Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? - Вячеслав Никонов

От государства в решающей степени зависит качество образования, которое становится важнейшим фактором конкурентоспособности. Все чаще вместо разговоров о «бедных странах» можно услышать о «странах с дефицитом интеллекта». Слабым государствам оказывается все труднее выдерживать соревнование в этой сфере, к тому же они, в первую очередь, сталкиваются с проблемой «утечки мозгов», что в перспективе ведет к возрастанию экономического и социального неравенства.

Итак, умирают ли государства? Нет. Даже с учетом глобализации и утраты своей монополии на власть они сохраняют свои центральные позиции. Государство всегда оставит за собой приоритет в решении таких задач, как обеспечение порядка и обороноспособности, предоставление социальных услуг, регулирование рынка, поддержание транспортной инфраструктуры, контроль за добычей природных ресурсов, регулирование миграции, решение внутренних этнических проблем и других.

Но при этом государства сами должны меняться, чтобы отвечать на все новые вызовы. Возникают повышенные требования к компетенции государственного руководства и качеству государственного управления. Критическое значение приобретают состояние финансовой системы, эффективно функционирующая система правосудия, чистота самого правительства, отсутствие коррупции.

Слабое государство в современном мире могут себе позволить лишь слаборазвитые общества. Множество стран в Африке южнее Сахары имеют исключительно слабые властные институты, но это гарантирует не демократию и процветание, а анархию и нищету. Там действительно очень низкие налоги, но это неизбежно означает отсутствие нормальных социальной политики, инфраструктуры, правоохранительных органов, плохое образование и здравоохранение[30].

Глобализация и становление многополярного мира сами по себе нисколько не упорядочивают систему межгосударственных отношений. Осознание этого факта подталкивает обсуждение вопросов создания трансгосударственного миропорядка.

На нынешнем этапе наибольшее значение приобретает региональный уровень интеграции государств. На нем легче, чем на глобальном, устанавливать общие для всех правила, учитывая сходство культурных традиций и экономического развития стран одного региона. Наиболее продвинутый проект региональной интеграции – Европейский союз, число участников которого составило 28. В Азии и Африке интеграция идет более медленными темпами, что не в последнюю очередь объясняется незавершенностью процессов создания многих национальных государств. Тяга к интеграции наблюдается и между странами СНГ, создающими Евразийский экономический союз.

Активизируются усилия государств по созданию системы глобального управления (global governance). ОЭСР, ВТО, МВФ, Всемирный банк, «большая двадцатка» уже сейчас занимаются вопросами – регулирование финансовых рынков, коррупция, конкретная экономическая политика, экологические стандарты, торговые тарифы, – которые раньше были исключительным делом национальных государств. При всеобщем недовольстве слабостью, фрагментарностью и неэффективностью системы глобального управления до настоящего времени нет единого понимания того, как оно должно быть выстроено.

Как справедливо отмечает Параг Ханна, «сегодня глобальная политика зашла в тупик: Запад настаивает на вмешательстве во внутренние дела других государств под флагом защиты прав человека; Восток предпочитает суверенитет и невмешательство; Север напуган терроризмом и распространением ядерного оружия; Юг нуждается в продовольственной безопасности и справедливой торговле. Для стран, чье богатство основано на капитале, самое главное – биржевые курсы, а для стран, богатых ресурсами, – товарные цены. Американцы настороженно относятся к китайским компаниям, принадлежащим государству, а китайцы – к американским регуляторам. Судя по всему, выработка нового консенсуса представляется сейчас столь же далекой перспективой, что и раньше… Однако нет ни одной нации, и нет ни одной организации, способной править миром. Некоторые эксперты предлагают стратегии по «приведению мира в порядок», но их утопические схемы столь же слабы в теории, сколь и неосуществимы на практике»[31].

И еще долго определяющее воздействие на ход мировых дел будут оказывать великие державы – такие центры силы, как единственная сверхдержава США, Европейский союз, Япония, Китай, Индия. В качестве такого центра выступает и Россия. Мировая система будет колебаться между попытками однополярного доминирования и фактической многополярностью.

Но, что важно подчеркнуть, все великие державы, как и ряд других государств, входящих в «большую двадцатку», являются стержневыми государствами, странами-лидерами для мировых цивилизаций.

Одиннадцатый тип

В конце ХХ века почему-то считалось (утрирую, конечно), что в развитых демократиях, а по мере укрепления демократических институтов – и в остальных странах люди различных национальностей и вероисповеданий начнут растворяться в рамках некоего общечеловеческого и трансграничного социума, построенного по принципам западной цивилизации, а мигранты ассимилируются в принимающих их странах. Концепция множественности культур отрицалась как антизападная идея. Хантингтон уверял, что мультикультурализм «выступает против евроцентристских концептов демократических принципов, культуры и идентичности Америки. Это, в основе своей, антизападная идеология»[32]. Фрэнсис Фукуяма выступил с концепцией конца истории – окончательной и бесповоротной победы западной модели развития в глобальном масштабе[33].

Слияния не произошло, мир оказался сложнее. Люди – мы это наблюдаем повсеместно – вовсе не торопятся отказываться не только от государственного суверенитета, но и от своего «я», от национальной, религиозной идентичности. Ричард Шведер – известный культурный антрополог из университета Чикаго – в 2000 году писал: «Тридцать лет назад многие обществоведы предсказывали, что в современном мире религия уйдет и ее заменит наука. Они предсказывали, что племена уйдут и их заменят индивидуумы. Они оказались неправы. Этого не происходит и не произойдет, ни глобально, ни локально»[34].

Мультикультурализм рассматривается сегодня как официальная основа государственной политики во многих странах, например, в Канаде или в Австралии. Люди все больше ищут и находят источники силы в своих цивилизационных корнях, растет национальное самоуважение. Гордость за свою страну и ее культуру мы легко сегодня обнаружим в Китае и Казахстане, Южной Африке и Южной Корее, Индии и Египте. Растущее число мыслителей обращается к анализу культурно-цивилизационных факторов для объяснения модернизации, политической демократизации, поведения этнических групп, военных стратегий, характера отношений между различными государствами. И это оказалось весьма продуктивным подходом. «Культура имеет значение», – так называлась вышедшая на рубеже веков и наделавшая много шума книга под редакцией Самуэля Хантингтона и Лоуренса Харрисона. Культура, если понимать ее широко, – это набор поведенческих ценностей, верований, убеждений, которые передаются из поколения в поколение и во многом определяют устремления, поведение, структуру индивидуальных предпочтений людей. Она – важный фактор, формирующий отношение людей к общественному порядку или этике, влияет на государственные институты, во многом определяет идеологию законодательства и практической политики. «Культура – мать, а институты – ее дети», – отмечал еще французский мыслитель XIX века Алексис де Токвилль. Культурная традиция может звать к великим свершениям и к кропотливому труду. А может ориентировать на жизнь по принципу «моя хата с краю» и к лежанию на печи. Культура действительно имеет значение.

Принято считать, что цивилизация возникла там же, где и государство, и ее первопроходцами выступала та же четверка – Шумер, Египет, Индия, Китай. Последние находки ученых не дают оснований считать это доказанным. Похоже, что земледелие возникло на острове Новая Гвинея (который сейчас делят Индонезия и Папуа – Новая Гвинея) и, возможно, в Перу раньше, чем в Шумере. Похоже, письменность появилась на юго-западе Европы и в Китае тоже раньше, чем в Шумере. А старейшие монументальные здания обнаружены на Мальте. Наши знания о мире, причем не только прошлом, но и настоящем, постоянно расширяются и углубляются.

«Цивилизация» – понятие не точное. В латыни слово civilis, от которого и происходит «цивилизация», означало гражданский, государственный, политический, достойный гражданина, а также совокупность гражданских качеств – воспитанность, образованность. Аналогичное понятие можно найти и в древнекитайском языке, которое звучало как вэнь и означало важнейшие качества, присущие конфуцианскому «благородному мужу», или «совершенному человеку». Именно в этих значениях термин цивилизация вводился в употребление французскими просветителями XVIII века, выступавшими за развитие гражданского общества, в котором царствуют свобода и право. Впервые в печати его употребил в своей работе «Друг людей, или Трактат о населении» (1756 год) маркиз Виктор де Мирабо, отец знаменитого деятеля Великой французской революции Оноре Мирабо. То есть изначально речь шла о некоем продвинутом состоянии культурного и интеллектуального развития. В схожем смысле – как этап в человеческом прогрессе, наступивший за дикостью и варварством, – определяли цивилизацию Льюис Морган, Карл Маркс или Макс Вебер.