Желтый ценник - Шавалиева Сания

Он мотает головой.

Алевтина со стаканом воды протискивается обратно.

– Я пойду, – вскакивает Саша, – на улице подожду.

Руслан уходит следом.

Ася притворяет дверь, опирается о нее спиной. Страшно. Страшно, если сегодня все не получится. В комнате душно, как в парилке, нос щиплет, воздух отравлен выбросами пожара. Значит, завод продолжает гореть, значит, продолжают гореть все ее надежды на квартиру.

В тот день, когда Ася сказала Алевтине о перспективе получения трехкомнатной квартиры, та немного успокоилась и ослабила хватку, ведь после ухода семьи Загребиных у нее появлялся шанс закрепить их комнату и стать полноправной хозяйкой всей квартиры. Ради этого можно потерпеть, решила Алевтина и стала ходить по квартире с мученической скорбью, будто ее лишили любимой игрушки.

Что теперь будет? Что будет, если завод не выполнит свои обязательства и Руслан с Сашей не получат свои пять автомобилей? Это была плата за выполненную работу. Один КамАЗ полагался Руслану, второй – Саше, а три решили оставить на развитие бизнеса.

Год назад Саша нашел выгодный заказ, предложил Руслану партнерство. Руслан согласился. Всей душой вложились в это предприятие: занимали деньги на металл, покупали доски, меняли на краску, нанимали сварщиков, кормили рабочих. Выкручивались как могли. Порою даже сами сменяли сварщиков и варили поддоны. Так как у завода не было оборотных средств, то сторговались на бартере: две тысячи поддонов на пять КамАЗов. Руслан с Сашей выполнили свои обязательства, и теперь настала очередь завода. Дирекция завода не отказывалась, но постоянно возникали препятствия: то печать не в том месте, то конвейер пуст. А теперь главная причина – горит завод двигателей.

В этой цепочке пострадают все, кроме хозяина трехкомнатной квартиры, с которым Ася договорилась обменяться на автомобиль и уже внесла залог. Небольшой, правда, но все равно двести долларов на дороге не валяются. За эти деньги нянечки в детском саду два месяца опорожняют изящные детские горшки с веселыми бабочками и грибочками на боку.

Ася вышла на балкон, стала снимать белье, попались большие розовые трусы. Ася тихо выругалась, стала внимательнее. Балкон тянулся вдоль комнаты Загребиных и кухни, но дверь на балкон была только в комнате, а на кухне – окно. Алевтина приноровилась вылезать на балкон через окно и развешивала свое белье. Трусы, трусы, трусы – восемнадцать штук, подсчитала Ася. Совсем совесть потеряла. Но с трусами еще можно разобраться, а вот с детскими колготками совсем беда. Ася для дочки старалась купить яркие, но не всегда получалось, иногда покупала и синие, если они были дешевле. На веревке они висели вперемежку с Алевтиниными, а та выбирала не по цвету, а по качеству. Просто снимала новые, оставляя Асе старые и дырявые. В ответ на Асины замечания Алевтина, естественно, с огромным удовольствием устраивала скандал, выходила во двор, рассказывала соседям, ходила жаловаться к старшей по дому. И так каждый раз. Благодаря стараниям Алевтины за Асей потянулась дурная слава. Соседки судачили, бухтели, а потом не чурались обращаться за помощью: то молока попросят, то сметаны, то в деревню отвезти, то ночью в больницу. Во всем сорокаподъездном доме машины были только у четырех семей. Если все остальные часто отказывали, то Руслан старался откликнуться и никакой платы за это не брал.

Ася сложила вещи стопочкой и почувствовала, как изнутри ее сжигает пламя ожидания. Каждое движение отдавалось болью, словно она наступала босиком на раскаленные угли. Она чувствовала, что у нее не хватит сил дождаться вечера. Быстро собралась в Елабугу.

Домой к свекрови заходить не стала, в такую теплую погоду она обязательно с внуками на даче.

Это недалеко, от остановки направо через парк. Высокие березы, вытоптанная трава, прошлогодние листья – все побуревшее за зиму. Проявились первые нити травы, с нетерпением дождавшиеся солнца. Болезненные рахитики, тянущиеся к свету, чтобы насытиться теплом, отмыться от талой грязи и ожить новыми всходами. За парком небольшой овраг, перехваченный цепью дачных домиков. Теснясь и наползая друг на друга, распластались кусты малины, вишни, смородины. Им уже не хватает места внутри, они захватывают новые территории во все стороны от домов и заборов. Кажется, что овраг вгрызается в горизонт и исчезает в голубом небе, но это обманчиво.

Совсем скоро, за башней Чертового городища – глубокий обрыв. Здесь надо аккуратнее. Голову кружит, как ветряную мельницу. Отсюда горизонт растворяется в белесой дали: смотришь-смотришь и никак не разберешь, где кончается земля и начинается небо. Внизу разлилась Кривуша и затопила заливные луга. Каждую весну из извилистой мелкой речки она ненадолго превращается в полноводную реку. Но придет жара, Кривуша пересохнет, и можно будет пешком добраться до острова. Сейчас остров похож на шляпу, которую оставили посреди реки. Вокруг него стелется широкая ярко-желтая лента песка, которая меняет цвет в зависимости от захода или восхода солнца.

Ася пытается по солнцу определить восток. Немного путается. Кажется, что солнце поднималось сзади из-за города, а может, наоборот, шло навстречу. Со вчерашней ночи вопрос востока стал Асю интересовать.

Вспорхнула птица, испуганная Асей, из травы выскочила кошка, фыркнув на нее, тихо скатилась на дно оврага и пропала в траве. Разноцветным «тр-р-р» ожили кузнечики и сверчки.

Приближался полдень. Еще одно утро уходило. В светлеющем зеленоватом сумраке парка постепенно вырисовывались ворота, как решетчатое светящееся окно в облаке тумана. За воротами была другая жизнь: спокойная, размеренная. Здесь – упорный рокот машин, шторм вскипающих эмоций, бушующие людские судьбы. Стоит шагнуть за дачные ворота, время дышит другим воздухом, словно речная вода тихим плеском наплывает на песок, и от их соприкосновения теплым паром клубится летучая морось. И так во всем дачном поселке, на протяжении всех неровностей берега.

Ася подергала ворота – заперты. Надо лезть, а это настоящая опасность для брюк. Двое уже порваны, одни валяются на даче, вторые ушли на шорты. Ася ухватилась за два железных прута – они высоченные, как трубы теплостанции, – ногой прицелилась к перекладине, попала в какую-то кривую щель, качнула тело вверх. Все в том порядке, в каком учил Руслан.

Из-за деревьев появился сосед – дед Василий. После укуса клеща хромал на правую ногу. Узнав Асю, ругаться передумал, сразу простил. Долго тыкал кривым ключом в черный амбарный замок. Злился, доставал из глубины памяти пятиэтажные обороты матерного фольклора. Ася вслушивалась в нагромождение слов, пыталась запомнить и осознавала, какой она младенец в этом виде искусства.

При каждом вдохе он издавал странный звук, похожий на визг тормозов: «Ж-з-з… ж-з-з…», это невозможно воспроизвести, а звучит пугающе жутко. Возможно, с таким присвистом проходит воздух в дыры между его зубов.

– Ваша вишня… ж-з-з… ж-з-з… ко мне в сад лезет.

Щелчок – и замок открывает пасть.

– Какая вишня? – не понимает Ася.

Дед тянет ворота на себя.

– Давеча хмырь приходил к вашим, выкопал пару кустов.

Ася пожимает плечами, мол, ей какое дело.

Он смотрит на нее с прищуром, замечает ее настроение, как она ерзает от нетерпения. Теплеет взглядом – «эх, молодежь, молодежь», но улыбку в углах запавшего рта подавляет сигаретой. Нельзя было открывать улыбку человеку без настроения. Не ради забавы, видать, приехала, на ворота полезла. Мы уйдем, а им еще останутся долгие годы. Ася ему нравилась: не пустобреха какая-нибудь, а крепкая, дельная, в самой силе. Когда-то его жена Валюша была такой. Василия много любило женщин, но он только про Валюшу и думал. До свадьбы думал, а после свадьбы обижать стал. Принято так было: раз мужик бабу бьет, значит, любит. Думал – век нескончаем. Только поздно узнал, что это не так. Ушла Валюша, как-то совсем быстро угасла. Ну да ладно.

Ася бежит по тропинке скоро, руками машет, вроде как на лыжах катит.

Свекровь возится в кустах малины. Мерно щелкают кусачки, ветки летят за забор. Детей не видно.