Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

— Здравствуй, дядя Михал! — ответил я, недоумевая, что явилось причиной того, что мой авторитет так вырос в его глазах. Впервые он назвал меня товарищем. Заметив удивление на моем лице, дядя Михал добавил:

— Рассказали мне ребята о тебе. Вот так уничтожайте этих гадов! Ни одного не оставляйте!

Я догадался. Пройчо рассказал ему о перестрелке, которую мы вели месяц тому назад в Пловдиве, и о ликвидации в городе одного известного агента полиции. Позже Пройчо мне поведал, что когда он встретился с дядей Михалом, то сказал ему обо мне: «Ты не смотри, что он тощий и маленький. Это его пуля пробила голову агента». Что и подняло мой авторитет в глазах старого комита.

— Ну, накормила тебя Тинка? А где остальные товарищи? Живы ли, здоровы?

— Все мы живы и здоровы. В последнее время много дел: заседания, встречи…

— Так-так. Ну, крепитесь! Фашистам вроде уже скоро крышка. Да смотрите будьте осторожнее!

Я почувствовал себя польщенным переменой в отношении ко мне Михала. Шутка ли, вырасти в глазах такой личности, как он, чей дядя, Благой Карев, в свое время прославился во всем Македонском крае, а сам Михал постоянно упоминал о нем в своих рассказах.

— Уж не задумали ли вы снова разговаривать до рассвета? Михал, оставь парня в покое, пусть ложится! Разве не видишь, как он устал! — ласково посмотрев на меня, вмешалась тетя Тинка. — Давай, Моисей, я тебе постелю.

Мы поднялись. Только тогда, наевшись и отогревшись, я почувствовал, насколько же я устал.

Буквально через несколько минут я уже спал…

С Пройчо мы стали неразлучными. Нет ничего более дорогого, ничего более святого в суровой жизни подпольщика, чем настоящая дружба. Для нас это было светлое, искреннее и глубокое чувство, которое и до сих пор связывает нас. Вряд ли два брата могли быть столь близкими, столь привязанными друг к другу. Мы рассуждали трезво, избегали необдуманных и поспешных действий, в трудные минуты с одного взгляда понимали друг друга. Пройчо всегда готов был сложить голову за меня, а я — за него. Когда мы в городе старались ускользнуть от выследивших нас полицейских, мы вместе, вдвоем чувствовали себя более сильными, более смелыми, казались себе непобедимыми…

Новый, 1944 год мы встретили в Пловдиве, в родном «Кючук Париже». В полночь отовсюду загремели выстрелы. Мы с Пройчо тоже не сдержались, вынули из карманов свои пистолеты и стрельнули несколько раз в холодное звездное небо. Через несколько дней, как раз под рождество, мы решили заночевать у тети Тинки, чтобы отоспаться до полудня. Мы знали, что комната Томы будет свободной. Он уехал в деревню, а ключ оставил нам. Вечером мы тихо пробрались в комнату и улеглись в постель. Но наша мечта выспаться не осуществилась. Рано утром, когда сквозь маленькое оконце начал пробиваться зимний рассвет, мы услышали, как кто-то тихо стучит в дверь:

— Есть здесь кто-нибудь?

Мы узнали голос тети Тинки. В нем звучала тревога. В вопросе слышались одновременно и надежда, и беспокойство. Милая тетя Тинка! Наверно, она думала: «Хоть бы там никого не оказалось, хоть бы мне, старой, ночью только почудилось, что скрипнула калитка и по дорожке прошли люди».

— Есть здесь кто-нибудь?

Есть! Она не обманулась. Мы не успели еще подняться с кровати, как она стремительно ворвалась в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь:

— Облава!

«Это надо же, как раз на рождество!» — мелькнула мысль.

Больше слов нам не понадобилось. «Облава» — это слово сказало нам все. Облава — это взрывы гранат, крики, выстрелы. Облава — это отвратительные морды полицейских. И наконец, та зловещая тишина, которая наступает после последних выстрелов из пистолета.

Я почувствовал, как сильно бьется сердце. Встал, остановился посередине комнаты и стал прикидывать, что предпринять. Мысль работала быстро. Что же делать? Нужно думать, нужно непременно что-нибудь придумать! Я посмотрел на Пройчо. Его лицо нервно подергивалось. Всегда веселый, сейчас он неподвижно стоял рядом со мной. Его глаза, ставшие неузнаваемо серьезными, как будто хотели сказать: «Неужели мы вот так и погибнем? Неужели это и есть конец? Нет, ни в коем случае, ни за что! Мы найдем выход!»

В доме не было тайника. А в сарае не нашлось бы достаточно дров, чтобы завалить нас ими. Забраться на чердак, но это старый номер — они, несомненно, и там проверят, и тогда…

На лестнице, ведущей на второй этаж, появился дядя Михал. Он вошел, по привычке пригладил свои пышные усы и устало опустился на стул. Он выглядел постаревшим:

— Что же теперь делать, ребята?

Мы поняли смысл этих слов. Наверху спали дети и внуки, а по безлюдным улицам уже сновали парные патрули. Полицейские могли в любой момент ворваться в дом и от погреба до крыши перевернуть все вверх дном. На дворе уже светало. То и дело хлопали двери и окна. День начинался. Доносились отрывочные и сердитые женские голоса:

— Да неужели же мы не люди, что вы так с нами обращаетесь?

— Дайте хоть за водой сходить.

— Вон же колодец, никуда не убежим.

А другие голоса — грубые, привыкшие приказывать — командовали:

— Нельзя!

— Не ори!

— Иди домой, и без разговоров! У нас есть приказ.

— Идем! — сказал Пройчо и начал собираться.

Мы не имели права оставаться, рисковать жизнью добрых людей.

Из груди дяди Михала вырвался тихий вздох, он словно хотел сказать: «Благодарю вас, ребята, благодарю вас, и извините. Вы же знаете, наверху дети. О себе совсем не беспокоюсь, я прожил свой век, с меня хватит. Но дети… В чем они виноваты…»

Мы поняли. Да мало ли он сделал для нас!.. Сколько раз встречал и давал приют, сколько раз кормил, сколько добрых слов сказал! Не все люди вели себя так, как он. И поэтому мы были благодарны ему.

— Нет, куда они пойдут! Волку в пасть, что ли? — вмешалась тетя Тинка.

Мы повернулись к ней. Протянув руки, она хотела задержать нас. Все ее существо излучало энергию и непоколебимость. По лицу мы прочли, что она приняла смелое и твердое решение:

— Я не выпущу вас! Ты, Михал, беги наверх к малышам, а мы тут помозгуем. Вы подумайте, а я выйду на улицу и посмотрю, что к чему.

Мы остались одни. В скромной комнатке сапожника стояла только одна узкая кровать с деревянной спинкой. На одной ее стороне кто-то нарисовал яркими красками Леду с лебедем, а на другой — темными красками — Шильонский замок. Посередине стоял низкий рабочий столик, на котором валялись в беспорядке коробочки с гвоздями, нитками, шилами и клещами. На простой вешалке, прибитой в одном из углов, висели старые вещи, передник и изношенные, запачканные сапожным варом брюки Томы. Все тот же вопрос «Что же делать?» не выходил у нас из головы. Я лихорадочно оценивал создавшуюся обстановку: Пройчо прав. Нужно уходить. Попытаемся ускользнуть.

Тетя Тинка ворвалась к нам, едва переводя дыхание.

— Уже обыскивают у соседей. Ну а вы что решили? — совсем растерялась она. — Куда это вы собрались? Никуда вы не пойдете отсюда! Вас убьют.

— Нет другого выхода, — ответил я как можно спокойнее, чтобы ее не тревожить. — Там, на улице, что-нибудь предпримем.

— Постойте! Помогите мне немного отодвинуть кровать от окна.

Мы посмотрели на нее с недоумением. Что это она затеяла?!

— Вы спрячетесь здесь, за спинкой.

Действительно, после того как мы отодвинули кровать подальше от окна, освободилось достаточное пространство, чтобы двое могли укрыться и остались бы незамеченными.

Так и сделаем! Идея мне понравилась.

Я отодвинул занавеску, протер покрытые инеем стекла и открыл их, чтобы проветрить комнату. Тома отсутствовал, и нужно было создать впечатление, что в его комнате никого нет.

Тетя Тинка вышла и долго не возвращалась.

— Ничего не видно. Вы присядьте на корточки, а я им скажу, что это комната квартиранта, он закрыл ее на ключ и уехал в деревню. Специально приведу их, пусть посмотрят в окошко. Эх, — улыбнулась она, пытаясь хоть как-то скрыть тревогу, — я пойду, а вы… — Подошла к нам, обняла и оставила нас одних.

Мы плотно закрыли дверь, вынули ключ, приготовили пистолеты и единственную имевшуюся у нас гранату и втиснулись в пространство за спинкой кровати. Мы разработали очень простой план: если нас обнаружат, я через окно брошу гранату, выскочу во двор и залягу за колодцем, откуда прикрою выход Пройчо. После этого мы, перелезая через ограды, попытаемся пробраться садами к окраине города.

Прошло полчаса, прошел час — ничего. Мы сидели за кроватью и прислушивались. Трудно сидеть в таком положении, скрючившись и сгорбившись, в ожидании и в полной неизвестности. А что делает тетя Тинка? Пройчо тихо прошептал:

— Давно я не видел свою мать. С той поры, как убили старшего брата, она очень сдала. А если сейчас с нами что-нибудь случится… не знаю, переживет ли она меня.