Гиперион - Дэн Симмонс

– Хорошо, – сказал Консул. – Итак, господин Вайнтрауб предложил нам рассказать о наших связях с Гиперионом. Голосуем за его предложение.

– Все или ничего, – добавил Хет Мастин. – Либо рассказывают все, либо никто. Мы будем придерживаться воли большинства.

– Договорились. – Консул внезапно проникся любопытством к чужим историям и в равной мере уверенностью в том, что никогда не расскажет своей собственной. – Кто за то, чтобы рассказывать?

– Я, – сказал Сол Вайнтрауб.

– Я – тоже «за», – сказал Хет Мастин.

– Не то слово! – воскликнул Мартин Силен. – Ради этакого балагана я бы отказался от целого месяца оргазмической бани на Шоте.

– Я также голосую «за», – сказал Консул и сам себе удивился. – Кто против?

– Я против, – сказал отец Хойт, но голос его звучал нерешительно.

– Ерунда все это, – небрежно бросила Ламия Брон.

Консул повернулся к Кассаду.

– А вы, полковник?

Федман Кассад пожал плечами.

– Итак, четыре голоса «за», два – «против», один воздержался, – подвел итоги Консул. – Большинство «за». Кто начнет?

Все умолкли. Наконец Мартин Силен поднял глаза от небольшого блокнота, в котором что-то писал, вырвал листок и разорвал его на несколько полосок.

– Здесь числа от одного до семи, – сказал он. – Почему бы нам не бросить жребий?

– Это как-то по-детски, – недовольно заметила Ламия.

– А я и есть дитя, – ответил Силен, улыбаясь как сатир. – Посол, – он повернулся к Консулу, – не могу ли я позаимствовать эту позолоченную наволочку, которую вы носите вместо шляпы?

Консул передал свою треуголку, туда опустили сложенные полоски бумаги, и она пошла по кругу. Сол Вайнтрауб тянул первым, Мартин Силен последним.

Удостоверившись, что никто не подсматривает, Консул развернул свою полоску. Его номер был седьмым. Напряжение спало – так выходит воздух из туго надутого воздушного шарика. «Вполне вероятно, – подумал он, – прежде, чем придет мой черед рассказывать, что-нибудь стрясется. Допустим, война. Тогда наши байки станут вообще никому не нужны – разве что чисто теоретически… Или же мы сами потеряем к ним интерес. В общем, кто-нибудь да помрет: или король, или лошадь. В крайнем случае, можно научить лошадь разговаривать. А вот пить больше не надо».

– Кто первый? – спросил Мартин Силен.

В наступившей тишине был слышен только легкий шелест листвы.

– Я, – произнес отец Хойт. Лицо священника выражало то смирение перед болью, которое Консул не раз видел у своих неизлечимо больных друзей. Хойт показал свою полоску бумаги с четкой единицей.

– Хорошо, – сказал Силен. – Начинайте.

– Как, прямо сейчас? – растерялся священник.

– Почему бы нет? – отозвался поэт. Силен прикончил, по меньшей мере, две бутылки вина, но проявилось это пока лишь в том, что щеки его, и без того густо-розовые, стали совсем пунцовыми, а вздернутые брови загнулись уж совершенно демоническим образом. – До посадки еще есть время, – добавил он, – и я предпочел бы сперва благополучно сесть и оказаться в обществе мирных туземцев, а уж потом отсыпаться после фуги.

– В том, что говорит наш друг, есть резон, – негромко сказал Сол Вайнтрауб. – Если уж нам предстоит рассказывать свои истории, послеобеденный час – самое подходящее время.

Отец Хойт вздохнул и поднялся со стула.

– Я сейчас, – сказал он и вышел.

Прошло несколько минут. Потом Ламия Брон, ни к кому не обращаясь, спросила:

– У него что, нервишки расшалились?

– Нет, – ответил Ленар Хойт, внезапно появившийся из темноты со стороны деревянного эскалатора (который служил тут чем-то вроде парадной лестницы). – Просто мне потребовалось вот это. – Он бросил на стол два грязных блокнота и сел на свое место.

– А по написанному нечестно, – дурашливо произнес Силен. – Если ты, о величайший маг, взялся травить байки, делай это сам!

– Заткнитесь, черт вас возьми! – Хойт провел рукой по лицу и схватился за грудь. Второй раз за вечер Консул подумал, что священник неизлечимо болен.

– Простите меня, – успокоившись, заговорил отец Хойт. – Но, чтобы рассказать вам свою… свою историю, я должен коснуться чужой. Это дневник человека, из-за которого я когда-то попал на Гиперион и вот теперь… теперь возвращаюсь. – Хойт замолчал и глубоко вздохнул.

Консул потрогал блокноты. Они были запачканы сажей, а местами даже обгорели, словно их вытащили из огня.

– У вашего друга старомодные привычки, – сказал он, – если он все еще пишет от руки.

– Да, – подтвердил Хойт. – Если вы готовы слушать, я начну.

Все присутствующие закивали головами в знак согласия. Обеденная платформа мерно подрагивала: казалось, это бьется сердце километрового «дерева», которое несло их вперед, сквозь холод космической ночи. Сол Вайнтрауб взял спящую дочку на руки и осторожно уложил ее на мягкий матрасик, расстеленный рядом с ним на полу. Сняв свой комлог, он поставил его возле матрасика и набрал на диске программу белого шума. Малышка, которой была всего неделя от роду, не просыпаясь, перевернулась на животик.

Консул запрокинул голову и отыскал сине-зеленую звезду – Гиперион. Звезда вырастала в размерах буквально на глазах. Хет Мастин надвинул капюшон поглубже, полностью спрятав лицо в тени. Сол Вайнтрауб закурил свою трубку. Остальные разобрали принесенные клонами чашечки с кофе и поудобнее устроились на стульях.

Мартин Силен, казалось, был заинтригован больше других и проявлял явные признаки нетерпения. Наклонившись вперед, он прошептал:

Коль рок велит мне, – он сказал, – начать,То помоги мне, пресвятая мать.Не будем прерывать, друзья, дорогу.Держитесь ближе, я же понемногуРассказывать вам буду той порой.Мы тронулись, и вот рассказ он свойНеторопливо начал и смиренно,С веселостью и важностью почтенной.[4]

История священника:

Человек, который искал Бога

– Порой лишь шаг отделяет пылкую веру от вероотступничества. – Так начал свое повествование священник. Впоследствии, когда Консул решил надиктовать этот рассказ на комлог, он всплыл в его памяти как единое целое. В нем не было никаких «швов» – не считая, естественно, пауз, когда рассказчик переводил дыхание, оговорок да неизбежных «это значит» и «так сказать», которые всегда сопровождают живую человеческую речь.

Ленар Хойт был тогда молодым священником, только что посвященным в сан. Он родился и вырос на католическом Пасеме и теперь впервые покидал родную планету: ему поручили сопровождать отца Поля Дюре, почтенного члена ордена иезуитов, в тихое изгнание на колониальную планету Гиперион.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});