Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

важным преимуществом теоретической значимости, поскольку согласуются с общим определением политических режимов, представленным во вводной части книги. Партийные режимы, военные режимы и монархии имеют специфические, легко идентифицируемые механизмы отбора политических лидеров, сохранения их у власти и преемственности власти.

Каждый из этих режимов связан с определенными, специфическими для них характеристиками ключевых элит, которые находятся на вершине государственного устройства. В современной научной литературе термины «авторитаризм» и «автократия» часто используются взаимозаменяемо, и я следую этой конвенции. Но в своем первоначальном значении термин «автократия» подразумевает, что власть в значительной степени сосредоточена в руках одного человека. Это действительно является широко распространенной, но не универсальной характеристикой авторитарных режимов. Некоторые из них практикуют коллективное руководство.

Даже если у режима есть неоспоримый высший лидер (а это, как правило, так), он всегда опирается на правящую коалицию доверенных сторонников, которые возглавляют ключевые государственные органы, основные территориальные единицы государства или же выполняют другие важные функции в системе государственного управления. Такие коалиции имеют решающее значение для функционирования авторитарных режимов. В частности, правящие коалиции могут иметь решающее слово в тех ситуациях, когда нужно выбрать нового высшего лидера режима.

В монархиях основным механизмом выбора политических лидеров и передачи власти является наследование. Власть осуществляется монархом в коалиции с влиятельными членами семьи и личными назначенцами. В партийных режимах основные механизмы выбора политических лидеров и передачи власти определяются внутрипартийными нормами. Власть осуществляется партийным лидером в коалиции с высокопоставленными партийными чиновниками. В военных режимах основные механизмы отбора политических лидеров и передачи власти определяются позициями отдельных военных офицеров в иерархии вооруженных сил. Когда военные приходят к власти (обычно силой), то военная цепочка командования переходит в гражданскую сферу управления. Власть осуществляется коалицией военных командиров, часто называемой хунтой, обычно с участием гражданских «технократов», подобранных и назначенных военными.

Следует подчеркнуть, что все эти механизмы регулируются устойчивыми наборами формальных и/или неформальных правил. Если эти правила реально соблюдаются всеми политическими акторами, и прежде всего – верховным лидером режима, то такой режим в политической науке принято называть институционализированным. Конечно, достижимые уровни институционализации различаются в зависимости от основных характеристик режимов. Скажем, военные режимы, как правило, менее институционализированы, чем монархии и партийные режимы. Это давно признано в литературе. Замечу также, что классификация институционализированных автократий, представленная выше, не претендует на теоретически исчерпывающий характер. Есть несколько современных автократий, таких как исламский режим Ирана, которые в нее не вполне вписываются, а исторические случаи такого рода можно найти в изобилии. Но оставим историю историкам.

Страны, которые можно с полной уверенностью, без всяких оговорок, отнести к охарактеризованным выше трем типам, в современном мире сравнительно немногочисленны. Абсолютные монархии – это несколько стран Аравийского полуострова, Эсватини в Африке и Бруней в Азии. Число военных режимов еще десять лет назад было ничтожным. Сейчас, главным образом за счет Африки, их стало больше, но все равно не больше дюжины. Партийная власть остается безраздельной в пяти странах, где сохраняются коммунистические режимы (Вьетнам, Китай, Куба, Лаос и Северная Корея), и еще кое-где (например, в Эритрее). Общее число таких «чистых случаев», по каким бы относительно строгим критериям их ни идентифицировали, не превысит и трех десятков. Однако авторитарные режимы существуют ныне в большинстве стран и территорий мира. Значит, надо уточнить классификацию.

Для начала вернемся к тем категориям, которые пока оставались на периферии моего внимания. Каждое из этих упущений указывает на проблему, и эти проблемы должны решаться систематически. Одна из них касается тех авторитарных режимов, которые демонстрируют настолько сложные сочетания характеристик, что однозначно отнести их к какому-то одному типу очень сложно. Например, Таиланд является монархией, потому что монарх с помощью своего тайного совета обычно преобладает над другими политическими акторами в системе, которую иногда называют «королевской гегемонией». В то же время постоянное вовлечение военных в политику позволяет отнести некоторые из недавних политических режимов Таиланда к категории военных режимов.

Такие случаи встречаются не слишком часто, но не являются и исключительно редкими. Наташа Эзроу и Эрика Франц предлагают применять к ним термин «гибридные режимы» в качестве остаточной категории, что представляется мне вполне оправданным подходом. В связи с этим отмечу, что в научной литературе и в аналитических текстах «гибридными» иногда называли режимы, гипотетически занимающие промежуточное положение между демократией и авторитаризмом. Однако ныне такое словоупотребление признано неправомерным и почти не встречается. Грань между демократией и авторитаризмом проводится по настолько четкому теоретическому основанию, что количество случаев, которые было бы затруднительно отнести к одной из этих двух категорий, ничтожно мало. Поэтому нет нужды в остаточной категории, которая применялась бы к подобным наблюдениям.

Более важный вопрос напрямую связан с другой категорией, рассмотрение которой было до сих пор отложено, – персоналистскими режимами. Эмпирическая значимость этой категории неоспорима, но теоретический статус сомнителен, что объясняет, почему Аксель Хадениус и Ян Теорелл вообще не включают ее в свою классификацию. Действительно, почти любой реальный политический режим, не исключая демократических, включает в себя значительную степень личной власти. Эта характеристика современной политики не только сохраняется, но и становится все более заметной с течением времени. Разумеется, особенно широко персонализм распространен среди авторитарных режимов.

С этой точки зрения включение категории персоналистских режимов в общую классификацию, особенно когда предполагается и возможность гибридных режимов, позволяет классифицировать почти все авторитарные режимы как случаи гибридизации между персоналистским типом с одной стороны и по крайней мере одним из трех типов со специфическими способами институционализации – с другой. Конечно, это сделало бы классификацию бессмысленной.

Аналогичная проблема может быть выявлена и в отношении другой категории, имеющей высокую эмпирическую значимость. Электоральный авторитаризм условно определяется как политический режим, который, оставаясь диктаторским в основных моделях распределения и воспроизводства власти, в то же время допускает определенные институты, обычно связанные с демократией, такие как частично конкурентные выборы, законодательные органы и политические партии. Это самая быстрорастущая разновидность диктаторского правления в современном мире, но явление – отнюдь не новое.

Например, во Франции после революции 1848 года было введено всеобщее избирательное право для мужчин – это был один из первых примеров такого рода в Европе. Наполеон III, уже будучи императором, был вынужден править, опираясь на избранный всеобщим (мужским) голосованием парламент. Но на выборах этого парламента существовали жесткие ограничения при выдвижении кандидатов. В каждом округе баллотировались два кандидата: проправительственный, за которым стояла вся мощь государственных ресурсов, и представитель оппозиции. Этот второй кандидат по условиям игры был почти всегда обречен на поражение – но даже при этом он должен был ясно заявлять о своей лояльности императору, какое-то время даже под присягой.

Однако электоральные авторитарные режимы, как правило, отсутствуют в