажи, чтоб помалкивала, да напомни, что она только гостья великой княгини Софьи Витовтовны.

Дверь отворилась, и в палату вошел великий князь Василий.

– Вот вы где. Насилу нашел вас. Тебя, Юрий, женка ищет. Хочет проститься. Наша матушка велела Марфе домой ехать.

– Сам тоже поеду. Нагостились.

– Тебе виднее. Матушка поведала мне твое пожелание о живописцах. Я велел игумену Александру послать в Звенигород Даниила Черного и Андрея Рублева. Помощников им сам добрых найди в уделе. Иконников чествуй, потому во славу Господа красоту росписи кладут. Андрюша, не раздумал со мной по Москве верхом прогуляться? Денек в самый раз.

– Когда поедем?

– Проводим Юрия и подадимся…

Глава шестая

1

На землю снова падали желтые листья.

Андрей с Даниилом встретили в Звенигороде вторую осень. Затянулось их житье из-за разной недужности. То у Даниила распухали суставы пальцев, то Андрей отлеживался, с трудом перемогая головную боль. Порученная им работа наконец подошла к концу. В Городке в Успенском соборе люди молятся, окруженные стенами в росписи библейских преданий. Видят старца Варлаама, поучающего в пустыне языческого царевича Иосафа. Встретив отшельника, царевич, просвещенный им, принимает от него крещение. В своей стране царевич вводит христианство и постепенно постигает, что доступные ему мирские радости, власть над народом и богатства не облагораживают его, и он, отказавшись от всего, уходит в пустыню, где от встречи с Варлаамом сумел отыскать в себе справедливость.