Приключения барона Мюнгхаузена - Рудольф Эрих Распе

Часть ІІ

Приключения на море

Приключение первое

Первое в жизни путешествие, предпринятое мною задолго до поездки в Россию, ознаменовавшейся только что рассказанными любопытными эпизодами, было совершено по морю.

Возможность побывать в дальних краях сделалась моей единственной заветной мечтой еще в то время, когда я, по выражению моего дядюшки, бравого гусарского полковника с черными как смоль усами, вел тяжбу с гусиной породой и у всех пока вызывало сомнение, представляет ли белый пушок на моем подбородке зачатки гусиного оперения или все-таки мужской бороды.

Отец мой и сам провел значительную часть жизни в странствиях по белу свету и, живя дома, любил коротать долгие зимние вечера в кругу семьи, занимая нас чистосердечными и ничем не приукрашенными рассказами о своих многочисленных приключениях.

По этой самой причине мою страсть к скитаниям можно с одинаковым основанием считать как врожденной, так и привитой мне с детства, в период самой большой впечатлительности.

Немудрено, что я день и ночь бредил чудесами чужих далеких стран и ловил каждый удобный и даже порой неудобный случай, чтобы, пустив в ход и мольбы, и настойчивость, добиться согласия дражайших родителей на мой отъезд из дому. Однако мое непреодолимое желание увидеть свет очень долго не осуществлялось.

Стоило отцу обнаружить кое-какие признаки податливости, как мать и тетка тут же ожесточенно противились моим планам, взлелеянным с такой любовью, и тогда в несколько минут снова превращалось в прах все, чего я успевал достичь тонко обдуманными убеждениями.

Наконец случилось так, что к нам приехал погостить один из родственников матери. Вскоре я сделался его любимцем – он часто говаривал мне, что готов похлопотать за такого славного бойкого мальчика, когда узнал о моем юношеском горе.

В самом деле, господа, его красноречие оказалось несравненно убедительнее моего, и после долгих споров, увещеваний, возражений и доводов, к моей невыразимой радости, было решено все-таки отпустить меня сопровождать приезжего на остров Цейлон, где его дядя долгое время был губернатором.

* * *

Мы отплыли из Амстердама с важными поручениями от голландского правительства. Если не считать сильнейшей бури, то наше путешествие обошлось без особенных происшествий.

Но об этой буре я должен упомянуть ввиду ее удивительных последствий. Она разыгралась как раз в то время, когда мы стали на якоре у одного острова с целью запастись пресной водой и дровами. Шторм свирепствовал с такою яростью, что вырвал с корнями множество деревьев страшной толщины и высоты и носил их по воздуху.

Несмотря на то что эти великаны тропической растительности весили по нескольку сот центнеров, они казались нам не тяжелее кружащихся иногда у нас над головой легчайших птичьих перышек по причине громадной высоты – никак не меньше пяти миль от поверхности земли, – куда деревья увлекал порыв урагана.

Однако, когда ураган затих, каждое дерево упало стоймя отвесно вниз на свое прежнее место и тотчас пустило корни, так что вскоре исчезли почти все следы опустошения.

Только самое высочайшее из деревьев постигла иная участь.

Когда это дерево было вырвано из земли внезапно налетевшим шквалом ветра, на его раскидистых ветвях сидела супружеская чета, собирая огурцы, так как в том краю эти великолепные плоды растут на деревьях. Почтенные супруги совершили свой воздушный полет так же безмятежно, как баран воздухоплавателя Бланшара, но своею тяжестью заставили дерево уклониться от того места, где оно росло, и принять горизонтальное положение при полете вниз.

Между тем, по примеру большинства обитателей того острова управлявший ими всемилостивейший кацик[4] покинул во время бури свой великолепный дворец из боязни погибнуть под его развалинами. Но вот опасность благополучно миновала, и он уже спокойно возвращался обратно к себе через сад, как вдруг на него с оглушительным грохотом обрушилось упавшее сверху дерево и, к счастью, тут же убило его.

Этот кацик был совершенно несносный тиран, и все подданные, не исключая даже его любимцев и фавориток, были несчастнейшими творениями под луною. В громадных кладовых у него гнили съестные припасы, тогда как население, из которого были выжаты все соки, умирало с голоду.

У жителей принадлежавшего ему острова не было причин бояться внешних врагов. Тем не менее кацик определял каждого молодого парня в солдаты, собственноручно школил его жестокими побоями, чтобы посредством палки сделать из новобранца неустрашимого героя, и время от времени продавал свою коллекцию вояк соседним государям, кто дороже даст, с единственною целью – прибавить к миллионам раковин, доставшимся ему в наследство от отца, все новые и новые миллионы.

В знак благодарности за великую услугу, оказанную, хотя и совершенно случайно, почтенными супругами, собиравшими огурцы, их согражданам, они были возведены последними на освободившийся трон.

Правда, во время воздушного полета эти добрые люди приблизились на такое опасное расстояние к светочу мира, что от этого пострадало как их старческое зрение, так и внутренний свет их разума. При всем том, однако, они управляли государством до того похвально, что, как я узнал впоследствии, каждый из их подданных, принимаясь за огурцы, непременно повторял с благоговением: «Много лет здравствовать нашим кацикам!»

Починив наше судно, порядком попорченное жестокой бурей, и почтительно откланявшись новому монарху и его супруге, мы отплыли с попутным ветром и шесть недель спустя благополучно прибыли на Цейлон.

Недели через две по приезде старший сын губернатора предложил мне отправиться с ним на охоту, на что я согласился с большим удовольствием.

Этот молодой человек, с которым я, конечно, быстро подружился, был довольно крепким мужчиной, привычным к тамошнему жаркому климату: он, можно сказать, шутя переносил усиленные нагрузки, тогда как я почувствовал жестокое изнеможение после недолгой ходьбы под жгучими лучами тропического солнца и, когда мы достигли леса, отстал от своего товарища.

Усталость и зной манили меня к отдыху на живописном берегу бушующего потока, который уже давно привлекал мое внимание, как вдруг в лесной чаще раздался треск ветвей. Я оглянулся и окаменел от ужаса, увидав громадного льва. Он шел прямо на меня, ясно давая мне понять, что ему благоугодно позавтракать моим бренным телом, даже не спрашивая на то моего согласия.

Мое ружье было заряжено только крупной дробью. На долгие раздумья у меня не было времени, да и хладнокровия не хватило, и я решил выстрелить по зверю в надежде испугать его, а может быть, и ранить. Но так как от сильного страха я даже не выждал, пока лев приблизится ко мне на расстояние выстрела, то мое неудачное нападение лишь разозлило его и он с бешенством бросился на меня.

Скорее инстинктивно, чем сознательно, пытался я сделать невозможное – спастись ото льва бегством.

Разворачиваюсь – до сих пор при этом воспоминании меня мороз пробирает по коже! – передо мной, буквально в нескольких шагах, чудовищный крокодил уже разевает страшную пасть, направляясь в мою сторону.

Представьте себе, господа, ужас моего положения! Позади меня лев, впереди – крокодил, слева – бушующий поток, справа – пропасть, где, как я узнал после, водились ядовитейшие змеи.

Ошеломленный – что было бы простительно на моем месте и великому Геркулесу, – кинулся я на землю. Все помыслы, на которые еще был способен мой разум, сосредоточились на ожидании, что в мое тело вот-вот вопьются зубы или когти разъяренного льва либо же я окажусь в пасти крокодила.

Вдруг слышу какой-то громкий, но необъяснимый звук. Проходят секунды, и я наконец осмеливаюсь поднять голову, чтобы осмотреться, и…

Вы только представьте себе! К моей невыразимой радости, я убеждаюсь, что лев, в ярости кинувшийся на меня в тот момент, когда я упал ничком на землю, не рассчитал прыжка и угодил прямо в разинутую пасть крокодилу! Голова одного застряла в горле другого, и оба животных, барахтаясь, старались освободиться друг от друга.

Я тут же вскочил на ноги, выхватил свой охотничий нож и одним взмахом отрезал голову льву, так что туловище зверя покатилось к моим ногам, судорожно подергиваясь. После этого я вбил львиную голову ружейным дулом еще глубже в пасть крокодила, который тут же издох.

Одержав такую блистательную победу над двумя страшными противниками, я услышал голос моего спутника, вернувшегося за мной. Встревоженный тем, что я замешкался, он пошел разыскивать меня.

После взаимных поздравлений мы принялись измерять длину крокодила, которая составила сорок парижских футов и семь дюймов.

Услыхав от нас об этом необыкновенном приключении, губернатор выслал в лес подводу с людьми, распорядившись доставить убитых животных к нему домой.